Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
Такое состояние настроений в польской армии было естественным следствием сталинской политики, и с ним нельзя было не считаться. Но особенно тяжелыми последствиями грозило раскрытие фактов массовых расстрелов военнопленных из спецлагерей.
Сталин на переговорах исходил из необходимости решения стратегических проблем будущей послевоенной ситуации. Он демонстрировал подчеркнуто корректный подход, принял предложение об организации представительств польского посольства на местах, предоставил заем в 100 млн руб. для оказания помощи польскому гражданскому населению.
При обсуждении вопроса об армии Сикорский повел речь не о переводе летчиков, моряков и 20 тыс. солдат для пополнения польских частей на Ближнем Востоке и в Англии, а о выводе всей армии в Иран. Сталин остро прореагировал на это заявление: «Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут: да или нет... в Иран, так в Иран. Хотите воевать в колониях? Я знаю: где войско формируется, там оно и останется. Обойдемся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим. Но что на это люди скажут?» Сталин знал, что вывод армии — это предложение Великобритании, которая, оказавшись в трудных условиях, хотела польскими руками обеспечить свои интересы на Востоке и в любом пункте, где возникла бы необходимость.
Переговоры шли туго. Стороны забывали правила дипломатического этикета, теряли терпение. Понимая, что только в СССР имеются резервы для польской армии, Сикорский снял вопрос об ее выводе и выдвинул предложение об увеличении ее численности до 96 тыс. и установлении районов формирования на юге Союза. Советская сторона согласилась на требуемое увеличение численности польских войск и на вооружение второй дивизии (остальных — за счет союзников), на предоставление беспроцентного займа в 300 млн руб. для содержания армии.
Под это Сталин форсировал решение вопросов о взаимных отношениях в послевоенный период, в частности о будущей границе в момент, когда польские войска пойдут на фронт. Правда, предложение Сталина можно было понять и как существенную корректировку новой линии границы в пользу Польши.
Сталин взял тональность благоприятствования, подчеркивал общность государственных интересов обеих стран в борьбе с политикой «дранг нах остен»: утверждал, что одним из средств пресечения подобной политики будет восстановление сильной, независимой, суверенной, союзной Польши. Он обещал содействие в создании мощной польской армии, предоставление ей права первой войти в Польшу, возвращение Польше пястовских земель от границы Польши 1939 г. до реки Одер (Одра), некогда захваченных Пруссией (Германией).
В Декларации о дружбе и взаимной помощи от 4 декабря 1941 г. СССР и Польша заявляли, что будут вместе с Великобританией и другими союзниками вести войну до полной победы и окончательного уничтожения немецких захватчиков, оказывать друг другу полную военную помощь. Расположенные на территории Советского Союза войска Польской Республики будут вести войну с Германией рука об руку с советскими войсками. Основой взаимоотношений между обеими странами в мирное время «станет доброе сотрудничество, дружба и обоюдное честное выполнение принятых на себя обязательств»{43}.
Последняя часть касалась предложений по организации послевоенной безопасности демократических стран. Это была декларация о намерениях. Но наследие давнего и недавнего трудного прошлого, в том числе катынское преступление, не сулило ей больших шансов быть последовательно реализованной.
В письме к Черчиллю от 17 декабря 1941 г. Сикорский просил ускорить обещанные поставки оружия польским частям в СССР. Британский премьер, твердо решив получить дополнительные силы для охраны нефтяных районов, продолжал тактику проволочек. За год нахождения армии в СССР ни одного транспорта оружия от Великобритании не поступило.
В марте 1942 г. численность польской армии достигла 73,4 тыс. солдат и офицеров. Через пять месяцев после начала ее формирования советская сторона поинтересовалась, когда польские части собираются выступить на фронт. Андерс повторил мнение о нецелесообразности вводить в бой отдельные соединения до готовности всей армии, срок же готовности из-за недопоставок вооружения и снаряжения определить было невозможно. Он напомнил о необходимых кадрах — поляках, призванных в РККА, об обещаниях Сталина выяснить вопрос об офицерах из Козельска и Старобельска, заявив, что без этого польские военные и политические цели не будут достигнуты. Очевидно, сталинскому видению судеб Польши это не соответствовало.
