Александр Шуваев - Украинский скальпель
Господа, а ведь Майдан показал, что выбор-то у нас совсем невелик. Более того: и раньше-то был-то невелик, а после Майдана еще сузился. Теперь каждая мразь из числа Россейского Начальства, этой истинной Пятой Колонны, помимо всего прочего, будет ссылаться на Украинские события?
Ах, ты против закрытия поликлиники? Да ты, наверное, сторонник Майдана? Госдеповские доллары отрабатываешь?
Ты что, против меня? Значит, — против власти? Значит, — против Путина?!! Да ты, как я погляжу, из Пятой Колонны? Так что, на виду, всего два варианта.
Наша Пятая Колонна остается там, где была, то есть у власти. По- прежнему будет врать, посылать дутые отчеты о мнимых успехах и разворовывать казну, буквально вылизывая ее досуха. По-прежнему будет нас давить без жалости, по ноздри вбивая в землю тех, кто вякает. Погнием некоторое время, и подохнем от водки и безнадежности.
Второй вариант: в какой-то момент срываемся со стопора с концами. Как раз в тот неудачный и совершенно неожиданный момент, когда наше начальство окончательно обнаглеет, наконец, соптимиздив все на полный оптимиздец. Настолько, что вконец разучиться думать и потеряет чутье. Тогда мы с острым наслаждением, высоким душевным подъемом, который люди, видимо, испытывали на Майдане, устроим что-то вроде у себя, только, понятно, в куда большем масштабе. Если на зиму, как в 2011, то до июня доживет процентов сорок, на юге.
Поступать так, как велит сердце, — неслыханная, наивысшая роскошь и самое высшее наслаждение, но страшнейший риск всегда, и большая глупость почти всегда.
Быть благоразумненьким, — благоразумно, но есть риск прожить жизнь в таком отвращении к самому себе, что и жить-то ни к чему. Все пойдет наперекосяк, все сгниет и развалится, ни в чем не будет удачи.
А «макаревичи»… Что «макаревичи»? У них есть свой идеал хорошей жизни: иметь возможность в любой момент сесть в самолет (причем деньги на билет у тебя есть), — и махнуть, без границ, хоть в Нант, хоть в Лос-Анджелос, хоть в Бангкок. Идти там по улице, — и все тебе улыбаются. Зайти в приглянувшееся кафе (непременно «маленькое и уютное», а у тебя, при этом? золотая «Visa»), и к тебе подходит добродушный, улыбающийся, немолодой официант, и спрашивает по-ихнему: «Что изволите?» — а вы можете изволить все, и он это видит, он опытный, и такое у вас с ним взаимопонимание, как будто вы братья. А потом подает… И такое все немыслимо, ЩЕМЯЩЕ вкусное… А ты никуда не торопишься и рассеянно сидишь, занятый своими мыслями. И, откушав кофию, так же неторопливо выходишь на улицу.
А сейчас где-нибудь в Нормандии, на берегу старой, доброй Атлантики, — благодать (если, понятно, нет шторма), тепло, но не жарко, на улице маленького городка почти нет людей (не положено в это время суток — гулять), на пейзаже — флер легкой осенней грусти, на домах — патина времени, у каждого закоулка — душа… Ах! Да что говорить. И кто скажет, что это плохо? И кто, — положа руку на сердце, — скажет, что этого МАЛО? Что за это не стоит бороться изо всех сил?
Вот скажи такому «человеку мира», что он борется именно за это, — так удивится. Он на эту тему не думал, он себе свой идеал не формулировал, но, подумав, пожалуй, согласится, хотя, может быть, не вслух.
Ну какая из него «пятая колонна»? Вот он весь, весь на виду, ясен насквозь, всем известен, и без подвохов. Типичная фигура для отвлечения, не больше. Ну, — не думает он, что такой вот замечательный мир, мир К УСЛУГАМ Европейца с Деньгами, похоже, вот-вот кончится. Что на любимых курортах — ширящийся шухер, а европейцам, — без последствий режут головы.
Украинский скальпель V: некто противостоящий. С кем мы пытались объединиться?
Жил в России еще на моей памяти умнейший человек: Лев Николаевич Гумилев, этнолог и историк. Был ли он ученым? Безусловно, — объем его знаний и исследований по избранным предметам потрясает, и, кроме того, он первым заметил ряд закономерностей в течении исторического процесса. Так же, как первым обратил внимание на то, что он представляет собой переплетение нескольких, мало зависящих друг от друга «страт».
Был ли он создателем по-настоящему фундаментальной научной теории, связанной с открытием нового принципа, наряду с Дарвиным (естественный отбор), Менделем (чистота гамет), Вавиловым (гомологические ряды), Павловым (условные рефлексы), Максвеллом (электромагнитные волны) и т. д.?
