Алексей Чернышов - Цена будущего: Тем, кто хочет (вы)жить…
Новое поколение многое начинает воспринимать по-своему. Так какова же цена этих побед и свершений, энтузиазма многих поколений, которые строили и лелеяли надежды на светлое и более радостное будущее для своих детей. Особенно это тяжело принять, когда буквально через 1–2 поколения прежние ценности начинают подвергаться ревизии, причем кардинальной. А что остается новым поколениям? Все начинать заново, с «нуля»? Что и как нужно сделать, чтобы идеи «осели» в головах людей и остались интеллектуальным грузом на будущее? Раньше, чтобы потомки не забывали, строили пирамиды или устанавливали каменные фигуры в священной долине. Сейчас все более важным становятся памятники нерукотворные — интеллектуальное и нравственное наследие. Духовный гумус нельзя пощупать руками и физически передать другим вместе с завещанием. Духовный гумус не может формироваться, как материальные природные удобрения, миллионы лет кряду. Духовный гумус должен все время наращиваться в нашем восприятии жизни, в нашем осознании ответственности за тех, кого мы приручили. Как у Антуана де Сент-Экзюпери в «Маленьком принце».
Ныне живущие взрослые ответственны за свои поступки и мысли, которые они лелеют и вбрасывают в поколение приходящее. Часть взрослых не только не способны на подвиг. Они могут и самого героя морально или даже физически растоптать. Из ревности, из страха перед сильным духом человеком. И такие ничтожества тоже живут вместе с нами и сеют ростки своего неразумного, недоброго, циничного, но выходит, что тоже вечного. Они никого не любят, кроме себя. Поэтому слова из «Маленького принца», что мы особо ответственны за тех, кого любим, кого «приручили», повисают в воздухе и несут в себе страшную правду о беспамятстве и лживости посылов некоторых членов человеческого общества.
Великое ничто — это память в нас. По большому счету, ничего после человека не остается, кроме памяти. Как ее зафиксировать и отобразить в будущем? В том мире, где тебя уже физически не будет?
Нужно визуальное отображение определенных ценностей в голове. Пионеров хотели заменить скаутами, затем вообще отказались от названия. Похерили и тех и других. А ведь пионер — значит первый, первопроходец. Чем плохо было название? А скаут переводится как «разведчик». Что, это лучше? Проверить хотели, с кем можно было бы пойти в разведку? Проверили? А сейчас чем озадачена молодежь? Тимуровским движением? Стремится оказать помощь ближнему или занимается исключительно добыванием денег? Где-то «Наши» борются с «Не нашими». Только порой и не понять, кто наш, а кто нет. Кто против кого и почему. Ведь «красные» и «белые» в годы Гражданской войны тоже отстаивали каждый свои ценности, а потом оказалось, что брат убивал брата тогда, когда в одной стране не смог договориться и выработать единой логики поступков и принципов жизнедеятельности. Сегодня скинхеды выходят против нелегальных мигрантов, а офисные «белые воротнички» со снисхождением к тем, кто не преуспел на ниве престижного финансово-экономического образования и не закончил модную MBA. И в этом упражняются взрослые, играя в непонятные порой игры. Это те, кто играл, играл, но, видимо, не наигрался в детстве. У кого отбирали в песочнице игрушки и не пускали в свою команду. Милицию сменили на полицию. А ведь стойкая ассоциация для многих российских граждан следующая: милиционер — он свой, Дядя Степа, в общем, а сотрудник полиции — «полицай», каратель. Что имеем в результате? Для чего ломать то, что существует целую эпоху? Устарело, стало немодным? Отказаться от традиции как от вредной привычки? Но прежде чем отказываться от одного, надо четко понять, что мы, собственно, хотим достичь и какой интеллектуально-нравственный багаж оставить нашим детям?
Практически забытый в современной России первый советский нарком здравоохранения Николай Семашко создал образцовую модель здравоохранения, которую заимствовали многие страны мира. Существующие в мире системы здравоохранения можно условно подразделить на четыре типа. Три из них именные, то есть носят имена создателей базовых моделей: немецкого канцлера Отто фон Бисмарка, известного английского экономиста барона Уильяма Бевериджа и советского наркома Семашко.
Эти имена вошли во всемирную историю здравоохранения. Четвертая модель — безымянная, американская. Но если имена Бисмарка и Бевериджа не забыты хотя бы в их странах, то в России вряд ли кто-то, кроме очень узкого круга специалистов, сможет сказать, в чем заслуги Семашко. Хотя его именем в бывшем СССР было названо бесчисленное количество больниц, поликлиник и санаториев, и многие из них все еще это имя сохраняют.
