Гаральд Граф - Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897‑1905 гг.
Все придерживались такого мнения, что следует продолжать путь во Владивосток, пока «Иртыш» будет способен держаться на поверхности, и только тогда начать спасаться, когда не останется никакой надежды. Выслушав общее мнение, командир окончательно решил так: идти на север, придерживаясь японского берега, если положение станет критическим, подойти к нему еще ближе, спустить шлюпки, погрузить на них раненых и команду и высадиться.
Это решение в первой своей половине всех удовлетворило, но высадка на японский берег, т. е. добровольная сдача в плен, многим казалась чем‑то чудовищным и неприемлемым. С другой же стороны, никто, конечно, не мог предположить иного серьезного решения. Или следовало предоставить кораблю тонуть со всем экипажем? Но ведь тогда мало кто спасется, и уже, наверное, погибнут пятьдесят три наших раненых.
Был ли в этом хоть какой‑нибудь смысл, даже рассматривая вопрос с точки зрения воинской чести: «Иртыш» не боевой корабль, он покидается не оттого, что мы отчаялись добраться до русского порта, а потому что полученные повреждения привели его к гибели. Наконец, имеет ли право командир бесцельно рисковать жизнью более чем двухсот человек экипажа только из боязни возможных обвинений.
Мысль, что можно, а пожалуй, даже при данных условиях и должно, не дожидаясь окончательной гибели «Иртыша», его покинуть, казалась правильной. Но предстояло ведь высадиться на неприятельский берег. Тут опять возникал тяжкий вопрос. Ну а как поступить иначе? Продолжать путь к русским берегам в шлюпках? Но ведь и шлюпок недостаточно, и они, наскоро и едва починенные от полученных в бою повреждений, будут совершенно перегружены; среди спасающихся окажутся и раненые; где уж тут совершить переход в несколько дней по открытому морю. Следовательно, командиру оставалось только выбрать ближайший берег – к несчастью, неприятельский.
Все же мы, мичманы, решили просить дать нам шлюпку, чтобы на ней попробовать прорваться к русскому берегу. Перспектива совершить такое путешествие, да еще, наверное, с массой приключений очень увлекла молодежь, и Е., как старший, пошел к командиру. Тот, хотя и неохотно, но согласился на нашу просьбу, однако при условии, что найдется такая шлюпка, которая будет в состоянии выдержать предстоящее плавание и если она окажется не нужной для спасения других. Оставалось только поблагодарить командира и согласиться, что он совершенно прав.
Мы отправились к старшему офицеру, который как раз был занят осмотром шлюпок. Детальный осмотр дал довольно печальные результаты: кое‑как можно было еще приготовить пять шлюпок, но никак не больше. Починка подразумевалась условная, на живую руку, так как мелкие осколки так изрешетили наши шлюпки, что над ними пришлось бы работать несколько дней, а в нашем распоряжении могло быть два‑три часа. Таким образом, план молодежи рушился, и мичманы были страшно разочарованы.
Впрочем, если бы мы тогда знали сложившуюся после боя обстановку, то не стали бы так волноваться – ведь неприятель всем своим флотом установил завесу севернее о‑ва Дажелет, и, следовательно, «Иртыш» и, наверное, шлюпка оказались бы перехвачены. Во всяком случае, при огромных размерах транспорта и малом ходе рассчитывать на незамеченный проход опасной зоны шансов не было никаких.
После всех пережитых волнений по поводу принятого решения прошло еще томительных шесть – семь часов. Горизонт оставался чистым, и за все время даже ни один дымок не показался. Это особенно подзадоривало идти дальше, и все волновались, начнет ли «Иртыш» тонуть и его придется покинуть или еще протянет. Эти часы тянулись страшно медленно, и никто не знал, чем заняться: имело ли смысл приводить корабль в порядок, начать починки и налаживать обычную жизнь, когда в любой момент может произойти катастрофа. Мрачно мы сидели за обедом, в полуразрушенной кают‑компании не было слышно обычных шуток и споров, точно кого‑то оплакивали, да, впрочем, и действительно впору было оплакивать гибель русского флота.
Чем дальше шло время, тем роковая стрелка кренометра все больше наклонялась. Наконец в 5 ч. дня 15 мая пришлось прийти к убеждению, что минуты «Иртыша» сочтены и он каждый момент может начать тонуть. Поэтому дальше ждать становилось рискованным, и настало время готовить шлюпки к спуску. Как было решено, командир повернул к берегу и на расстоянии около 10 миль от него на глубине 55 сажен стал на якорь. Началось сложное спускание шлюпок с корабля с предельным креном и поврежденными приспособлениями. Только после упорной работы в течение часа наконец они были на воде, и началась погрузка раненых. Потом рассадили команду, затем сели офицеры и последними спустились командир и старший офицер. Незабываемые моменты!
