Итоги Итоги - Итоги № 5 (2014)
Подарил ему экземпляр конституции и подписал: «Уважаемому Сергею Михайловичу на память как истинному борцу за построение федерализма в России. Эдуард Россель». Надеюсь, в его библиотеке моя книжечка сохранилась.
— Удары судьбы с детства научились держать?
— Точно. Помню себя бродягой и беспризорником. Еще я и переросток был: в первый класс пошел в 10 лет — война была. Когда зоны открыли, мать выпустили и разрешили искать родственников. Она объявила всесоюзный розыск, и меня нашли в Кировской области, бродяжничал я. И оттуда она меня забрала в Коми АССР, где до того сидела в лагере по политической статье. Получил я аусвайс, отмечаться каждый день стал. Заканчиваю 10-й класс, а аттестат зрелости не дают, мол, тебе 20 лет и дуй в армию. Куда идти, знал, имея и опыт полетов, и прыжки в ДОСААФе. В военкомате говорю: «Хочу быть летчиком-испытателем». «По здоровью правила знаешь?» — спрашивают. Кстати, потом абсолютно такие же предъявляли и космонавтам. Надо было пройти две медкомиссии. Главную комиссию в Сыктывкаре помню прекрасно, там врачей от горизонта до горизонта и ходишь голый от одного к другому. И было 260 кандидатов на летчика-испытателя. Отобрали только 16 человек. Я тоже прошел. Направили мои документы в Даугавпилс — там высшая школа летчиков-испытателей.
Готовился уже к экзаменам, как вдруг приходит повестка, вызывают меня в военкомат: «К сожалению, мандатная комиссия не пропустила ваши документы в силу того, что у вас все расстреляны, отсидели». Военком, правда, сжалился надо мной: предложил ехать в Киев в Высшее военное медицинское училище на факультет хирургов. А мать мечтала, чтобы я был врачом. Я отказался. Он мне три дня морочил мозги: кому другому предложу, будет мне ботинки целовать, а этот отказывается.
Горюй не горюй, а надо решать, куда поступать: время-то уходит. У меня третий брат такой шутливый, Женя, говорит: «А что мучиться, давай справочник вузов подбросим, где откроется, туда и поедешь». Упал открытым на букву «с»: Самарканд, Симферополь, Саратов, Свердловск, Семипалатинск. И почти везде список вузов скудный. А в Свердловске был полный выбор. Короче, я взял билет на самолет и в 2 часа ночи оказался на перекрестке улиц Ленина и Луначарского в Свердловске. Узнал, где гостиница. Есть «Крестьянка» такая, там комната, 20 гавриков в ней. У меня чемодан из фанеры со скарбом, с этим деревянным чемоданом и началась моя свердловская жизнь.
Куда же поступать? Я как-то был настроен на летчика-испытателя, другого определенного у меня в голове ничего не было. Объездил все. Сходил даже в Медицинскую академию. А там напротив каменная стена неоштукатуренная. Спрашиваю, что за стена? СИЗО. Хватит, я у СИЗО прожил уже достаточно. В деревне, куда меня мать привезла, от нашего окна в бараке до колючей проволоки было 10 метров. Чего я там насмотрелся, можно целую книгу написать.
Чего стоит история тех лет с моим паспортом. Мне его не давали, требовали, чтобы я написал национальность «русский». Я отказался получать паспорт. После этого мне его через окно бросили в грязь прямо. Я достал этот паспорт, обтер, в фуфаечке был, в карман положил. Написали все же по-моему: немец. Правильно сделал, потому что была статья при Сталине: еще за скрытие нации срок давали. Если бы я поддался, туда бы и попал. Меня Бог, видимо, как-то оберегал...
Но возвращаюсь к образованию: пришел я на улицу Куйбышева в городе Свердловске, в главный корпус Горного института. Очень красивое здание в стиле нашего старого русского каменного зодчества. Во дворе тополь стоял большой, и под тополем скамеечка. Присел. Думаю, наверное, мне сюда. Конечно, это наглость большая была, что я так выбирал. Еще экзамены не сдал, а уже смотрел, как я буду себя чувствовать и ходить в это здание пять лет.
Вдруг ребята мои, с которыми я учился в 10-м классе, целая стая, идут по коридору: «Эдик, мы думали, что ты давно уже летаешь». Да вот прилетел, отлетал уже. Из той стайки, которая была, я единственный поступил.
В институте женился. Окончил Горный, жена защитила диплом, уже в положении была. Она к матери в Нижний Тагил поехала, родила девочку, дочь, а меня оставили в аспирантуре. Но на стипендию семью не прокормишь. Уехал на работу в Нижний Тагил, сначала мастером в «Тагилстрой». В подчинении шесть бригад, 180 человек — обеспечивай план и людям высокую зарплату…
Конечно, это было ужасно. Я после института, никогда этим делом не занимался, но освоил. Потом стал прорабом, начальником участка. На комсомольской стройке весь 1968 год занимал первые места, и мне дали талончик на «Волгу».
