Александр Крон - Дом и корабль
Судя по всему, начальница объекта приготовилась к длительному штурму твердыни. Она даже растерялась.
- Вы чем-то смущены? - спросил художник не без ехидства.
- Да, - сказала старая дама. - Смущена. Я думала о вас хуже.
Наступила пауза.
- Вам трудно себе представить, - сказала Кречетова с глубокой нежностью в голосе, - как вы мне были отвратительны.
- Ну вот, опять резкости, - сказал художник с усмешкой.
Со стороны это выглядело как любовное объяснение.
- Ну хорошо, - сказала начальница объекта. Это значило: с разговорами покончено, следует часть резолютивная. - Этот юноша - вы знакомы, кажется?..
Художник еще раз слегка поклонился Мите, причем ухитрился сделать это так, что Митя понял: он узнан и не забыт, а Кречетова не получила прямого подтверждения.
- Этот юноша - представьте! - помощник командира корабля. Как вы между собой договоритесь, меня не касается, но маскировка должна быть без щелей. Проверю.
- Милая женщина, - сказал художник. - Вы напрасно меня задираете. Я с большим уважением слежу за вашей деятельностью и склоняюсь к мысли, что ваша система имеет свои преимущества.
- Моя система? Интересно, в чем же заключается моя система?
- Насколько я могу судить, она заключается в том, чтоб не давать людям ни минуты покоя…
Митя не ожидал, что ему удастся так быстро провернуть задание. Было б грешно не воспользоваться случаем. Проводив Кречетову, он влетел к Тамаре без предварительной разведки и обомлел, услышав громкий голос Кондратьева. Комдив спорил с Селяниным и в увлечении нисколько не удивился появлению Туровцева.
- А я вам говорю, - кричал комдив, размахивая руками, - Виктор - замечательный мужик. Выдающийся во всех отношениях. Я тебе так скажу (Борис Петрович частенько путал «ты» и «вы») - по части морской культуры мы все ему в подметки не годимся. Вот давай спросим у старпома. Ему ли не знать? Скажи ему, лейтенант, - он повернулся к Мите, - хорош у тебя командир?
- Я не жалуюсь, - сказал Митя.
- Стоющий мужик, верно?
- Очень даже.
Селянин отмахнулся:
- Запрещенный прием.
- Почему? - вскипел комдив.
- Станет он вам свое начальство ругать. Себе дороже.
- Пустяки. Он парень прямой. Верно, Тамара Александровна?
Тамара, сидевшая на тахте поджав ноги и не принимавшая участия в споре, зябко повела плечами.
- У вашего Горбунова интересное лицо.
- Не спорю, - холодно сказал Селянин. - Женщины вообще придают большое значение внешности.
- И все-то вы не то говорите. Я же не сказала, что Горбунов красив. Вы - красивее. А интересное лицо - это значит лицо интересного человека. Вот и все.
- Я не знал, что вы знакомы, - сказал Селянин. Он умел скрывать досаду.
- Почему вы думаете, что я с ним знакома?
- Вы с таким жаром его защищаете.
- Нет, я не знакома. Но ведь вы тоже с ним не знакомы, и мне непонятно, почему вы с таким жаром на него нападаете.
- Один - ноль. - Кондратьев захохотал, потирая руки.
Но Селянина было не так-то легко сбить.
- Вы правы, Тамара Александровна, - миролюбиво возразил он, - я его совершенно не знаю и, честно говоря, не стремлюсь. Но по роду моих занятий у меня довольно широкие связи в различных флотских кругах, и то, что я о нем слышу, мне мало симпатично.
- Уж будто, - проворчал комдив. - Неужели он такая известная личность?
- Очень известная, дорогой мой. Подписав это самое открытое письмо, он сделал себе неплохую рекламу.
- При чем тут реклама? Пока что он все выполняет.
- Возможно, - сказал Селянин. Он не рвался в бой, но на лице у него было написано: вы сами знаете, что я прав, и возражаете только для приличия. Митю это злило, тем более что упоминание об открытом письме отчасти достигло цели, разбередив старую царапину.
- Ну и что же вам рассказывали? - спросил он, стараясь быть таким же иронически-спокойным, как его противник.
- Мало ли что. Рассказывали, например - если неверно, пусть Борис меня поправит, - что Горбунов делал где-то тактический разбор вашей операции и докритиковался до того, что дискредитировал поход в глазах высшего командования.
- Болтовня, - буркнул Кондратьев.
- Болтовня? Однако почему-то все лодки, что были на позиции, давно награждены…
- Ну, это мы с вами не можем обсуждать, - сказал комдив все так же ворчливо. - Ордена дает правительство, ему видней.
- Борис Петрович, ну зачем же, - плачущим голосом взмолился Селянин. - Я ведь тоже так умею…
- Наградят. - Кондратьев подмигнул. - Теперь уж к корабельной годовщине.
