Владимир Шигин - Дело «Памяти Азова»
Насчет дальнейших событий есть две версии. Историк Мордвинов утверждает, что во время стрельбы из носового орудия, которое приходилось разворачивать за траверз, пороховыми газами и воздушной волной была полностью приведена в негодность карта, по которой шла прокладка курса, а рулевой матрос был оглушен. Раскольников же утверждает, что примерно в 13: 30 одним из близких разрывов был легко ранен его помощник по оперативной части Струйский. Это произвело сильное впечатление на рулевого, и он уже больше следил за разрывами снарядов, нежели за тем, чтобы держать эсминец на курсе. В результате «Спартак» на полном ходу вылетел на мель, повредив гребные валы и винты. Англичане подошли на 15 кабельтовых, лениво постреливая. Раскольников приказал открыть кингстоны, но инженер–механик Нейман доложил, что они неисправны. Сочтя положение безнадежным, подняли сигнал о сдаче в плен. Всю команду «Спартака» перевезли на британские корабли и отправили в Таллин. Вечером того же дня эсминец «Вендетта» сдернул «Спартак» с мели и также отбкусировал его в Таллин.
Итак, 26 декабря 1918 года новейший советский эсминец «Спартак», вопреки Морскому уставу, был сдан противнику практически без сопротивления, а Ф. Ф. Раскольникова англичане опознали, несмотря на маскарад с переодеванием.
На захваченном корабле англичане обнаружили секретные документы по замыслу и проведению разведывательной операции, бланки радиограмм. Почему могло случиться последнее? Неужели трудно уничтожить документы, когда под рукой специальный мешок–киса со свинцовым грузом, ведь выкинуть кису за борт — дело нескольких секунд? Предположим (и небезосновательно), что этому помешали бывшие офицеры, но Раскольников? Ведь он учился на гардемаринских классах и такие азы, как уничтожение секретных документов в случае опасности их захвата, должен был бы понимать! Увы, в те минуты, когда можно было уничтожать секретную документацию, Раскольников думал совсем о другом — о том, как спасти свою собственную шкуру.
Отметим, что «гордые сыны» Туманного Альбиона вели себя на «Спартаке» как банда мародеров. Они обшарили корабль, выломали и увезли приборы управления огнем, разграбили каюты и утащили обстановку. За несколько часов они ограбили «Спартак» «подчистую», не гнушаясь даже ложками и вилками! При этом в своих воспоминаниях о событиях тех дней англичане говорят об устроенном им грабеже плененного «Спартака» с гордостью! Оказывается, можно гордиться и мародерством! Лучше бы уж молчали!
Пленных военморов англичане разместили под вооруженной охраной на своих кораблях, в основном на эсминце «Вэкефул». Сам корабль был в тот же день уведен в Ревель. Последний факт говорит о том, что «Спартак» или вообще не сидел на мели, или сидел, но не столь основательно, что его нельзя было бы снять работой собственных машин «враздрай».
«Оборотни в погонах» от революции
В обстоятельствах пленения Раскольникова был один нюанс, на котором мы просто не можем остановиться, настолько он характеризует нам личность «красного лорда».
Из воспоминаний самого Раскольникова: «Наши «спартаковцы» были выстроены на левых шканцах. Англичане вместе с белогвардейцами усиленно разыскивали меня. На все их вопросы спартаковские матросы отвечали, что в Кронштадте перед выходом миноносца в море его действительно посетил Раскольников, а затем он будто бы сошел на берег и в походе не участвовал. Однако англичане продолжали свои поиски, по–видимому, имея точные сведения о моем нахождении на борту «Спартака»».
Меня поставили во фронт — на левом фланге спартаковской команды и отобрали паспорт. Ввиду того, что по паспорту я значился эстонцем Феллинского уезда, ко мне подошел какой–то матрос боцманского вида и стал разговаривать по–эстонски. Ему не стоило большого труда уличить меня в незнании языка.
В свое оправдание я солгал, что давно обрусел и уже забыл родной язык. Но в этот момент на шканцах появилась группа белогвардейских офицеров, и среди них я тотчас узнал высокую, долговязую фигуру моего бывшего товарища по выпуску из гардемаринских классов — бывшего мичмана Феста. Оскар Фест принадлежал к прибалтийским немецким дворянам. Вместе с другими белогвардейскими настроенными офицерами он остался в Ревеле… Он сказал что–то своим белогвардейским спутникам; и меня тотчас изолировали от всей команды, раздели донага, подвергли детальному обыску.
