Дмитрий Павлов - На пути к Цусиме
С осени 1904 г. предостережения русских военных и гражданских дипломатов стали получать подтверждение и из японских источников. Через подкупленного канцелярского служащего японского посольства в Гааге петербургский Департамент полиции получил черновики и копии нескольких секретных депеш, которые тамошний японский посланник Митцухаси во второй половине сентября 1904 г., т. е. Накануне выхода эскадры Рожественского в море, направил своему министру иностранных дел Комура Дзютаро, японскому военно–морскому атташе во Франции Хисаматцу и посланнику в Бельгии Сенжитцу. «Прошу употребить все способы, — писал Митцухаси в Париж, — которые могли бы воспрепятствовать ходу эскадры. Всевозможные препятствия должны быть поставлены на пути, несмотря на риск жизнью наших служащих. Не обращая внимания ни на какую цену, средство может и должно быть доставлено и ничто я не считаю слишком дорогим. […] С эскадрой идут несколько меньших судов с необходимыми припасами, которые также должны быть уничтожены, но главное внимание должно сосредоточить на эскадре. Там, я уверен, 6 броненосцев, коим и должны быть поставлены главные препятствия. Обдумайте способ постановки мин на пути, причем это нужно сделать с возможной конспиративностью»[47].
«Мы имеем людей, — неделей раньше извещал Митцухаси Токио, — расположенных в разных местах, которые должны нам сообщать о всех движениях и по возможности препятствовать им. В официальных кругах говорят, что эскадра, которая должна идти на выручку, выйдет в море в этом месяце; поэтому мы приняли все меры, чтобы помешать этому. Конечно, Ваше превосходительство понимаете, что мы должны быть очень осторожны, чтобы не возбудить подозрений неприятеля и других наций»[48]. «Есть слух, — писал Митцухаси в тот же день своему коллеге в Брюссель, — что 29 судов будут сопровождать флот, чтобы снабжать его углем и продовольствием; конечно, мы будем следить за ними [...] Есть большое сомнение, что плавание пройдет гладко, и мы надеемся, что недостатка в препятствиях не будет»[49].
В похожем смысле о перспективах эскадры Рожественского отзывались и в японском генеральном консульстве в Шанхае. В середине ноября 1904 г. Павлов со ссылкой на своего секретного осведомителя в этом консульстве телеграфировал в МИД: «Японское правительство особенно опасается, что наша 2–я Тихоокеанская эскадра могла бы атаковать Формозу и Пескадорские острова, воспользоваться этими пунктами как базой для дальнейших операций. Японское правительство будто бы еще не теряет надежду, что благодаря принятым секретным мерам нашему флоту вовсе не удастся дойти до Формозы»[50]. Чуть раньше, в конце октября, Павлов получил такого же рода сведения и непосредственно из Японии. Самый осведомленный из всех российских тайных агентов, работавших там, ссылаясь на секретные японские источники, «положительно подтверждал факт отправки за последние месяцы в Европу, в Красное море и на мыс Доброй Надежды весьма большого числа морских офицеров и нижних чинов с расчетом предпринять ряд тайных нападений на нашу эскадру»[51]. Этим тайным осведомителем Павлова был француз Жан Бале (Jean С. Balet), корреспондент парижских газет «L’Illustration» и «Figaro».
Такой сценарий похода эскадры Рожественского рассматривали как вероятный и западноевропейские наблюдатели. 13 октября 1904 г. нового стиля, т. е. За день до выхода русской эскадры в море, германский посол в Великобритании П. Меттерних телеграфировал в Берлин: «Из достоверных источников мне было сообщено, что в случае выхода русского Балтийского флота в Зунде или Каттегате будут поставлены японскими агентами мины»[52]. Как водится, не обошлось и без слухов, которые постепенно обрастали фантастичными подробностями. Летом 1904 г. в морских кругах Западной Европы упорно ходили разговоры о каком‑то враждебном России «акте, задуманном англичанами». Офицеры австрийской канонерской лодки «Таурус», которая прибыла в Севастополь из Стамбула в конце июня, рассказывали, что англичане‑де «готовят в Ла- Манше личный состав подводных лодок, обучая японцев управлению этими лодками. К моменту выхода русской эскадры из Кронштадта весь личный состав лодок, действующих в Ла–Манше, должен состоять уже из одних японцев, а самые лодки должны быть уступлены японскому правительству»[53]. На поверку все это оказалось вымыслом.
