Борис Касаев - Большая охота (сборник)
Были смешные эпизоды. Ехал как-то Мишка и вздремнул за рулем. А навстречу – штабной «виллис». Вильнул Мишка и долбанул своей полуторкой «виллиса» в бок. Хотели Мишку под трибунал как вражину. Комполка заступился: солдат, мол, не смыкал глаз четверо суток, а вовсе не покушался на жизнь начальства. Смеялись после.
А с Семкой была история покруче: в плен угодил. И полуторка вместе с американской тушенкой в плену очутилась. Семка валялся, избитый, в каком-то подвале, размышляя напоследок: «Прощевай, брательник! Уж скоро пулю схлопочу».
А утром наши отбили хутор и освободили Семку. Полуторка была целехонькой, только враг изгадил кузов, превратив его в сортир. Семка, матерясь на весь фронт, выдраил кузов и уж было принялся грузить остатки тушенки, заботливо складированные немцами в сарае, как налетел коршуном какой-то майор-интендант и конфисковал консервы.
– Не могу, бляха-муха, не положено! – отбивался Семка.
– Я те дам – не могу! – рычал майор. – Враз под трибунал загремишь!
И потрясал пистолетом.
– Хоть расписочку дайте!
– Это можно. – И расписался на клочке «Правды».
После смеялись. Вышли, однако, братки из войны! Много лет потом не верилось, что живые.
Послевоенная их жизнь была колхозной. Чтобы как-то прокормиться – надо было воровать. А на трудодни – палочки одни. На селе без живности – смерть. Но ежели у тебя корова – плати государству налог натурой: молоком, маслом, сметаной. Ежели курица – плати яйцом. Одно – тебе, другое – государству. Но зерна и кормов не продавали. А денег все равно у тебя в кармане пшик: на добровольные государственные займы стребована копейка. Доставай где хошь корма, но милиции не попадайся!
Так, крутясь ежечасно, дожили братки до своих полувековых юбилеев. Тут послабления всякие пошли, а колхоз от щедрот своих стал выдавать крестьянам и хлебушек, и корма. И легковые машины забегали по сельским проселкам. Пошла вроде жизнь. А все одно нету жизни!
Глянули Мишка и Семка друг на друга – заплакали. Старики стариками: черные, обугленные, морщинистые, седые, как ковыль. Была у них по молодой лихости радость – по девкам и бабам шастать. Прошла. Водочкой увлеклись. Бывало, под вечер, Нина, Семкина жена, глядит в окошко, а там Мишка на своем «зисе» тащит Семкин драндулет.
В хате братки садятся за стол:
– Ну, мать, угощай… По чарке… Спасибо Мишке – доволок.
Нина, раз такое дело, угощает. Выпив и закусив, меняются местами: Семка теперь тащит Мишку на буксире к братушкиной избе. Такие хитрецы!
А на седьмом десятке лет болячки всякие повылазили. И юбилейные медали пошли. Косяком. Пиджаки облепили.
Где ж вы раньше были, медали?
Перестройка подкосила братков. Новейших времен они просто не выдержали и скончались безропотно, один за другим, в канун нового века. Похоронили их незаметно и без речей. Видать, не забыл про братков Господь Бог, вот и позвал к себе. С медалями…
Невесомость любви
В тот памятный вечер пропал техник-старшина срочной службы Егор Новичков. Случилось это так. После вечерней поверки нагрянул в казарму командир нашей роты майор Хохлачев. Хотел он побеседовать с младшим начальствующим составом станций: ночью начиналась очень важная боевая работа. И легкий, на грани прочухана, инструктаж сержантов и старшин, по мнению майора, был не лишним. Тут и выяснилось, что пропал Новичков, скорее всего – удрал в самоволку.
…А старшина в это время валялся утомленный в лопухах за забором воинской части в обнимку со своей подружкой Маргаритой, студенткой местного педтехникума. Смотрел на близкие южные звезды и вслух мечтал о будущей жизни. Ритка тоже смотрела сквозь заросли бурьяна на звезды и влюбленно слушала бред Егора. Наконец, Егор замолк и озабоченно взглянул на светящийся циферблат:
– Ну, мне пора, боевая работа, понимаешь…В те уж стародавние времена, лет тридцать с гаком назад, когда еще существовала в природе Советская Армия, служил я в космических войсках. Это был отдельный научно-измерительный комплекс по обнаружению космических объектов и слежению за ними. Располагались мы далековато от Байконура и Плесецка, но имели к ним самое прямое отношение: как только там запускали какую-нибудь космическую «болванку», наш комплекс тут же садился ей на хвост, снимал с нее все данные и отправлял куда надо для последующей обработки. Таких комплексов в Союзе было с дюжину, в том числе и на «кораблях науки», бороздивших просторы мирового океана. Иногда боевая работа нашей части длилась месяцами, и тогда военный комплекс напоминал гигантского ежа, ощетинившегося крупными и мелкими иглами антенн, а громады куполов «Орбит» сверкали на солнце, как антоновские яблоки.
