Александр Широкорад - Утерянные земли России. От Петра I до Гражданской войны
Разведка на Средиземном море велась неспроста. Еще в 1736 г. русский посол в Константинополе Вешняков утверждал, что восстание балканских христиан и русская помощь им оружием — самый верный путь для победы над Турцией.
В 1763 г. по приказу императрицы Григорий Орлов отправил к «спартанскому» народу двух греков — Мануила Capo и артиллерийского офицера Паназули. Capo возвратился из своей поездки в мае 1765 г. и привез известие, что «спартанский народ христианского закона и греческого исповедания, и хотя живет в турецких владениях, но туркам не подчинен и их не боится, а даже воюет с ними. Живет в горах и в таких малодоступных местах, что турки и подступиться к нему не могут». Повсеместно как простые греки, так и их старшины выражали Capo и Папазули желание подняться против турок при первом появлении русских кораблей. Capo писал: «По моему усердию смею представить о том, чтоб отправить в Средиземное море против турок 10 российских военных кораблей и на них нагрузить пушек довольное число; завидевши их, греки бросились бы на соединение с русскими; у греков есть свои немалые суда, но их надобно снабдить пушками; сами же греки — народ смелый и храбрый».
С началом войны Екатерина смогла уже открыто обратиться к балканским христианам с призывами к восстанию. 19 января 1769 г. был обнародован «Манифест к славянским народам Балканского полуострова». Там говорилось: «Порта Оттоманская по обыкновенной злобе ко Православной Церкви нашей, видя старания, употребляемыя за веру и закон наш, который мы тщилися в Польше привести в утвержденныя трактатами древния его преимущества, кои по временам насильно у него похищены были, дыша мщением, презрев все права народныя и самую истину, за то только одно, по свойственному ей вероломству, разруша заключенный с нашею империей) вечный мир, начала несправедливейшую, ибо безо всякой законной причины, противу нас войну, и тем убедила и нас ныне употребить дарованное нам от Бога оружие…
Мы по ревности ко православному нашему христианскому закону и по сожалению к страждущим в Турецком порабощении единоверным нам народам, обитающим в помянутых выше сего областях, увещеваем всех их вообще и каждый особенно, полезными для них обстоятельствами настоящей войны воспользоваться ко свержению ига и ко приведению себя по прежнему в независимость, ополчась где и когда будет удобно, против общего всего христианства врага, и стараясь возможный вред ему причинять».
Несколько аналогичных посланий было направлено и к грекам.
Что же происходило на самом деле на Балканах и в Греции, и достаточно ли было посланий Екатерины, чтобы запылал этот угол Оттоманской империи? Начну с полудетективной истории, случившейся в Черногории. Там объявился… русский император Петр III! Некий Степан Малый заявил, что он-де русский царь, «избежавший чудесным образом смерти по низложению своему с престола». 11 октября 1767 г. со Степаном встретился и беседовал полковник венецианской службы Марк Анатолий Бубич. Судя по его письменному отчету, беседа эта произвела на него огромное впечатление. Бубич писал: «Особа, о которой идет речь, отличается большим и возвышенным умом. Кто бы он ни был, его физиономия весьма схожа с физиономией русского императора Петра III».
А Степан Малый тем временем продолжал заявлять о себе черногорцам: последовательно, но весьма двусмысленно, с использованием разного рода иносказаний и притч.
Венецианские власти забеспокоились. Агитационная деятельность Степана могла не только осложнить их отношения с Оттоманской империей, но и вызвать подъем враждебных настроений в подвластной им «венецианской Албании». И Сенат издал приказ об аресте эмиссаров «Петра III» и тех, кто его укрывает. Но самого Степана трогать боялись, поскольку слухи о нем как о русском императоре уже широко распространились и решительные меры, предпринятые против него, могли бы возбудить сопротивление.
В октябре 1767 г. в горном селе Ценличи проводилась сходка черногорских старшин, на которой Степан Малый был признан русским царем Петром III. В конце месяца в Цетиньи собралась скупщина, в которой участвовало около 7 тысяч человек. На ней Степан был признан не только русским царем, но и «государем» Черногории, и 2 ноября Малому была вручена грамота об этом.