К слову сказать, призрак подводных лодок преследовал военных моряков обеих конфликтующих сторон на протяжении всей войны. Как японские, так и многие русские военно–морские специалисты были убеждены, что, например, броненосцы «Петропавловск» и «Хацуза» не подорвались на минах, как было в действительности, а стали жертвами нападения субмарин противника. Весной 1904 г. в печати появились многочисленные сообщения о «блестящих результатах», которые дали опыты в Порт–Артуре с русскими подводными лодками, якобы совершенно «готовыми для активных целей»[54]. Напуганная этими сообщениями, японская пресса вспомнила, что в 1899 г. на международной конференции мира в Гааге официальные представители России заявили о «несовместимости использования субмарин с принципами, принятыми среди цивилизованных наций» и «предложили запретить не только их использование, но и постройку» (материалы на этот счет публиковались в повременной печати под рубрикой «Коварство московитов»[55]).
Поскольку японцы, также, кстати, подписавшие Гаагские международные конвенции, сами активно, хотя и тайно, начали строить свой подводный флот, возможно, в большей степени это была упреждающая пропагандистская акция. От русской разведки не укрылись факты покупок ими подводных лодок в Америке; ей также удалось проследить пути доставки этих судов на Дальний Восток, установить места их сборки в самой Японии (они перевозились в разобранном виде), выяснить их вооружение и технические характеристики, ход испытаний и многие другие подробности (заводы- изготовители, фирмы–перевозчики, обслуживающий персонал и т. д.)[56]. В России опасения относительно японского подводного флота несколько утихли только в марте 1905 г., когда тот же француз Бале, который имел надежные источники информации в японских военно-морских кругах, сообщил, что опыты японцев с подводными лодками «не привели к удовлетворительным результатам и ни одна из этих лодок не готова к действию»[57]. В общем, ни у России, ни у Японии боевого применения тогдашние тихоходные, маленькие, слабо вооруженные и вообще весьма технически несовершенные субмарины так и не нашли.
Еще во второй половине 1904 г. в Петербург стали приходить сообщения, из которых следовало, будто Япония готовит какие‑то крупномасштабные акции и в других местах, мимо которых могла проследовать русская эскадра — например, на африканском побережье. В конце июля 1904 г. японский посланник в Гааге писал: «Нам сообщают, что в Трансваале заметно брожение. Если таковое не будет успокоено, то мы не можем рассчитывать на помощь буров»[58]. В августе 1904 г. российский консул в Гонконге Бологовский сумел добыть и представить фотографию одного из японских минных офицеров (поручика Стурамотца), тайно переброшенного в Южную Африку через Гонконг[59]. В январе 1905 г., ссылаясь на сведения французского Министерства колоний, директор Департамента полиции Лопухин сообщил адмиралу Вирениусу, что «в водах Мозамбика замечены японские миноноски, а также замечено присутствие многих японских агентов, стремящихся поднять восстание на Мадагаскаре против Франции»[60]. Этим сообщениям, однако, в Петербурге не придали серьезного значения, да и стратегия контрразведывательных операций к тому времени в значительной степени была уже выработана. Их главными направлениями стали охрана эскадры Рожественского в местах основного базирования, а также в наиболее уязвимых пунктах на пути следования — в балтийских и черноморских проливах, в Суэцком канале, Красном море, а затем и в Батавии, как тогда именовали голландскую Индонезию.
Еще в феврале–марте 1904 г. Морское министерство разработало программу мероприятий по охране российских военных и коммерческих портов в Черном и Балтийском морях. 23–27 февраля в Главном морском штабе под председательством Рожественского состоялись специальные совещания по этому поводу с командирами Балтийских портов — «порта императора Александра III» (в Либаве), Свеаборга, Кронштадта, Ревеля, начальниками коммерческих портов в Ревеле, Риге, Петербурге, Виндаве и др.[61] В конце апреля — начале мая 1904 г. Департамент полиции «в помощь адмиралу Рожественскому» учредил в Петербурге небольшой филерский отряд для наблюдения за иностранными военно–морскими атташе, который в июле вошел в состав Отделения по розыску о международном шпионстве, созданного тем же Департаментом во главе с титулярным советником И. Ф. Манасевичем–Мануйловым.
