Марк Шевелев - Здравствуй, Снежеть!
— Я только до Солоного их провожу, — ответила Сашенька. — Я маме сказала…
Командир попрощался с девчатами, с хозяйкой, у которой стояли на постое, и махнул переднему ездовому. Заскрипели колесные оси, затарахтели колеса по сухой комковатой дороге.
Раненый, лежавший рядом с Сашенькой, застонал. Девочка осторожно приподняла его тяжелую перевязанную голову и опустила на колени.
— Пить, сестрица… — попросил боец.
Сашенька нащупала в соломе флягу и потащила ее к себе.
Обоз, поскрипывая и следя конским навозом, выползал за околицу. Несмотря на ранний час, у калиток молча стояли немногочисленные жители степного хутора. Всходило солнце. Наступал день шестнадцатого августа тысяча девятьсот сорок первого года. А восемнадцатого в село вошли фашисты. Домой Сашенька вернуться не успела…
Щукин поднял руку и прислушался. Под легким ветром бесшумно покачивались вершины деревьев.
— Давайте влево примем, — вполголоса предложил разведчик Абгаряну. — Хоть тропки нет, зато время экономим.
Они стали карабкаться вверх по крутизне, хватаясь за ветви встречных кустов, выступающие наружу корни деревьев… Мимоходом Щукин показал Абгаряну заросшую травой давнюю тропку, ведущую к старому высохшему колодцу: авось пригодится что-нибудь спрятать.
Вскоре лес поредел, и в просветах между стволами показалась белая накатанная дорога. Не выходя из-под защиты деревьев, Щукин повел группу параллельно этому петляющему, давно проторенному в горах пути.
— Стоп! — донесся до Сашеньки приглушенный возглас разведчика.
Девочка резко остановилась.
Впереди открылась пустынная поляна, на которой стоял сложенный из дикого камня домик. Небольшая дверь его и узкие, похожие на крепостные, окна были наглухо закрыты. Обширное подворье, выложенное обросшими травой плитами, казалось бы заброшенным и забытым, если бы не чужой громоздкий мотоцикл с выгнутым рогатым рулем. Щукин подал условный знак: всем залечь.
Сашеньке было жаль пачкать форму, но делать нечего. Ползать по-пластунски ей не привыкать. В донецких и сальских степях на животе не одну сотню верст проползла: невелика наука. Подтягиваешь правую ногу и одновременно вытягиваешь левую руку, отталкиваешься правой ногой, потом — наоборот. Вот так, как уточка, и переваливаешься с боку на бок.
Ох, степи, степи! Каких только страхов не натерпелась Сашенька, когда шла по бескрайним просторам с остатками стрелкового полка. Еще на Днепропетровщине, под Софиевкой, их настигли немецкие самолеты. От одного воспоминания о той, первой для нее бомбежке у девочки начинались колики в животе. А под Ворошиловградом попали в окружение. Выползали по ночам по одному-двое сквозь вражеские позиции. До сих пор не сообразит, как выползла, как осталась жива. Поймали бы фашисты — убили.
Рассматривая домик, разведчики подкрались к самой кромке леса и внезапно увидели автофургон. Уже отремонтировали? Во всяком случае, колеса на месте. А мотор? Был бы в порядке — уже дернули бы фрицы. Может быть, решили закусить перед дорогой? Из чащобы к машине незамеченными не подберешься. Расстояние небольшое, но хорошо просматривается из домика, у дверей которого, словно хитрая приманка, поблескивает черным лаком тяжелый мотоцикл.
— Как же подобраться, понимаешь? — шепнул разведчику в ухо Абгарян.
— Вдруг пальнет с чердака, — чуть слышно ответил Щукин. И после паузы пробурчал: — Интересно, мастер дома или нет?
— Какой еще мастер?
— Дорожный, какой, — не поворачивая головы, заметил разведчик.
Санинструктора разбирало любопытство: откуда ему известно, что здесь живет именно дорожный мастер? Разведчик глянул на полное удивления и неподдельного детского интереса лицо Кондрашевой и довольно ухмыльнулся.
— Вон, гляди, — едва шевеля губами, показал он в глубь двора. — Видишь, старое сито валяется? Через него просеивают песок. Дальше, видишь, столбики сложены в штабелек. Черненькая полосочка, дальше — беленькая. Дорожные столбики. Теперь глянь на плиты у порога, на дворе. Одна в одну. Скажешь, егерь или лесник так выложат? Никогда в жизни. Только каменотес.
— Кумэкае, — одобрительно зашептал сзади Соломаха.
— Даром хлеб не едим, — вполголоса отозвался Щукин.
В голосе разведчика слышалась такая похвальба, что Сашенька невольно подумала: «Дался ему этот хлеб».
Нетерпеливо заерзал на земле Абгарян.
— Разговоров много, понимаешь, толку мало! — горячо зашептал он. — Надо посмотреть, что в кузове.
Щукин повернул к нему обветренное лицо.
— Что ты предлагаешь?