Невероятно тяжело покидать корабль, на котором совершен такой трудный переход и пережиты ужасы боя. Какую печальную картину теперь представлял наш «Иртыш»: всюду следы разрушений, разбросанные вещи, грязь и запустение. Транспорт сразу принял нежилой и покинутый вид, и он на наших глазах как бы превращался в труп.
Вообще, каждый корабль, на котором пришлось прослужить долгое время, бывает жалко покидать, потому что к нему привыкаешь и с ним как‑то сживаешься. Он уже кажется не бездушной железной коробкой, а существом, как‑то духовно связанным с экипажем. Мы покидали сегодня «Иртыш», обреченный на неизбежную гибель, а ведь вчера он нас спас, вынеся из опасного положения. Бедный, бедный «Иртыш», недолго ты послужил в русском флоте, недолго на твоей корме развевался славный Андреевский флаг.
Но кроме людей на корабле были еще живые существа; их пришлось предоставить самим себе. Соловья, которого покойный Яшка таскал за хвост, выпустили на свободу; быков отвязали от стойл. Одна кошка отправилась с нами, остальные куда‑то запрятались, так что их найти не могли. Потом японцы рассказывали, что одна из коров доплыла до берега и, вроде нас, попала в плен. Говорят, что крысы чуют заранее гибель судна, но, должно быть, у нас они были малочувствительны и не учуяли судьбы «Иртыша». Во всяком случае, мы не заметили, чтобы они его покидали.
Пока плыли, никто не спускал глаз с «Иртыша», ожидая его «последнего вздоха», но он пока продолжал печально стоять, уткнувшись носом в воду. Лишь Андреевский флаг слабо колыхался на корме. Когда шлюпки подходили к берегу, мы увидели в некоторых местах буруны, но никто даже не подумал искать удобного места для высадки, и стали приставать там, где пришлось. Оттого несколько шлюпок перевернуло, и они затем разбились на камнях.
На берегу нас встретили какие‑то люди с угрожающим видом и вооруженные палками, вилами и лопатами, но державшиеся на приличном расстоянии. В это время команда успела вытащить раненых и положить на песок. Затем привязали к веслу флаг с красным крестом и стали жестами показывать японцам, что оружия у нас нет. Убедившись, что мы имеем мирные намерения, они успокоились, однако подходить не решались и только показывали руками по направлению деревни. Мы поняли, что они кого‑то ждут, и, следовательно, нам приходилось делать то же самое.
Действительно, скоро появились три полицейских с веревками. Не обращая на нас никакого внимания, они быстро вбили колья кругом места, где мы расположились, и между ними протянули веревку. Таким образом, наш лагерь оказался оцепленным, и они сами остались сторожить, объясняя жестами, что никто не должен за него выходить. Тут впервые почувствовалось, что мы уже не свободные люди, а пленники.
Время клонилось к закату. Все офицеры и матросы сидели на берегу и грустно всматривались в очертания «Иртыша». Издали трудно было сказать, что с ним происходит, но вдруг мы заметили, что он как бы стал уменьшаться в размерах: первым под воду ушел нос, виднелись только спардек и корма, а затем и они стали быстро погружаться. Несколько секунд торчали верхушки мачт и труба, и – все исчезло. «Иртыша» не стало. Как это зрелище ни было тяжело, но оно нас успокоило, ибо оставалось какое‑то опасение: а вдруг мы ошиблись и «Иртыш» без хода еще долго продержится на воде; тогда японцы успели бы прислать какое‑нибудь судно и отбуксировать покинутый транспорт в ближайший порт. Теперь это беспокойство окончательно отпало: никто не достанет его с такой глубины!
Глава двадцать вторая
Наконец появилась группа каких‑то новых японцев, которые оказались местными властями. Они кое‑как говорили по‑английски и кратко задали командиру несколько вопросов о причинах нашей высадки. В свою очередь командир попросил их как можно скорее устроить раненых и облегчить нашему доктору его работу. Из разговора с ними мы узнали, что высадились у маленькой деревушки, в 25 километрах от города Хамада. Ее жители еще никогда не видели европейцев, так как в этот район им не было доступа. Вот почему, оказывается, крестьяне в первый момент с таким опасением и недоброжелательностью на нас посматривали.