«Государь» обосновался в городке Майне. Из разных мест Черногории и других районов Балкан туда к Степану стекались не только славяне, но и албанцы, и греки, ненавидевшие турок. Прибыл туда и местный митрополит — престарелый Савва. Старцу, и так не пользовавшемуся большим авторитетом у населения, пришлось публично признать Степана Малого государем Черногории и Петром III. Однако Савва оказался не прост и 12 октября 1767 г. направил письмо русскому послу в Константинополе A. M. Обрескову. Тот срочно направил письмо Саввы в Петербург с запросом, что делать, а сам 2 апреля 1768 г. послал Савве предварительный ответ, где выразил митрополиту «удивление о шалостях, чинимых в местах его ведомства», Степана Малого называл «плутом или врагом», а Савву обвинял в «лехкомыслии».
Савва организовал сходку руководителей черногорских общин, где начал изобличать самозванца. Однако Степан не стал оправдываться, а перешел в контратаку. Он публично обвинил митрополита в служении интересам Венеции, в спекуляциях землей и в расхищении ценностей, поступавших в дар из России. Это был сильный удар. Не дав Савве опомниться, Степан сделал следующий шаг — он предложил тут же отобрать у Саввы имущество и разделить его между участниками сходки.
Новым и весьма авторитетным сторонником Степана в эти месяцы становится сербский патриарх Василий Бркич, изгнанный из своей резиденции в городе Печ после ликвидации турками самостоятельной сербской церкви. В марте 1768 г. Василий призвал все православное население почитать Степана как русского царя. По-видимому, для подкрепления этой версии Степан предпринял эффектный шаг — по случаю дня Петра и Павла, отмечаемого православной церковью 29 июля, он организовал торжественную церемонию в честь Петра Великого, а также цесаревича Павла Петровича как своего сына.
Летом 1768 г. Екатерина отправила в Черногорию советника русского посольства в Вене Г. А. Мерка с «увещевательной грамотой» к тамошним жителям, чтобы не верили самозванцу. Мерк прислал донесение, датированное 9 августа, что ехать на Черную Гору, не подвергая себя смерти, никак не мог, ибо черногорцы необыкновенно привязаны к Малому.
Екатерина написала на этом донесении: «Если б капитан гвардии был послан с грамотою к черногорцам, то бы письмо несумненно отдано было; но сей претонский политик возвратился с ней, не сделав, окроме преострые размышления».
Осенью 1768 г. турецкие отряды вторглись в Черногорию, а с севера напали венецианцы. Борьбу с турками возглавил Степан Малый, а с венецианцами — его сподвижник Танович.
В сражении 5 сентября у села Острог турки окружили отряд Малого и наголову разбили его. Сам Степан бежал и укрылся в одном из горных монастырей. Однако в конце сентября начались затяжные дожди, дороги размыло, на турок чуть ли не ежедневно нападали летучие отряды черногорцев. В результате турецкие войска были выведены из Черногории. Возможно, на это решение турецкого командования повлияло и начало войны с Россией.
12 августа 1769 г. на адриатическом берегу Черногории высадился генерал-майор Юрий Владимирович Долгоруков в сопровождении 26 человек конвоя. Ехал он инкогнито, под именем купца Барышникова. Долгоруков поднялся в горы, где был встречен духовенством у монастыря Брчели. Через несколько дней в Цетиньи собралась скупщина. В присутствии двух тысяч черногорцев, старейшин и церковных властей Долгоруков обвинил Степана Малого в самозванстве, огласил манифест от 19 января 1769 г. и потребовал от присутствовавших принести присягу на верность Екатерине II, что и было сделано. Долгорукова поддержал сербский патриарх Василий, объявивший Степана Малого «возмутителем покоя и злодеем нации».
Все это происходило в отсутствие Степана Малого. Долгоруков первый раз увидел Малого, когда находился в монастыре Брчели. Тот приехал к нему верхом с конвоем из нескольких черногорцев. Генерал писал: «Разговоры его, поступки и обращения заставили заключить о нем, что он в лице вздорного комедианта представлял ветреного или совсем сумасбродного бродягу. Росту он среднего, лицом бел и гладок, волоса светло-черные, кудрявые, зачесаны назад, лет тридцати пяти, одет в шелковое белой тафты платье, длинное по примеру греческого, на голове скуфья красного сукна, с левого плеча лежит тонкая позолоченная цепь, а на ней под правою рукою висит икона в шитом футляре величиною с русский рубль… Разговоры имел темные и ветреные, из которых, кроме пустоши, ничего заключить неможно, хотя черногорцы и почитают его за пророческое красноречие со страхом и покорностию».
