Михаил Веллер - Кассандра
5. Везде, где есть «отцы и дети», есть и конфликты отцов и детей: поколений. Есть два пола – есть конфликты между мужчиной и женщиной. Богатые и бедные – конфликты имущих и неимущих.
Национальный вопрос есть везде, где есть больше одной национальности. Иначе и быть не может.
Он может быть скрытым или явным, мягким или жестким, но он не может вообще не быть.
Он может даже носить неконфликтный характер. Это означает, что конфликт терпим, переносим, не нарушает более или менее нормальное течение жизни, не проявляется в эксцессах, не требует конкретного и немедленного разрешения.
Все хорошо и поровну – вроде и нет конфликтов. Нехорошо и непоровну -конфликты вылезают.
6. Человек ощущает себя не только индивидуумом, но и частью – народа: с его территорией, языком, культурой, ментальностью, историей, этническим типом, наконец. Он гордится достижениями и достоинствами своего народа, он к ним причастен. Он имеет и осознает свои права как представителя своего народа. И он хочет, естественно, жить как можно лучше.
И вот в его стране появляются представители другого народа. Рефлекс -хоп: чужие! Хорошие, плохие – это потом. Первое: они отличаются от нас (чем бы то ни было), они не такие, как мы, – они не мы.
Первым делом срабатывает комплекс коммунальной квартиры: что они делают в моем доме? Они раздражают. Они обращают на себя внимание. Чуть что не так – подозрение на чужих: это они сперли половую тряпку или не выключили свет в уборной.
Такова человеческая психология, и хоть ты тресни. Человек всегда предпочитает искать (иметь, полагать) причину любого дискомфорта вне себя, а не внутри себя. Народ – аналогично.
7. И вот один чужак ассимилируется. Он говорит на местном языке, как на родном. Он женится на местной и называет детей местными именами. Он исповедует ту же религию и придерживается тех же обычаев. Взгляды, ментальность. И он в конце концов воспринимается как один из нас. Ну, просто другого происхождения, это бывает, это не так уж важно, мало ли у кого какие были предки.
Если только – если только! – он не принадлежит к такому другому народу, который стал притчей во языцех и воспринимается уже как какая-то знаковая группа, символ каких-то качеств. Еврей, например. А если абыз или лаки? Э, наливай да пей.
8. А другой чужак остается при своей религии, обычаях, клане и имени. Цыган. Табор, одежда, украшения, гадание. И что он, когда-нибудь в таком антураже станет своим? С чего бы? Он сам хочет отличаться – ну и канает за чужого.
9. И вот бедный азербайджанец, наемный продавец арбузов, мокнет под холодным дождем у своей вольеры: вежлив, опаслив, милиции совать в лапу, бандюкам совать… Кто против? Никто не против. Человеку жить надо, семью кормить надо, арбузы продает, никого не обижает, и завидовать тут нечему.
И вот его хозяин вылезает из «мерса» и с выражением начальника жизни пьет чай за столиком перед кафе в компании таких же важных черноусых молодцов. На пальце гайка, на вые цепура, в бумажнике баксы, из салона музычка, менты прикормлены, жизнь удалась. И негодует прохожий люд: что за хренотень? я у тебя в Баку, или ты у меня в Москве? по какому это праву ты процветаешь в моем доме, где я еле концы свожу?!
То есть. Народ согласен прилично относиться к чужаку при условии: ты знаешь свое место и живешь хуже меня.
10. А если ты в моем доме живешь лучше меня – то вроде бы ты потихоньку сумел что-то у меня украсть и присвоить. Ты сумел занять пространство – экономическое, культурное, политическое, престижное -которое вообще-то хотел бы занять я. И занял бы, если бы оно было свободно.
Может, я на твоем месте был бы даже чуток хуже, чем ты. Ничего, все бы потерпели. Все равно бы все как-то было, и принадлежало своим, а не чужим.
Своим превосходством ты унижаешь меня дважды: как отдельный человек -ну, от этого никуда в жизни не денешься; и как представитель чужой группы -всю мою местную, родную группу. Приперся откуда-то и на нашей же базе, на наших же деньгах, нас же используя – над нами же поднимаешься. И как это стерпеть?..
11. Осознаваемая национальность – это система. Над-личностная общность со своими интересами и законами. Как любая система, она стремится быть мощнее, действовать активнее, преобладать над прочими.
Она согласна включать в себя новые элементы, если они служат ее интересам. И она не согласна уступать часть пространственной сферы своего существования другой системе – это ее умаляет, ограничивает, лишает полнообъемного существования в данном конкретном секторе.
