Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ) - МакКаммон Роберт Рик

И Джек рассказал ему. Говорить было трудно и становилось все труднее: передавленное горло хрипело, а мозг и тело жаждали покоя. Пару раз он замолкал — приходилось собираться с силами и продолжать рассказ. Бойетт наклонялся все ближе, чтобы лучше слышать.

— Я знал, куда направляется Адольф, — произнес Джек. — К детям… Я знал, потому что вспомнил сказанное мальчиком. Вот почему я спустился туда. — Он мигнул, и почувствовал, как темнота снова подступает к нему. Слава Богу, все закончилось. Слава Богу, он выжил. Как и те малыши. — На каком… на каком я этаже?

— На третьем. — Бойетт нахмурил брови и наклонился к самой кровати. — Доктор Шеннон… насчёт тел… трупов тех демонов. Или тварей. Да чем бы они, черт возьми, ни были…

— Демоны, да. Именно так. Они не давали мальчику развалиться.

«До чего же трудно оставаться в сознании», — подумал он.

Шум дождя успокаивал. Хотелось смежить отяжелевшие веки и уплыть прочь — а утром, возможно, снова покажется солнце.

— Доктор Шеннон, мы нашли только два тела.

— Что? — спросил Джек (или подумал, что спросил). Его голос был едва слышен.

— Тело одного мы нашли в палате для новорожденных. И второго, который смахивает на паука. Мы их упаковали и вынесли прочь. Не знаю, куда их забрали. Да и не хочу знать. Но что случилось с третьим? С тем, кого вы называли Лягушонком?

— Я пристрелил его. Всадил две пули. Он лопнул. — Сердце Джека пустилось в галоп. Он попытался приподняться, однако не смог даже пошевелиться. — Прикончил гада.

«О боже, — подумал он. — Ведь прикончил?»

— На восьмом валялся только тот, что похож на паука. — Голос Бойетта доносился откуда-то издалека, словно полицейский стоял в конце невероятно длинного туннеля. — Мы обшарили весь этаж. Перевернули все вверх дном, но так и не нашли третьего тела.

— Не нашли… не нашли… — прошептал Джек; шёпот — единственное, на что он ещё был способен.

Держать голову прямо больше не удавалось, и та соскользнула на бок. Казалось, из тела испарились все кости, а их место заняла леденящая кровь паника. На другой стороне комнаты, рядом с дверью, Джек кое-что заметил — решетку вентиляции.

«Что если Лягушонок восстановился? — подумал он, борясь с отупляющим сознание холодом. — Что если он заполз в вентиляцию на восьмом этаже?»

Но ведь с тех пор прошло больше семи часов! Если Лягушонок направлялся в родильное отделение, почему он до сих пор не нанес удар?

— Трубы, — умудрился просипеть он. — В трубах.

— Мы подумали об этом. У нас есть люди, которые прямо сейчас разбирают воздуховоды на куски — но работа предстоит долгая. Как по мне, тут есть две возможности: эта хрень либо покинула больницу, либо издохла где-то в трубах. Мне хочется верить, что тварь испустила дух. Однако мы не прекратим поиски, пока не найдем тело или не разломаем всю вентиляционную систему — а это может занять несколько дней.

Джек пытался заговорить, но голос не слушался его.

«Есть и третья возможность», — понял он.

О да. Третья возможность. Лягушонок, самый умный из лучших друзей Тима Клаузена, обыскивает сейчас этаж за этажом, палату за палатой. Всматривается сквозь прорези решеток и бежит дальше. И так, пока не разыщет того, кто ему нужен.

Того, кто убил его лучших друзей.

«Меня».

«Но, возможно, он мёртв, — подумал Джек. — Я выстрелил в него два раза, и он лопнул».

Да. Возможно, он умер и теперь лежит, забив собой воздуховод. Совсем скоро кто-то отвернет болты, и студенистая тварь с выпученными глазами и ртом как у пиявки вывалится наружу.

Возможно, он умер.

Возможно.

— Ну, вижу, вы утомились. Бог свидетель, денек у вас был адский. — Джек услышал, как скрипнул отодвинутый стул, когда Бойетт поднялся. — Завтра с утра мы первым же делом ещё разок с вами потолкуем. Хорошо?

Джек дрожал не в силах ответить. Он не мог оторвать взгляд от вентиляционной решетки.

— Постарайтесь поспать, доктор Шеннон. Доброй ночи.

Послышался звук открывшейся и закрывшейся двери, и лейтенант Бойетт исчез.