Впрочем, выпадали и каникулы между пусками ракет. И тогда далеко не придурковатый солдатский и сержантский контингент попадал в цепкие лапы «пехотинцев», с глубоким удовлетворением мучивших его строевой подготовкой, нормативами противоатомной и противохимической защиты. А потом – в жаркие объятия политдокладчиков, с наслаждением истязавших солдат основами марксизма-ленинизма. Но вот труба вновь звала боевые расчеты к ЭВМ, к телемониторам и осциллографам – и строевики с пропагандистами надолго выпадали из поля зрения личного состава. Между прочим, офицеры у нас поголовно являлись «академиками», солдаты как на подбор имели высшее, неоконченное высшее или средне-техническое образование. Родина знала, кого допускать к выполнению космических программ, заботливо и вволю кормила служивых сливочным маслицем, белым хлебушком, красной рыбкой, жирной фронтовой котлеткой, жареной окопной картошечкой, мясцом. Впрочем, каши «кирзы» тоже хватало, но ее скармливали в основном клиентуре гауптвахты.
После успешных боевых работ многие солдаты поощрялись отпуском домой, офицеры награждались медалями и орденами. Служил в нашей части майор Потапов, носивший Звезду Героя. Майор не любил казенщины и с подчиненными обходился по-братски. Рядовые платили взаимностью и стреляли у него сигареты. Потапов был начальником нашей станции ППСЕВ – приемного пункта сигналов единого времени. Когда он впервые появился на нашей станции, мы поинтересовались, какой подвиг он совершил. Майор вынул сигареты «Джебел», угостил нас и рассказал:
– На Байконуре как-то случилась нештатная ситуация. Представляете? Уже подали команду «ключ на старт», а какие-то головотяпы забыли отцепить от ракеты канат устойчивости, которым она обычно привязывается на ночь. Ну, думаю, амба, катастрофа! Мчусь к стартовой площадке. А там уже все в дыму, в пламени. Едва отцепил – и она пошла, родимая! Вот и дали…
Мы от души посмеялись шутке нового начальника, а после узнали, что звезду свою он на войне заработал: собственноручно подбил несколько «пантер» в Курской битве.
В промежутках между боевыми работами и «каникулами» проводился торжественный ритуал – «профилактика оборудования». Ответственный за все запасные части и приборы станции ефрейтор Подкорытов получал из рук майора трехлитровую канистру и удалялся на склад. А на станции в это время обнажались все мыслимые и немыслимые контакты многочисленных приборов и устройств. Тут появлялся озабоченно-сияющий посыльный и вручал бадью начальнику. Потапов доставал пять граненых стаканов, наполнял до краев спиртом, командовал:
– Вперед!
У каждого оператора была своя кружка. Полстакана спирта уходило в кружку – поближе к закуске в образе румяного пирожка с картошкой. Остатки выливались на контакты. Спустя несколько минут на всех станциях комплекса кипела веселая работа по мытью контактов. Офицеры дружно шлендали друг к другу в гости, образовывая возле сейфов со спиртом живописные скоротечные застолья.
…Итак, в тот драматический вечер тридцать с гаком лет назад пропал техник-старшина Егор Новичков. Обнаружил исчезновение майор Хохлачев. Майор заперся в каптерке со старшиной роты Макаром Чемодановым. Гневаясь со страшной силой, Хохлачев начал прижимать к стенке Макара:
– Ты че?! Ты понимаешь, че?! Обледенел?
Майор напирал, грозя старшине гауптвахтой, разжалованием и трибуналом. Но Чемоданов держался стойко. Он сдался, когда Хохлачев тихо и проникновенно, со слезой, произнес:
– Макар, ты че? Посадка с орбиты ведь! Эх, ты мой жеж!
И старшина понял, что имел ввиду под этим «эх» командир. Он имел ввиду начальника политотдела подполковника Лизогубова, запретившего проводить по субботам «голубые огоньки» на территории воинской части с приглашением девчат из города. В штабе, возле бюста вождя мирового пролетариата, громко ругались в тот день Лизогубов и заместитель командира части Суворов. Лизогубов был против «голубых огоньков», Суворов – за.
– После ваших огоньков, – вопил главный политрук, – мы находим кучи использованных презервативов!
«Батя», командир части, заботясь о моральном облике личного состава, поддержал тогда замполита. Если бы не поддержал, с горечью думал старшина Чемоданов, техник Новичков не удрал бы теперь в самоволку к своей Маргаритке, а спокойно дождался субботы, и майор Хохлачев не скулил бы теперь.