Скорее — нет: критерием строгой научной теории является наличие или отсутствие т. н. «критического эксперимента (наблюдения)». Это значит, что автор потенциальной теории с самого начала говорит: «Если в эксперименте „Х“ будет достигнут результат „А“, — то теория верна, если результат „Б“ — неверна» — и если такой эксперимент не обозначен, теория не может претендовать на «строгую» научность. Это не мешает существованию достаточно влиятельных и (может быть) по-своему эффективных практик: в этом плане идеальным примером может служить психоанализ по Фрейду и/или по Юнгу, безразлично. Если говорить с создателем концепции именно этого сорта, то любой конкретный случай отлично ложится в русло концепции, а вот никто посторонний этого не видит и воспринимает его, скорее, в качестве исключения.
Этногенез «по Гумилеву» отчасти сходен с такими концепциями, а его «удары из космоса», порождающие пассионариев, мне и вообще кажутся чушью, но что-то за его примерами, какие-то закономерности, безусловно, имеются. Он, может быть, и не смог сформулировать их точно, но прочувствовал какую-то реальность. Это правота того сорта, которая присуща, скорее, не ученым, а крупным художникам, пророкам, людям вдохновенным.
В том числе, но как бы в стороне от основной канвы его обширного наследия существует его положение о том, что Л.Н. называл «аннигиляторскими» сектами, религиями, вероучениями.
Он говорил о как бы зороастрийцах — манихеях, как бы христианах — пивликианах, богомилах, катарах, как бы мусульманах — карматах-исмаилитах. Именно «как бы», потому что, придерживаясь «в основном» нормам поведения зороастрийцев, христиан или мусульман соответственно, будучи неотличимы от них, они при ближайшем рассмотрении не были ни тем, ни другим, ни третьим. Согласно Л.Н. все эти учения берут свое начало из т. н. «гностицизма» и имеют куда больше черт общего, нежели различий.
В теории: наш мир сотворен худшим из равных по рангу богов, опустившимся, страшно сказать, — до материи, материя — есть ловушка для духа и безусловное зло. Поэтому благо, — это всячески приводить «тварный мир» в состояние небытия, необратимого рассеяния, бесследного исчезновения материи, дабы освободить дух из ее гнетущего плена. Применительно к собственной жизни, — это, понятно, самоубийство, но с тонким подтекстом: сначала изнурить, разрушить, истощить свою душу развратом, пьянством, диким и бессмысленным весельем настолько, чтобы она уже не вернулась на колесо перерождений. Или, как вариант, — чтобы нечему было идти ни в рай, ни в ад, безразлично. И только потом, когда душа станет окончательной ветошью, ненужной ни Богу, ни сатане, — кончать с собой.
В практике: сложнейшая, многоступенчатая иерархия, бесконечные степени «совершенства» и, соответственно, «посвящения», безусловное подчинение «низших» — «высшим». На нижних ступенях иерархии, понятно, и речи не идет о разрушении мира, себя, и своей души: сплошная святость, вегетарианство, отказ от пролития крови (у катаров — альбигойцев), целибат. Послушание. На высшей ступени, — принципиальный, абсолютный, последовательный цинизм, истинно что — пустые души, ничего человеческого. И все позволено. Наиболее откровенно, — у исмаилитов, которые, похоже, вообще не верили в существование какого-то там высшего существа. А так, вообще, все очень похоже. Какое это отношение имеет к нам и к нашему времени? А — это безошибочный признак идейного, теоретически обоснованного, отчасти даже рационализированного, по сути, — сатанизма.
Ну, — не так прямо. Возникшие тысячу лет тому назад и расплодившиеся в последнее время секты и «церкви» Сатаны, Люцифера, — это для угнетенных, обездоленных, униженных (прежде всего!), отчаявшихся. Считающих, что они живут в Аду уже на земле. Адепты гностических сект не таковы. Это, как правило, люди, у которых есть все, включая достаток свободного времени. Такой, скорее всего, оскорбится, если его обзовут «сатанистом» или чем-то в этом роде: это для тупого быдла, не имеющего доступа к сокровенному знанию. И это можно понять: «традиционный» для Запада Сатана совершенно теряется на фоне бесконечных бездн «классического» гностицизма, составляет только ничтожную часть безграничной, не имеющей краев, черной пропасти, перед которой «равно ничтожны и пылинка, и галактика». Его потуги творить какое-то там… как его… зло (?) кажутся им смешными, ничтожным фиглярством.
Но если дело доходит до практики, то разница оказывается невелика. Потому что к чему, в конце концов, призывает дьявол, если очистить всю эту обширнейшую черную мифологию от рогов, копыт, серы и прочей мистики? Он указывает путь вниз. Интересно при этом пересечение с известными в русском языке понятиями «опустился», «опустившийся» применительно к людям, попавшим во власть алкоголя, наркотиков, — отчаяния! — или иных пороков. Не будем спорить. Оставим «дьявол» в качестве удобного термина, понятного почти любому читателю.