Джек боролся со сном. Сколько понадобиться времени Лягушонку, медленно и методично обшаривающему больницу, чтобы отыскать эту палату? Как скоро он доберется до этой решетки, увидит его лежащим здесь в смирительной рубашке из бинтов и транквилизаторов и начнет проталкиваться в комнату из вентиляции?

Но Лягушонок умер. Должен был умереть.

Утром взойдет солнце, и к тому времени третий из лучших друзей Тима Клаузена будет лежать в мешке для мусора — всего лишь дряблый ком влажной плоти, порожденный дьявольским безумием.

Сопротивление Джека ослабевало. Веки задрожали, вид вентиляционной решетки померк перед глазами.

Но прежде чем погрузиться в сон без сновидений, он подумал, что в палату, должно быть, снова зашла молодая медсестричка. Джек был уверен, что уловил мясной аромат рубленного стейка.

Перевод: Е. Лебедев

Глубина

Лето умирало. Из нависших над землёй облаков капали слёзы дождя. Гленн Колдер сидел в своём фургоне Шевроле и пристально смотрел на бассейн, в котором две недели назад утонул его сын.

«Нилу было всего шестнадцать», — подумал Гленн. Его серые губы были плотно сжаты, а с мрачного измождённого лица уже исчезли остатки летнего загара. «Всего шестнадцать». Костяшки пальцев, сжимавших руль, побелели. «Это несправедливо. Мой сын мёртв, — а ты всё ещё жив. О, я знаю, что ты здесь. Я всё понял. Ты думаешь, что ты чертовски умён. Думаешь, ты всех перехитрил. Ну уж нет, — только не меня».

Перегнувшись через спинку, он протянул руку, взял с заднего сиденья пачку «Уинстона», достал одну сигарету и зажал её губами. Щёлкнул зажигалкой и поднёс её к кончику сигареты.

Взгляд его бледно-голубых глаз, скрытых за очками в роговой оправе, был прикован к огромному открытому бассейну за высоким забором из проволочной сетки. Над воротами была табличка с большими красными буквами: «СЕЗОН ЗАКРЫТ! ДО ВСТРЕЧИ СЛЕДУЮЩИМ ЛЕТОМ!» За забором виднелись ряды скамеек и солнечные террасы, где жарким знойным летом жители северной Алабамы нежились в лучах солнца. Там же была сцена, на которой иногда субботними вечерами выступала какая-нибудь рок-группа. От сверкающего бетона вокруг бассейна поднимался пар, и в тишине между ударами капель дождя, которые слышались через опущенное боковое стекло, Гленну казалось, будто он различает звуки призрачной музыки, доносящиеся со сцены под красным навесом, оттуда, где в конце пятидесятых он танцевал ещё подростком.

Он представил, будто может слышать крики, визг и громкий смех всех поколений детей, которые приходили сюда, в этот бассейн в зелёном парке Парнелл, начиная с середины сороковых годов, когда бассейн ещё только выкопали и заполнили водой. Склонив голову набок, он прислушался и понял, что среди этих голосов был и голос Нила. Он был похож на журчание воды, стекающей по трубе. Нил звал его: «Папа! Папа! Оно убило меня, папа! Я не утонул! Я ведь всегда хорошо плавал, папа! Ты ведь знаешь это?»

— Да, — мягко ответил Гленн, и глаза его наполнились слезами. — Я знаю.

Огонь зажигалки погас. Гленн закурил и положил её на приборную доску. Он по-прежнему неотрывно смотрел на бассейн, по его щеке покатилась слеза. Голос Нила угасал, пока, наконец, не затих, не слился с голосами других вечно молодых призраков, населявших парк Парнелл.

Если бы каждый раз, проходя сквозь эти ворота, он получал доллар, то он бы давно уже разбогател. По крайней мере, у него было бы намного больше денег, чем приносил его зоомагазин в Брукхил Молл. Он всегда любил животных, и эта работа была ему по душе, хотя раньше, будучи ещё ребёнком, способным мечтать, он хотел работать в зоопарке в большом городе вроде Бирмингема, путешествовать по всему миру и собирать экзотических животных. Отец умер, когда Гленн был на втором курсе Алабамского университета, и ему пришлось вернуться в Берримор Кроссинг и найти работу: мать была тогда на грани нервного срыва. Он хотел вернуться в колледж, но время ускользало день за днём: он познакомился с Линдой, они полюбили друг друга. А потом они поженились, и через четыре года родился Нил…