Мнение польского командования в Генеральный штаб передал уполномоченный Ставки Верховного главнокомандования Красной Армии по формированию польских военных частей на территории СССР Г.С. Жуков. Это был тот представитель органов, уроженец Смоленска, который, как считается, позже, весной 1943 г., предложил версию «археологических раскопок» под Катынью, чтобы замести следы преступления.
Сикорский не подверг сомнению заявленную Андерсом дату возможного выхода армии на фронт — 1 июня 1942 г., при условии, что СССР вооружит все дивизии. Если ориентироваться на поставки США и Англии, то установить какой-либо срок невозможно, считал премьер-министр.
Для начала Андерс активизировал деятельность в направлении выполнения достигнутого в Москве соглашения о выводе 20— 25 тыс. военнослужащих на Ближний Восток. В связи с этим он просил создать эвакуационную базу в Красноводске: ожидалось наступление войск генерала Роммеля в Африке.
Война на Тихом океане после нападения Японии на США привела к сокращению экспорта зерна из-за океана (Япония не пропускала американские суда в Охотское море, а своих у СССР было недостаточно). Усилилась напряженность в снабжении советских войск и населения ввиду потери Украины. На польские части, как тыловые, было распространено решение ГКО об уменьшении продовольственных пайков для невоюющих соединений. Для польских частей этот шаг был очень болезненным: при армии, кроме семей военнослужащих, кормились еще значительные группы депортированных. Назревало дальнейшее обострение отношений.
С согласия Сикорского Андерс обратился к Сталину, однако премьер запретил ему обсуждать какие-либо политические вопросы, предписав ограничиться только военными и продовольственными, рекомендовал подчеркивать желание польской стороны установить боевое содружество и в будущем жить в мире и дружбе.
Готовясь к переговорам с Андерсом и сопровождавшим его Окулицким, предусмотрительный Сталин затребовал справку о ходе формирования армии и ее морально-политическом состоянии.
Справка Берии от 14 марта содержала данные на 1 марта, когда в польской армии вовсю шло формирование очередных трех дивизий и армейских частей усиления (танкового полка, артиллерийской бригады и т.д.), а личный состав насчитывал 60 тыс. человек.
Проделанный Берией анализ был достаточно сбалансированным: в нем отмечались позитивы расширения польских формирований в СССР — желание поляков «показать себя в борьбе с немецкими оккупантами», выступление Андерса и части старших офицеров «за честное военное сотрудничество с Советским Союзом, за добросовестное и лояльное выполнение принятых на себя обязательств и за установление прочных союзных отношений будущей Польши с СССР». Вместе с тем передислокация на юг и поступление новых контингентов из тюрем и лагерей, как и воссоединение семей, привели к новому резкому ухудшению настроений — к «напоминанию о жизни в лагерях», о «многих еще не освобожденных поляках», о жутких условиях, в которых находилось репрессированное польское гражданское население. Берия доносил Сталину: в Бузулуке во время выступления «Польского кукольного театра» в «политическом обозрении» был продемонстрирован номер, «тенденциозно освещающий пребывание польских граждан в лагерях». До тех пор лояльный генерал Борута-Спехович высказывал мнение: «...Подачки Советами нескольких миллионов рублей польскому правительству — пустяк и отнюдь не снимает с советского правительства обязанности заботиться о польских гражданах. Советское правительство должно беспокоиться о судьбе польских граждан до тех пор, пока они находятся на его территории. Если бы они находились в Польше, они не испытывали бы того, что они испытывают в Советском Союзе...» Оппозиционно настроенное по отношению к Андерсу офицерство рассматривало сотрудничество со сталинским руководством как «вынужденный шаг на пути к восстановлению Польши», подчеркивая, что «рано или поздно польский народ должен предъявить свой счет к СССР», а армия нужна для «решения вопроса о судьбах Польши в будущем» — для восстановления Польского государства. «Антисоветские реваншистские настроения», как определил их Берия, имели место «также среди солдат», особенно прибывавших в армию из тюрем и лагерей{44}.