— Уже было по карману?
— Если бы! Начальник участка получал 220 рублей, а «Волга» стоила 5600. Нет, я заработал «Волгу» на другом. Анализировал техническую документацию и находил много ошибок: проектировщики и в ту пору закладывали дорогие, затратные решения. А тогда рационализация серьезно продвигалась, БРИЗ (Бюро рационализаторов и изобретателей). И я давал предложения, а заказчики получали колоссальную экономию. В результате 200 рублей получал зарплату, а 500 рублей в месяц — за рационализацию. Я с женой своей Аидой договорился, что откроем счет и «рационализацию» трогать не будем. Вот я тогда накопил 2500 рублей, а три тысячи ее родители добавили, продали дом и к нам в двухкомнатную квартиру переехали.
— Добрая советская сказка… Вслед за своей «Волгой» стали пересаживаться на персональные автомобили?
— «Волгу» я никогда не забывал. А персональную машину с водителем и работу в Москве мне предлагали еще в начале 70-х.
Приехал как-то на Нижнетагильский металлургический комбинат Зотов, председатель Стройбанка СССР. Я работал начальником производственного отдела «Тагилстроя». Вызывает меня шеф Кузьменко: «Покажите, что мы строим». Я московского банкира провел, детально все рассказал. Что касается металлургии, то знаний хватало: и шахты строил, и домны, и станы.
На следующее утро у Кузьменко в кабинете Зотов говорит: «Эдуард Эргартович, у меня к вам есть предложение. Хочу вам предложить работать начальником управления черной металлургии Стройбанка СССР. Зарплата 700 рублей. Персональная машина и пятикомнатная квартира в Москве». Я сразу отказался. Сказал: «Спасибо».
— Почему?
— Не хотел никуда перескакивать. Был начальником управления, потом начальником производственного отдела. Затем хотели управляющим поставить. Я тоже отказался. Сказал, что главным инженером треста поработаю, отстрою — пойду управляющим. Так и сделал. Отработал главным инженером, управляющим, потом стал заместителем начальника комбината «Тагилтяжстрой», отвечающим за всю металлургию севера Свердловской области. Это от Нижнего Тагила до Качканара включительно. А потом в 1977 году Ельцин назначил меня начальником комбината и начальником комплекса по строительству прокатного стана по выпуску широкополочных балок. Стан первый в Советском Союзе, единственный. Слава богу, он не на Украине был поставлен, а у нас на Урале. Он и сейчас работает, и спас комбинат в свое время: когда все стояло, его продукцию брали все равно.
Когда вызвали в обком, Ельцин говорит: мы вас назначаем начальником комплекса, но не освобождаем от всех задач комбината. А у меня семь трестов было. Там же сельское хозяйство, автодороги, оборонные заводы очень большие, и на каждом оборонном заводе программы огромные, не то что сейчас. В 7 часов утра обход, в 10 оперативка, целый день совещания кустовые, в 6 часов обход, в 7 часов оперативка, в 8 часов обход. И без суббот, воскресений. Уходил с работы в 2 часа ночи и в 6 вставал.
Но стан мы сдали. Получил за это подарок от Ельцина: уникальные часы, которые ему в свое время подарил лично, со своей руки, Брежнев, хранятся дома.
— А когда вы впервые Бориса Николаевича увидели?
— Издалека в 1972 году. А в 74-м начал работать вплотную. Он был еще заведующим отделом обкома по строительству. Могу вам сказать, что в принципе я почти один выжил около него. Он был очень жесткий человек. А меня не трогал. Хотя я ему насолил.
— Чем?
— Я уже был начальником комбината, уже построил стан. И у нас в Нижнем Тагиле сложилась ситуация, когда у секретаря горкома и председателя горисполкома жены — родные сестры. А это тогда не полагалось. Ельцин их вызвал и говорит: «Мужики, определяйтесь. Дома сядьте на кухне, кто пишет заявление, кто остается». Конечно, первый секретарь остался. Нужен был мэр. Ельцин приезжает и на 5 часов меня вызывает. Я думаю, что-то по стройке. Захожу в длинный горкомовский кабинет, он сидит в торце, карандашом так постукивает. Поздоровались. Он спрашивает: «Вы знаете, что у нас нет председателя горисполкома?» Знаю, конечно. «Так вот я этим вопросом целый день занимаюсь. Переговорил со всеми председателями райисполкомов, членами бюро райкомов, с профсоюзом, с директорами». И хитро сощурился. «Эдуард Эргартович, мне ничего не остается, как только вам предложить работать председателем горисполкома». И я ему тут же ответил: «Нет, я не согласен». Хотя понимал, что это смерть для меня.