Абгарян нервно покусывал травинку. Потом решительно сплюнул ее и наклонился к Щукину. Разведчик с готовностью подставил ухо.
— Соломаха нас прикроет, — излагал комсорг свой план, — а мы с тобой — к машине. Ты выбьешь камни из-под колес, а я — за руль. За дом покатим. Нам только за поворот, а там скала защитит.
Щукин пожевал губами, повертел головой туда-сюда, прикидывая расстояние от домика до фургона и от фургона до поворота дороги.
— Рискнем…
Соломаха принял автомат на изготовку, прицелился по маленькому слуховому оконцу домика, зиявшему черным прямоугольником среди камней. Сашенька вынула из кобуры пистолет и взвела курок. Приготовив автоматы и держа их перед собой, напряглись перед броском Щукин и Абгарян.
— Дверь! — испуганно выдохнула Сашенька.
Почерневшая от дождей и ветров, окованная железом дверь домика тихонько приоткрылась, и на порог вышла худенькая девочка лет четырнадцати, в длинном темном платье, с большим глиняным кувшином в руках. Она быстро огляделась по сторонам и легким шагом направилась через каменный двор к источнику.
Ее башмаки на деревянной подошве гулко выстукивали по гранитным плитам.
— Кондрашева, — шепнул Абгарян. — Тихонько из-за кустов спроси ее, кто в доме?
— Давай лучше я, — подался вперед Щукин.
— Нет, — придержал его лейтенант. — Еще испугается, убежит или крикнет. — А они девчонки, понимаешь? Беги, Сашенька!
Сашенька, не выпуская из рук оружия, скрылась в зеленых зарослях. Томительно долго тянулись мгновения. Наконец на дорожке к домику показалась худенькая девочка с кувшином. Теперь она несла свою потяжелевшую ношу не в руке, а на плече. Шагала она медленно, но с некоторым изяществом, которое всегда отличает горянок. Девочка шла не оборачиваясь, никак не выказывая тревоги или волнения, так что со стороны невозможно было понять, говорила с ней Сашенька или нет.
Заволновались близкие кусты. Показалась голова Кондрашевой, блеснули из-под пилотки бедовые глаза.
— Все узнала! — отряхиваясь от пыли, сообщила она. — Мимо проезжала немецкая автоколонна, одна машина сломалась. Конвой в доме. По очереди дежурят на чердаке. Женщину с меньшими детьми выгнали в сарай. А старшую заставили прислуживать.
— Что в фургоне? — нетерпеливо перебил Щукин Сашенькину скороговорку.
Санинструктор пожала плечами:
— Она сама не знает.
— Надо было задержать девочку, — с досадой заметил разведчик. — Хотел же сам пойти, так нет. Теперь стрельни по окнам, еще в нее попадешь.
— Умна мысля приходе опосля, — вставил Соломаха.
Вдруг снова скрипнула дверь. Девочка, держа в руках большую хлебную лепешку, снова пошла через весь двор к сараю.
— Лаваш своим понесла, — прошептал Щукин, сжимая автомат и напряженно следя за удаляющейся фигуркой в длинном нескладном платье. Только девочка скрылась из виду, разведчик крикнул: «Соломаха, крой!» — и стремительно покатился к машине, прижимая к груди автомат.
Сашенька ничего не успела сообразить. С чердака глухо забил пулемет, затрещал, оглушая, автомат Соломахи, вокруг фургона запрыгали пыльные брызги, зафыркали в воздухе острые осколки камней. С небольшим опозданием рванулся к кабине Абгарян, на ходу стреляя из автомата по немцам, выскочившим на порог. Сашенька выстрелила в одного из них, но промахнулась.
Немцы залегли. Щукина пули миловали, немцы, видимо, боялись повредить колеса автомашины. Разведчик вытолкнул тяжелые камни из-под широких колес и возился теперь с неподатливой дверью автофургона. Кондрашева видела, как разведчик с силой распахнул ее и вдруг удивленно застыл на месте. Лицо его мгновенно залила кровь. Щукин не успел даже схватиться за голову, как подкошенный упал на спину. Сашенька метнулась к нему. Когда девочка добежала до темного зева фургона, сверху на нее обрушился удар прятавшегося внутри немецкого автоматчика…
Очнулась Сашенька оттого, что явственно услыхала в наступившей тишине, как, постанывая, зовет ее Абгарян. Она бы различила его голос среди тысячи подобных. Сержант, как многие кавказцы, пропускал в словах мягкий знак. Это тревожное, заботливое, долетавшее откуда-то из мрака «Сашенка» возвратило девочку из полузабытья. Она оперлась обеими руками о скользкий жестяной пол, а спиной о такую же гладкую и холодную стенку. Саднила голова. Девочка дотронулась до больного места и едва не вскрикнула. Память быстро возвратила ее к недавним событиям. Сильно ударил, паразит. Но где же она теперь? Снова потрогала обитый жестью пол: неужели в плену? Откуда же голос Абгаряна? Может, ей все это кажется?