В каюту, где проводилась эта унизительная процедура, буквально ворвался какой–то белогвардеец в форме морского офицера, взглянул на меня и, захлебываясь от радостного волнения, громко воскликнул: «Это тот самый человек».
Очевидно, он знал меня в лицо. Увидев теперь на мне матросский бушлат, скромное белье и порванные носки (?!), издевательски произнес:
— Как ты одет! А еще морской министр!
После обыска меня вывели на палубу и заставили спуститься по трапу в моторный катер».
Я вполне понимаю «белогвардейца в форме морского офицера», который с презрением оценил переодевание Раскольникова. И как ни пытается обелить себя в мемуарах член Реввоенсовета, постыдное поведение скрыть не удается. Офицером, который опознал «красного лорда» в грязном псевдоматросе, был бывший однокашник Раскольникова мичман Оскар Фест — весьма заслуженный, в отличие от Раскольникова, офицер. К моменту их неожиданной встречи Фест успел повоевать на эсминце «Самсон» в Рижском заливе и в битве за Моонзунд, являлся активным участником Ледового похода Балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт. После восстания на Минной дивизии в 1918 году был арестован ВЧК и в течение двух месяцев сидел в тюрьме. После освобождения, не испытывая больше судьбу, бежал к белым. На английскую эскадру был командирован как офицер связи.
Врет Раскольников и относительно того, как его обыскивали. Дело в том, что несколькими страницами дальше в своих мемуарах он признает, что, прибыв Англию, имел при себе определенное количество (и, видимо, не малое) царских золотых. Откуда у него появились эти деньги, Раскольников не объясняет. По–видимому, член Реввоенсовета всегда возил с собой по фронтам мешочек с золотом (просто так, на всякий случай!). Хотя, может быть, царские золотые были присвоены им из корабельной кассы перед сдачей в плен. Последнее, впрочем, маловероятно. Обстановка на Балтийском флоте была настолько тяжелая, что никакого золотого запаса на кораблях вообще быть не могло. Как бы то ни было, но, несмотря на «обыск», свое золотишко член Реввоенсовета Республики все же каким–то образом сохранил.
Вообще попытка командира корабля изменить внешность перед попаданием в плен никогда не была характерна в российском флоте. Там честно сражались с врагом, предпочитая смерть позору плена, но если уж израненными и попадали в плен, то делали так, что вызывали восхищение неприятеля. За примерами далеко ходить не будем. Во время русско–английской войны 1808 года маленький российский тендер «Опыт» под командой лейтенанта Невельского принял неравный бой с тяжелым английским фрегатом «Сальстет».
Из воспоминаний отставного генерал–майора Баранова, бывшего в этом бою на «Опыте» гардемарином: «Утром 11 июня, выйдя из Свеаборга при тихом переменном ветре, ясном небе и пасмурности по горизонту, мы увидели через несколько часов трехмачтовое судно, близь того места, где должны были найти корвет «Шарлотт». Пасмурность лишила нас возможности отличить неприятельский фрегат большого ранга от своего корвета, бывшего прежде французским приватиром и купленного нами за его отличные качества… Припоминая опытность капитана и верность его морского взгляда, не смею утверждать, вполне ли умышленно мы приближались к ждавшему нас противнику; но когда нельзя было сомневаться, что это не корвет «Шарлотт», а сильный неприятельский фрегат, то, сделав опознавательный сигнал и не получив на него ответа, мы, по приказанию командира, положив сигнальные флаги и книги в ящики, наполненные песком, бросили их за борт и приготовились к бою. Спустя несколько времени, неприятельский фрегат, сблизясь с нами, сделал пушечный выстрел и поднял английский флаг. Мы же медлили поднятием своего флага, и эти минуты были самыми тягостными! Фрегат повторил еще холостой выстрел и вслед за тем послал нам выстрел с ядром. На это приветствие командир приказал тотчас ответить тем же и поднять наш флаг. С тендера раздался выстрел 12–фунтовой коронады, на ноке гафеля развился русский военный флаг; томительное ожидание кончилось! Все ожило, все встрепенулось; каждый старался употребить все свои силы и способности на поражение неприятеля, хотя бой был далеко не равен. »
Даже с первого взгляда было ясно, что расклад сил далеко не в пользу маленького «Опыта». Против сорока четырех тяжелых орудий «Сальстета» у Невельского было всего полтора десятка мелких пушек. Против четырехсот матросов «Сальстета» на «Опыте» не было и пятидесяти. У Невельского даже не было подчиненных офицеров. Вместо них двое мальчишек–гардемаринов, бывших в плавании практикантами.
