Надежда Крупская - Дошкольное воспитание. Вопросы семейного воспитания и быта
1931 г.
МЕРОПРИЯТИЯ ПО УЛУЧШЕНИЮ ДЕЛА ДОШКОЛЬНОГО ВОСПИТАНИЯ
(РЕЧЬ НА СОВЕЩАНИИ ЗАВЕДУЮЩИХ ДОШКОЛЬНЫМИ СЕКТОРАМИ)
Товарищи, перед тем как мне к вам прийти, у меня была тут маленькая беседа с вожатыми пионердвижения 12 различных стран. Они мне задали вопрос насчет дошкольного образования. Я чрезвычайно расхвалила наше дошкольное образование, рассказала, как ребята растут, как развиваются у них интересы к общественным вопросам, как у них вырабатывается определенное отношение к целому ряду явлений, и рассказала, как я была в Орехово-Зуеве и зашла в пальто в детский сад… и как строго мне девочка сказала: «Тетя, ты порядков не знаешь, — разве можно в одеже входить?» Переводчица перевела мой рассказ так, что девочка сказала: «У нас не позволяется входить в одеже», — но я ее поправила. Дело не в том, что «не позволяется». Именно особенность детей в том, что они сознают, как надо поступать, а не только подчиняются тому, что «не позволено». Девочка сознательно понимала, что нельзя входить в одежде, и это именно так надо было перевести.
Я рассказывала про то, как выросло это движение, как в 1919 г. крестьяне боялись детских садов, как они подавали заявление за многими подписями о том, чтобы у них не отбирали ребят в детсады и не делали из них солдат. Я рассказывала о том, как сейчас на любом рабочем собрании острее всего стоят вопросы о дошкольном обучении. Не так давно я была в Орехово-Зуеве на собрании, где стоял вопрос о библиотечном деле, но должна вам по чести сказать, рабочие библиотечным делом особенно не занимались, а интересовались главным образом дошкольным воспитанием. Этот вопрос, который непосредственно интересует каждого, назрел и должен быть разрешен в широких масштабах. Уже сейчас пути дошкольного воспитания более или менее нащупаны, но сейчас предстоит еще громаднейшая организационная работа. Надо притянуть само население к участию в этом деле, надо охватить дошкольным воспитанием всех ребят дошкольного возраста. Мне как-то пришлось беседовать о дошкольном воспитании с одной американкой, и она меня спросила: «Как же матери соглашаются отдавать детей в дошкольные учреждения?» Казалось, что мы с ней говорили на двух разных языках. Я говорю: «Как же не согласиться, если она работает на фабрике. Иначе ей пришлось бы запирать ребенка». — «А те, которые не работают?» — «Те у нас заняты на общественной работе». — «Но ведь мать могла бы остаться дома для ребенка?» Вот этот темп нашей жизни, при котором женщина втянута в производственную, в колхозную, в общественную работу, казался американке совершенно непонятным. У нас весь уклад жизни такой, что работа производственная и работа общественная целиком поглощают все время матери. Как это сочетать с помощью со стороны матери детскому саду, как воспитывать не только своего собственного ребенка, но помогать ребятам-дошкольникам вообще — казалось американке совершенно непонятным.
Наше дошкольное движение отличается тем, что оно построено на пустом месте. Ясно, что на пустом месте строить легче, чем ломать старое, потому что от старого что-нибудь да остается, остаются традиции, а здесь ничего не было. Нам очень важно довести это дело до конца, и я думаю, что мы его доведем до конца.