Это может выглядеть аморально, но с системной точки зрения это естественно.
12. Если чеченец, гражданин России, стал чемпионом мира по борьбе – он симпатичен русским. Он выступал за нашу команду, за нашу страну, его успех пристегнулся к нашей славе. Лучше наш чеченец, чем чужой немецкий немец.
Что произошло? Перенос из системы национальности в систему государства. Это как бы разноуровневые системы. Одна проецируется на другую. Элементы одной в то же время являются элементами другой. Принадлежности к этим двум системам могут совпадать, а могут не совпадать. (Росси наш, русский, архитектор, хотя итальянской национальности; Сикорский наш, русский, авиаконструктор, хотя американского гражданства.) Полезный, служащий к нашему самоутверждению элемент мы считаем своим – делая для себя главной, решающей, ту систему, в которой он может быть сочтен своим, и отодвигая на второй, нерешающий план принадлежность его к той системе, по которой он не наш.
И Росси, и Сикорский усиливают нас как систему – хотя в первом случае это: система – государство, а во втором – национальность.
Товарища Сталина никто давно не воспринимает как грузина (да еще захватившего русский престол): государственное, русско-имперско-коммунистическое значение его личности несравненно главнее такой на его фоне мелочи, как грузинская национальность. Она даже вообще перестала восприниматься национальностью, а стала не более чем происхождением. Ну, индивидуальной особенностью.
Если еврей стал чемпионом мира по шахматам, скрипке или ядерной физике – он нам, в общем, симпатичен. Наш. Победил по каким-то объективным критериям, оказался лучшим, эта лучшесть в нашу пользу. Дать ему пряник, медаль и не обижать. Здесь у нас ничего не отнято (нет, ну раз он честно оказался лучше всех), а только прибавлено.
12-А. Смешанный брак. Они принадлежат к разным нациям, при этом любят друг друга и отлично живут. Хотя каждый продолжает недолюбливать народ другого.
Или – «у меня есть друг-еврей (армянин, чеченец, негр, араб), так он хороший, хотя вообще в основном они конечно того… ну, плоховаты».
То есть. Перевод человека (в твоем восприятии, твоих личных отношениях) из одной Системы в другую. Из системы нации в более для тебя близкую, важную, конкретную системы твоей семьи или круга твоих друзей. Как бы он свой, просто другого происхождения, что маловажно:
Это ничего не меняет. Кошка может выкормить крысят и иметь их за членов своей семьи – что не помешает ей ловить прочих крыс и даже пытаться кормить ими свою семью.
13. Теперь представим себе, что весь Кремль занят грузинами. Крутыми и гениальными. Мы интернационалисты, но мысли зашевелятся разные.
Они между собой говорят по-грузински. Если и нет, то их вполне логично в этом подозревать. Пьют грузинские вина. Может, больше водку трескают, но ведь и грузинские вина иногда. Женаты на грузинках – может, не все, но хоть кто-то. И внешность у них грузинская. Ребята, а чего это грузины нами правят, вообще-то? Умные? А мы что, идиоты?
Вот теперь, похоже, никуда не денешься от обращения к еврейскому вопросу, поскольку из всех национальных вопросов он какой-то самый навязчивый.
14. Плотно сидят! Пианисты, финансисты,– доктора, профессора, театральные критики – и долго будешь искать трактористов и дворников.
Национализм – это когда одной национальности не всегда и не поголовно нравится, что на их исторической территории теплые места в изрядной степени заняты другой национальностью.
Вопрос: а может это нравиться? Или быть безразлично?
Ответ – см. выше: пп. 10-11. Не может.
Мы можем говорить о морали и справедливости. О пользе дела и о честных равных шансах для каждого. Но мы не можем переделать психологию человека.
15. Давным-давно, в одном далеком королевстве, приходит группа и говорит: можно мы у вас поживем? А на фига? А мы будем налоги платить, любую работу делать, вреда от нас никакого, а польза все же будет. Ну, живите. Только у нас своя религия. М-да? Ну ладно. И язык свой. Ну, ясно. И одежда традиционная. Ваше дело. И обычаи. Пожалуйста. Только вот что, ребята: земли вам не будет – на всех не напасешься, лишней нет. И равных прав не будет – чужие как-никак. И на профессии запрет: конкуренции нам не надо. И т. д. – дела известные.
В результате: чужие в доме.
Во-первых потому, что сами хотели. Талмуд цементировал еврейский народ, верность религии и обычаям позволяла ему не исчезнуть, не раствориться в окружающих.
