Светлана Алексиевич - Чернобыльская молитва
О чем эта книга? Почему я ее написала?
- Эта книга не о Чернобыле, а о мире Чернобыля. Как раз о том, о чем нам мало известно. Почти ничего. Пропущенная история, - я бы так ее назвала. Меня интересовало не само событие: что случилось в ту ночь на станции и кто виноват, какие принимались решения, сколько тонн песка и бетона понадобилось, чтобы соорудить саркофаг над дьявольской дырой, а ощущения, чувства людей, прикоснувшихся к неведомому. К тайне. Чернобыль - тайна, которую нам еще предстоит разгадать. Может быть, это задача на двадцать первый век. Вызов ему. Что же человек там узнал, угадал, открыл в самом себе? В своем отношении к миру? Реконструкция чувства, а не события.
Если раньше, когда писала свои книги, я вглядывалась в страдания других, то сейчас сама такой же свидетель, как и все. Моя жизнь - часть события, я здесь живу. На чернобыльской земле. В маленькой Беларуси, о которой раньше мир почти не слышал. В стране, о которой теперь говорят, что это уже не земля, а чернобыльская лаборатория. Беларусы - чернобыльский народ. Чернобыль стал нашим домом, нашей национальной судьбой. Это уже наше мироощущение. Я не могла не написать эту книгу...
- Так что же такое - Чернобыль? Некий знак? Или все-таки гигантская технологическая катастрофа, несоизмеримая ни с чем из того, что случалось раньше?
- Это больше, чем катастрофа... Как раз попытка поставить Чернобыль в ряд самых известных катастроф и мешает нам его осмыслить. Мы как бы все время идем в ложном направлении. Старый опыт тут очевидно недостаточен. После Чернобыля живем в другом мире, прежнего мира нет. Но человек не хочет об этом думать, потому что не задумывался над этим никогда. Застигнут врасплох.
Не раз я слышала от своих собеседников одинаковые признания: "таких слов не подберу, чтобы передать то, что видела и пережила", "ни в одной книжке об этом не читал и в кино не видел", "никто раньше мне ничего подобного не рассказывал". Признания повторялись, и я сознательно не убирала эти повторы в книге. И, вообще, повторов встретится много. Оставляла, не вычеркивала не только ради достоверности, "неискусственной правды", мне казалось, что они еще и отражают необычность происходящего. Все впервые обозначается, произносится вслух. Случилось нечто, для чего мы еще не имеем ни системы представлений, ни аналогов, ни опыта, к чему не приспособлено ни наше зрение, ни наше ухо, даже наш словарь не годится. Весь внутренний инструмент. Он настроен, чтобы увидеть, услышать или потрогать. Ничего из этого невозможно. Чтобы что-то понять, человеку надо выйти за пределы самого себя.
Началась новая история чувств...
- Но человек и событие не всегда равны? Чаще всего не равны...
- Я искала человека потрясенного. Ощутившего себя один на один с этим. Задумавшегося. Говорящего новый текст... Еще никому неизвестный текст...
Три года ездила и расспрашивала: работников станции, ученых, бывших партийных чиновников, медиков, солдат, переселенцев, самоселов... Люди разных профессий, судеб, поколений и темпераментов. Верующие и атеисты. Крестьяне и интеллектуалы. Чернобыль - основное содержание их мира. Все внутри и вокруг отравлено им, а не только земля и вода. Все их время.
Событие, рассказанное одним человеком, его судьба, многими людьми - уже история. Это самое трудное: совместить две правды - личную и общую. А сегодняшний человек на разломе эпох...
Сошлось две катастрофы: социальная - на наших глазах уходит под воду огромный социалистический материк, и космическая - Чернобыль. Два глобальных взрыва. И первый - ближе, понятнее. Люди озабочены днем и бытом: на что купить, куда поехать? Во что верить? Под какие знамена снова встать? Это переживают все и каждый. А о Чернобыле хотели бы забыть. Первое время надеялись его победить, но, поняв тщетность попыток, замолчали. Реальность ускользает от понимания. Трудно защититься от того, чего мы не знаем. Чего человечество не знает. Чернобыль переместил нас из одного времени в другое.
Перед нами реальность новая для всех...
Но о чем бы человек ни говорил, он попутно обнажает и себя. Заново встала проблема смысла. Кто мы?
Наша история - это история страдания. Страдание - наш культ. Наше убежище. Мы загипнотизированы им. Но мне хотелось спросить и о другом - о смысле человеческой жизни, нашего существования на земле.
Ездила, разговаривала, записывала. Эти люди первыми... увидели то, о чем мы только подозреваем. Что для всех - еще тайна. Но об этом они сами расскажут...
Не раз мне казалось, что я записываю будущее...
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЗЕМЛЯ МЕРТВЫХ
Монолог о том, зачем люди вспоминают
"Вы взялись об этом писать? Об этом! А я не хотел бы, чтобы обо мне это знали... Что я там испытал... С одной стороны, есть желание открыться, выговориться, а с другой - чувствую, как я обнажаюсь, а мне бы этого не хотелось...
