Александр Минкин - Письма президенту
Что делать? Возмущаться по «Свободе» и «Эху» было совестно. Писать в газете? А о чем? Ну выселили, но ведь не убили, не посадили. Не хотелось превращать частное дело в митинг.
Вероятно, ваши служащие-негодяи решили, что мое молчание объясняется страхом. Тогда (через девять месяцев после выселения) они подали в суд иск, будто бы я годами не платил за квартиру. Изготовили фальшивые документы, обучили лжесвидетелей. Суд во всем пошел им навстречу, вынес постановление об аресте моего имущества за долги. И вот в пробке вечером меня «случайно» нашли, прижали…
А все-таки приятно знать, что всего за триста долларов менты готовы послать (не скажу куда) всю вашу шпану.
…На следующий день я, как было приказано, позвонил судебным приставам, которые объявили мою машину в розыск (по просьбе Управления вашими делами):
– У меня машину забрали, хотя законного судебного решения еще нет. Говорят, вы можете разрешить, чтобы я пока на ней ездил.
– Посмотрим на ваше поведение.
– У меня хорошее поведение. Вы скажите, как с машиной будет?
– Как договоримся.
Владимир Владимирович, я понимаю, что в кремлёвском журнале у меня по поведению двойка. Даже многим читателям эти наивные «письма президенту» кажутся непростительной дерзостью. (Некоторые думают, будто писать вам такие письма опасно для жизни. Что-то, значит, такое витает в воздухе.)
…Приехали мы с редакционным адвокатом в милицию, где во дворе стояла арестованная и опечатанная «хонда», а на крыльце – пристав.
– Ну что? Арестовать или дать покататься?
– Дайте покататься.
– Я вам прямо скажу: двести баксов.
Мы, Владимир Владимирович, оторопели. Пристав был спокойный, веселый, его не смущало, что нас двое; он не брал никого за локоток, не отводил за уголок, не понижал голос.
Адвокат тихо спрашивает: «У тебя сколько есть?» «Три тысячи рублей», – отвечаю. «И у меня полторы. За четыре с половиной, наверное, отдаст».
Нас, Владимир Владимирович, поразила не сумма, а именно открытость и громкость требования. Как это получается, что преступник требует взятку не таясь, а мы шепчемся?
И тут нам пришло в голову, что пора помочь вам в борьбе с коррупцией. И вы, и министр внутренних дел, и генеральный прокурор, помнится, призывали: мол, если граждане не будут бороться с отвратительными явлениями, то милиция и прочие органы бессильны.
Адвокат для виду пошел торговаться с приставом, а я стал звонить в МВД, прямо в министерство, на Житную.
– С меня в милиции взятку вымогают. Что мне делать?
– Вы должны приехать к нам, написать заявление.
– Но ведь он же уйдет, избавится от денег.
– Ничем не можем вам помочь.
– Девушка, а с кем я разговариваю?
– Это не важно.
Она права, Владимир Владимирович, это не важно. Будь на ее месте другая – сказала бы то же самое.
Что же делать? Не скажешь же приставу: вы тут подождите, пока я съезжу куда надо и вернусь с группой захвата. И сколько времени пройдет, пока заявление примут, зарегистрируют, найдут людей («Вам русским языком говорят: все на обеде!»).
Тогда я в коридоре этой милиции остановил симпатичного молодого человека в штатском:
– Вы сотрудник?
– Да, я оперуполномоченный.
– У меня тут пристав взятку вымогает, давайте его возьмем с поличным.
Опер огорчился, нахмурился:
– А он – что, вызывает у вас личную неприязнь? У вас к нему какие-то счеты?
– Нет. Но это же преступление.
– Да? М-м-м, подождите здесь. Только никуда не уходите. Вот тут и стойте.
Пока я «тут стоял», они сбегали и предупредили пристава. Когда я вернулся к нему, он сидел задумавшись. Ничего не говорил, ничего не писал, на меня не смотрел. А потом вдруг поднял голову и улыбнулся:
– Я насчет этого самого пошутил. Вы найдите своего адвоката, скажите ему, что я пошутил. Только тихонько, чтобы никто не слышал.
(Адвокат в это время тоже бегал по отделению, искал какого-нибудь офицера, который знает, что взятка – это преступление.)
* * *Друг от друга они не скрывают – это ясно. А от жен, от детей, от пап и мам? Если они и от детей не скрывают – это конец.
Все удивляются: как это так – благосостояние растет, а население вымирает со страшной скоростью? Есть, значит, что-то, чего власть и статистика не могут понять.
Жизнь загажена, как подмосковные леса.