- Так что же все-таки он сделал плохого? - тихонько спросила Тамара. - Ну, критиковал. Значит, он принципиальный человек?
- Вот именно, - отозвался Селянин. - Даже чересчур. Необычайное и подозрительное изобилие принципов на все случаи жизни.
Он победительно усмехался, как бы приглашая всех разделить его веселье. И действительно, вслед за ним усмехнулся комдив, а за комдивом как-то двусмысленно ухмыльнулся и Митя. По лицу Тамары пробежала тень.
- Например?
- За примером далеко ходить не надо. Не далее как сегодня утром у меня открылась возможность послать вам немного топлива. Поручаю эту миссию Соколову, которого вы все знаете. Через два часа Соколов возвращается и докладывает, что у самых ворот его остановил некий капитан Горбунов, к чему-то придрался и отправил обратно…
- Я был при этом, - сказал Митя.
Все повернулись к нему, особенно оживился комдив.
- Так это было?
- Не совсем. Командир не придрался, а поступил по уставу. Я сам…
- Понимаю, вы сами поступили бы так же, - сказал Селянин со взбесившей Митю интонацией. - Короче говоря, Горбунов своего добился. Принцип победил, а Тамара Александровна осталась без дров.
- Ну и что же - посадил ты своего связного?
Селянин захохотал.
- Как бы не так. А возить меня кто будет? Бензин доставать?
Кондратьев тоже засмеялся.
- А я бы твоего личарду все-таки посадил. Что за матрос? В лепешку разбейся, а доставь.
- Как же он мог?
- Очень даже мог, - сказал Митя. - Просто струсил. А вернее сказать - нарочно не пошел.
- Зачем?
- Затем, чтоб вы рассердились не на него, а на Горбунова. Что ему, кажется, и удалось.
Вероятно, это было прямое попадание - засмеялись все.
- Смотри-ка - понимает! - возгласил Кондратьев. - Пойдем, что ли, на лодку, психолог. Спасибо, Тамара Александровна, за привет, за ласку. - Он бережно подержал в своих больших руках узкую Тамарину ладонь. - Ты когда домой, инженер?
- Посижу полчасика, если Тэ А не прогонит. Управишься?
- Вполне. А Виктора ты мне не трогай, - сказал он уже в дверях. - Виктор - человек особенный. Он еще всех нас удивит.
- Не сомневаюсь, - послал вдогонку Селянин.
Митя побаивался, что Борис Петрович, с присущей ему бесцеремонностью, спросит про Тамару, но комдив не спросил - вероятно, не сомневался, что Тамара - дама Селянина. Это было обидно, но удобно.
«Вот еще новости, - думал Митя, шагая по темному двору. - Тэ А? По имени звать еще не решается, так выдумал лазейку. Вообще-то неплохо - Тэ А, Тэа. Значит, он - Эс Вэ? А я тогда кто же - Дэ Дэ?»
Флаг был уже спущен, и появление комдива на лодке обошлось без всякой помпы. Горбунов хотел было рапортовать, но Кондратьев дружески облапил его и полез во второй отсек. Митя остался в центральном посту. Он уселся за свой крохотный столик и попытался заняться делом, но вскоре отвлекся. Круглый люк второго отсека не был задраен, крышка отошла, и оттуда доносились голоса. Комдив был чем-то явно недоволен. Может быть, переездом в дом на Набережной - случай был в самом деле беспримерный, - а может быть, и еще чем-нибудь. Из своего угла Туровцев мог наблюдать Савина и Халецкого. Савин читал, боцман, разложив на мешковине мелкий инструмент, что-то мастерил, оба делали вид, что полностью поглощены своим занятием, но, без сомнения, прислушивались.
Через полчаса люк открылся, и появился комдив. Вслед за ним вынырнул Горбунов. Они остановились у трапа. Перископ мешал видеть их лица, но Митя слышал каждое слово.
- Может быть, пройдем по лодке?
- Оно конечно, следовало бы. - В голосе у Бориса Петровича сомнение. - Нет уж, знаешь, давай в другой раз. Другим разом, как говорят в Одессе. Откровенно говоря, неохота чапать пешком. А тут Селянин обещал подкинуть.
- Новый приятель?
«Ревнует», - подумал Митя.
- Какой там к бесу приятель. Теперь, брат, приходится иметь дело со всякими людьми. Да ты что думаешь - большое начальство? Две с половиной (шлепок по рукаву шинели). Только и всего. Однако - сила.
- В чем же сила?
- Сам не пойму. Какое-то петушиное слово знает. А насчет того, что я тебе говорил (Митя затаил дыхание), ты напрасно ершишься. Я тебе нотаций не читаю, а говорю по-дружески. Подорваться на море - это уж кому какая планида, такое наше ремесло. А на суше - глупо. Не ерепенься и учти. Хоть ты и фырчишь на меня, а все-таки мне твоя судьба не безразлична. У меня ведь ни жены, ни стариков - ты мне вместо брата. Вот так-то.