В основе как обязательного медицинского страхования, так и бюджетного финансирования медицины лежат два принципа, которые должны быть основополагающими для современного социального государства: справедливость и солидарность. Справедливость в данном случае означает, что равное право на медицинское обслуживание, гарантируемое государством, имеют все его граждане вне зависимости от их доходов. Солидарность — что более богатые граждане поддерживают бедных за счет перераспределения части своих доходов через систему прогрессивного налогообложения или страховые взносы. Богатый платит за бедного, здоровый — за больного. Поэтому системы здравоохранения многих развитых стран, независимо от общественного строя, фактически отвечают социалистическому принципу «От каждого по его материальным возможностям, каждому по его медицинским потребностям».
Первой этот принцип в полной мере провозгласила и стала реализовывать советская власть, которую в этом вопросе олицетворял Семашко. Он положил в основу предложенной им системы здравоохранения несколько идей: единые принципы организации и централизация системы здравоохранения; равная доступность здравоохранения для всех граждан; первоочередное внимание детству и материнству; единство профилактики и лечения; ликвидация социальных основ болезней; привлечение общественности к делу здравоохранения. Все эти идеи разрабатывались многими ведущими врачами России и мира с конца XIX века. Однако в основу государственной политики они были впервые положены в Советской России.
Это стало достижением общецивилизационного масштаба. Сегодня система Семашко очень успешно применяется во многих странах, например, в Великобритании. А мы тем временем взяли худшую — американскую, которой в мире постепенно отказывают в доверии. В результате мы забыли и о своих достижениях. А ради чего, собственно?
Сменой названий и устоявшихся систем вырываются корни истории вместо того, чтобы плавно двигаться дальше и оставлять «памятники прошлого» в назидание потомкам.
Власть воды и земли
Мы живем на планете Земля. И научившись ходить, мы шагаем по реальной сырой матушке-земле. Порой и не задумываемся о том, какая сила у нас под ногами, какая мощь заключена в этой природной субстанции. И как порой до невозможности трудно бывает, когда ты отрываешься от своей родной земли. Конечно, этому способствует и то, что значительная часть настоящей земли скрыта от современного человека под асфальтом и бетоном. Жители городов все меньше чувствуют ее реальную притягательную силу. И потому что в глобальном мире утешаем себя мыслью, что потеряли первооснову и весь мир для нас теперь — родная обитель. Все так. И не совсем. И совсем не так. Вначале нужно оценить силу и значимость родной земли, места, где родился и вырос. Только потом можно рассуждать на более широкие и, как сейчас модно говорить, глобальные темы.
Сила земли, как бы и кто не отрывался от нее, не убегал, внутренне всегда остается с нами на всю жизнь. Другое дело, что кто-то возвращается к истокам и заряжается ее энергией, а иные пытаются отторгнуть эту основу для существования и найти себе силы в другом источнике.
В русских народных сказках и былинах это святое отношение к земле показано на ярких и конкретных примерах. Это когда горсть земли, взятая с собой на поле брани или в дальнюю чужую сторону, выручала ее обладателя в трудную минуту, сберегала от погибели. Придавала силушку богатырскую. Ярко и образно написал об этом русский писатель Глеб Успенский. В его произведении «Власть земли» показана неограниченная, могущественная власть земли. «Оторвите крестьянина от земли, от тех забот, которые она возлагает на него, от тех интересов, которыми она волнует крестьянина, добейтесь, чтоб он забыл «крестьянство», и нет этого народа, нет народного миросозерцания, нет тепла, которое идет от него». И продолжает. «У земледельца нет шага, нет поступка, нет мысли, которые бы принадлежали не земле». Работать на земле и видеть результаты своего труда — было его истинным наслаждением. «Жить землей». Не золото, не власть, а результаты труда. И когда, как пишет Успенский, крестьянин становился старым и немощным, он «сдавал землю в общество» обратно. В общину. Не продавал. Не бросал, высосав из нее все соки. Сдавал обратно в целости и сохранности. А ему она изначально на всю жизнь давалась как хранителю и сберегателю. Ответственному за ее качество. Ибо от качества земли зависели продукты питания, жизнь рода, развитие и в конечном итоге — будущее. Результат жизни — увидеть, как на землю пришел новый рачительный хозяин — сын, дочь… Вы скажете: так это история. А современность, динамика и манера жизни диктует иные подходы. Ничего подобного! Власть земли, даже отвергаемая порой частью нашего современного общества, все равно существует и постоянно дает о себе знать. Но часть граждан пытается очистить память и забить ее современными суррогатами. Поэтому возникает наслаждение не от творчества и работы на общее благо, а от обладания чем-то только ему принадлежащим: нефтяной скважинкой, слитком золота, газовой трубой, властной трибуной, чиновничьим кабинетом.