…Как нарочно, в пятницу выступил ваш министр юстиции: «В местах лишения свободы смертность за год возросла на 12 %, а число должностных преступлений – вдвое». Эти данные разойдутся по разным отчетам. Число смертей – в демографию. Число преступлений – в другую графу. Но эти числа связаны.
Должностные преступления – это преступления охраны, а не зэков. 12 % – это тысячи людей, убитых кусочками вертикали.
Симпатичный, наивный опер был искренне изумлен: «Что этот пристав вам сделал?» Такой опер – важнейшая деталь вашей вертикали. Он не воспринимает взятку как преступление, он ее воспринимает как норму. И когда ему говорят: «Давай поймаем взяточника», он спрашивает: «За что?»
Плати и проезжай. Так проехали террористы на Дубровку и в Беслан, так шахидки прошли в самолеты. Это всем известно.
Нет преступления, нет взятки, есть цена вопроса.
Эту цену (в долларах) получает кусок вертикали, а платим мы (жизнью, унижениями…).
Пристав этим ментам – свой брат. И они по-братски (бесплатно) его выручили.
Есть система, которая умеет различать самолеты «свой-чужой». Это система вашей вертикали. Кто встроился – свой (даже если преступник). Кто мешает – чужой и подлежит уничтожению, даже если не виноват.
Владимир Владимирович, вы много раз говорили о борьбе с коррупцией, даже провозгласили диктатуру закона. Но в Евангелии написано, что надо судить не по словам, а по делам.
Дело, которым вы прославились, еще не забыто. Когда Собчака собирались арестовать (квартиры? бриллианты?), вы дали Собчаку самолет, открыли границу… Считается, что вы это сделали по дружбе, а не потому, что будто бы опасались, что арестованный Собчак расскажет нечто касающееся вас лично. Он умер, не успев ответить на такие вопросы.
Система выбросила всех, кто считал, что преступление – достаточная причина для наказания.
Теперь причина для наказания – личная неприязнь, личные счеты. А барская любовь обеспечивает даже дураку и вору немыслимую карьеру и богатство.
…Пишу вам эти банальные, простые, всем известные и надоевшие истины (но все же истины) и вижу, как вы, читая, поднимаете глаза на холуёв и спрашиваете: «Может, у этого журналиста ко мне личная неприязнь?»
…А может, я не понимаю своего счастья? Может, мне повезло, что Коптевский суд решил дело в пользу Управления вашими делами? Ведь реши судья, что я прав (а я прав на сто процентов), вышло бы, что они – уголовники, изготовители фальшивых документов. В такой ситуации они, без сомнения, могут убить (в порядке самозащиты).
В Конституции каждому гарантируется честный суд («Статья 45. Государственная защита прав и свобод человека и гражданина в РФ гарантируется»). Вы – гарант.
Давайте, Владимир Владимирович, дозвонитесь до генерального прокурора – пусть честно и беспристрастно расследуют дело. Я для Генеральной прокуратуры не чужой. До сих пор на контроле у них дело, возбужденное по статье «покушение на убийство». Несколько лет назад меня пытались убить, но органы никого не искали. Даже отпечатков пальцев не сняли с той железной трубы, которой мне пытались голову проломить. И милицейская собачка след потеряла…
Кстати, как там ваша Кони? Что-то о ней давно не слышно.
20 марта 2006
№ 57 Не бей своих…
Уважаемый Владимир Владимирович, убийцы 9-летней девочки не виноваты. Они ее убили, но суд решил, что они не убийцы, а просто хулиганы.
Ответьте по совести – то есть без протокола, по секрету, то есть не как президент, а как человек (мы понимаем, что вам это трудно), – ответьте по совести: если бы эти юноши зарезали русскую девочку – каким был бы приговор?
И еще скажите (опять как человек): если бы в вашем прекрасном городе русскую девочку убили таджики – что бы им за это было?
Понимаете, куда ведут эти вопросы? Если по закону – то это молодые подонки зарезали ребенка (11 ножевых ранений).
И никаких национальных подробностей не надо упоминать. Ибо в Уголовном кодексе жестокое убийство остается убийством независимо от национальности жертвы и преступников.
Увы, это теория. А на практике это молодые жители культурной столицы малость почистили Санкт-Петербург от мусора.
…Если водитель насмерть задавил женщину – его судят. Если водитель – сын министра обороны, он превращается в потерпевшего. Это волшебство.
Если бы олигарх вместо того, чтобы покупать дешевую Думу, купил самую дорогую футбольную команду или даже всю НХЛ, то сидел бы не в карцере, а в кресле министра или губернатора, правда?
…Возможно, вы обратили внимание, что убийц оправдал не какой-то там старорежимный суд, а суд присяжных. Тот самый, который в мечтах казался нам воплощением справедливости.