Помните, у Толстого? Пьер Безухов так потрясен после войны, что ему кажется - он и весь мир изменились навсегда. Но проходит какое-то время, и он говорит себе: "Так же буду ругать кучера, так же буду брюзжать". Зачем тогда люди вспоминают? Чтобы восстановить истину? Справедливость? Освободиться и забыть? Понимают, что они - участники грандиозного события? Или ищут в прошлом защиты? И это притом, что воспоминания - хрупкая вещь, эфемерная, это не точные знания, а догадка человека о самом себе. Это еще не знания, это только чувства.
Моё чувство... Я мучался, рылся в памяти и вспомнил...
Самое страшное со мной было в детстве... Это - война...
Помню, как мы, пацаны, играли в "папы и мамы": раздевали малышей и клали их друг на дружку... Это были первые дети, родившиеся после войны. Вся деревня знала, какие слова они уже говорят, когда начали ходить, потому что за войну детей забыли. Мы ждали появления жизни. "В папы и мамы" - так называлась наша игра. Мы хотели увидеть появление жизни... А нам самим было по восемь-десять лет...
Я видел, как женщина сама себя убивала. В кустах у реки. Брала кирпич и била себя по голове. Она была беременная от полицая, которого вся деревня ненавидела. Еще, будучи ребенком, я видел, как рождаются котята. Помогал матери тянуть теленка из коровы, водил на случку к кабану нашу свинью... Помню... Помню, как привезли убитого отца, на нем свитер, мама сама его вязала, отец, видимо, был расстрелян из пулемета или автомата и что-то кровавое прямо кусками вылезало из этого свитера. Он лежал на нашей единственной кровати, больше положить было некуда. Потом его похоронили перед домом. И земля не пух, а тяжелая глина. Из-под грядок для бураков. Кругом шли бои... На улице лежали убитые кони и люди...
Для меня это настолько запретные воспоминания, что я не говорил о них вслух...
Тогда я воспринимал смерть так же, как и рождение... У меня примерно было одинаковое чувство, когда появился теленок из коровы... Появлялись котята... И когда женщина в кустах убивала себя... Почему-то это казалось мне одним и тем же, одинаковым... Рождение и смерть...
Я помню с детства, как пахнет в доме, когда режут кабана... Вы только тронули меня, и я уже падаю, падаю туда... В кошмар... В ужас... Лечу...
Ещё помню как нас, маленьких, женщины брали с собой в баню. И у всех женщин, и у моей матери выпадали матки (мы это уже понимали), они подвязывали их тряпками. Я это видел... Матки выходили от тяжелой работы. Мужчин не было, их на фронте, в партизанах перебили, коней не было тоже, женщины тягали плуги на себе. Перепахивали свои огороды, колхозные поля. Когда я вырос, и у меня случалась близость с женщиной, я это вспоминал... То, что видел в бане...
Хотел забыть. Все забыть... Забывал... Я думал, что самое страшное со мной уже было... Война... И я защищен, я теперь защищен...
Но вот я поехал в чернобыльскую зону... Много раз уже был там... И там понял, что я бессилен. Я разрушаюсь... Прошлое меня уже не защищает... В нем нет ответов... Всегда они раньше были, а сегодня нет. Меня разрушает будущее, а не прошлое..."
Петр С., психолог
Монолог о том, что можно поговорить и с живыми, и с мертвыми
"Ночью волк во двор вошел. В окно глянула - стоит и светит глазами. Фарами...
Я ко всему привыкла. Семь лет живу одна, семь лет, как люди уехали... Ночью, бывает, сижу, пока не высветлит, и думаю, думаю. И сегодня всю ночь на кровати крючком сидела, а потом вышла поглядеть, какое солнышко. Что я вам скажу? Самая справедливая вещь на свете смерть. Никто еще не откупился. Земля всех принимает: и добрых, и злых, и грешников. А больше справедливости на этом свете нет. Я тяжко и честно всю жизнь трудилась. По совести жила. А мне справедливость не выпадала. Бог где-то делил, пока до меня очередь дошла - у него уже ничего не осталось, чтобы мне дать. Молодой может умереть, а старый должен... Сначала я людей ждала, думала - все вернутся. Никто на век не уезжал, уезжали на время. А теперь смерти жду... Помереть не трудно, а страшно. Церкви нету... Батюшка не приезжает... Некому мне отнести свои грехи...
...Первый раз сказали, что у нас радиация, так мы думали: это болезнь какая-то, кто заболеет - сразу помирает. Нет, говорят, что-то такое, что на земле лежит и в землю лезет, а увидеть нельзя. Зверь, может, видит и слышит, а человек нет. А это неправда! Я видела... Этот цезий у меня на огороде валялся, пока дождь его не намочил. Цвет у него такой чернильный... Лежит и переливается кусочками... Прибежала с колхозного поля и пошла на свой огород... И такой кусочек синий... А через двести метров еще один... Величиной с платочек, что у меня на голове. Крикнула я соседке, другим бабам, мы все оббегали. Все огороды, поле вокруг... Гектара два... Может, четыре больших кусочка нашли... А один был красного цвета... Назавтра посыпал дождь. С самого утра. И к обеду их не стало. Приехала милиция, а уже не было чего показать. Только рассказывали. Кусочки вот такие... (Показывает руками.) Как мой платочек. Синие и красные...