Далее, конечно, стоит громаднейший вопрос о том, как втянуть все население в это дело. Тут имеется очень интересный опыт Саратова. Мне рассказывали о том, как они втягивали население. Интереснее всего дифференцированная плата за дошкольное обучение. Ведь всех под одну гребенку стричь нельзя, поэтому там установили такой порядок, что каждая работница, каждая мать приходит и добросовестно говорит, сколько она зарабатывает, а потом обсуждают вместе, сколько она тратит на ребенка дома и сколько она может тратить в детском саду. С некоторых матерей, зарабатывающих мало, плату не взимали вовсе. Следовательно, тут был не бюрократический подход, а такой подход, когда сама мать определяет, сколько она может дать. Если идти по такой линии, чтобы требовать всяких удостоверений о заработке и т. д., то можно завертеть такой бюрократизм, который нас потом будет заедать. Гораздо лучше подойти к делу просто, как подошли саратовцы, — на почве доверия. Доверие ведь тоже воспитывает. Почему мне понравился саратовский опыт? Потому, что такой подход пробуждает сознательное отношение к делу. Я думаю, что нашу задачу мы разрешим именно тогда, когда население не будет формально сдавать ребят в детские сады, а будет понимать все значение детского сада и в меру своих сил ему помогать. Помощь населения детскому саду чрезвычайно важна. Об этом вы, вероятно, уже много говорили, и повторяться не стоит. Знаете ли, когда какое-нибудь дело принимает очень широкий размах, опасность бюрократизма всегда есть. Я ограничусь только тем немногим, что я сказала, но мне хотелось бы пробудить в вас настороженность в этом направлении, чтобы вы, выискивая пути для разрешения вопросов бытовой кооперации, не становились бы на чисто формалистическую точку зрения, а поднимали бы вопросы пропаганды, вопросы агитации на надлежащую высоту, заинтересовывая население в работе детского сада и прислушиваясь к тому, что оно говорит. Прислушиваться надо, потому что часто можешь проглядеть такие вещи, которые обязательно следовало бы устранить. Это одно, что я хотела бы сказать.
Другое: вот сейчас приходится в области школьного дела много говорить о том, что теперешние ребята страшно не похожи на прежних ребят. Школьники про себя пишут: «Мы ребята бойкие», — и это верно, ребята у нас стали бойкие, за словом в карман не полезут, на собрании выступят и т. д. Вообще иной раз какой-нибудь пионер такое скажет, что только удивляешься, как он это все хорошо продумал. Но отсюда никоим образом нельзя делать вывода, как у нас часто бывает, что ребята всё могут. Ребята сами не знают меру своим силам. Им кажется, что они действительно всё могут. Вот 21-го числа на комиссии исполнения СНК будет стоять вопрос о санитарном состоянии наших ребят и школы. В связи с этим мне пришлось ознакомиться с некоторыми документами. У нас получается довольно жуткая картина. Со школьниками в смысле роста благополучно, в смысле питания — среднее благополучие, но окружность груди плохая и мускулатура плохая, а из этого вытекают, как говорят врачи, явления утомляемости, бессонницы, раздражительности, повышенной нервности, невозможности сосредоточиться и т. д.
Растут ребята неврастеники. Мы думаем, что они всё могут, и чересчур перегружаем их. Нагрузка у нас такая: в возрасте 12 лет ребята загружены от 5 до 7 часов, в возрасте 14–15 лет — до 12 часов, а пионеры-активисты — до 15 часов. Ведь это получается вдвое больше нормальной работы для взрослого. Ребята сами хотят работать, как большие. Это характерно и для пионера и для непионера, и для прежнего времени и для теперешнего времени. Это естественное чувство, что ребятам хочется быть «за больших», это такое естественное чувство, и меру своих силишек они не знают, а настороженности со стороны взрослых еще нет. Нам нужно беречь силы ребят, мы не должны их перегружать. Тут должна быть сугубая настороженность в смысле охраны здоровья ребят, в том смысле, чтобы их не перегружать.
Мы вот программы вырабатываем — не умеем методически подойти. Кажется, выросла трехверстная программа. Мы ее желаем всунуть, и ни в какие часы она не всовывается. Ну что ж, какая беда, прибавим час: вместо пяти — шесть часов. Вот какое отношение. Мы не бережем достаточно силы ребят. Я в последнее время имею отношение к дошкольному делу, и я боюсь, что мы в погоне за большими целями иногда переоцениваем силы наших дошколят. Я боюсь, как бы мы тут не отошли от тех позиций, которые у нас имеются в дошкольном деле. Если, сравнить школу и дошкольное учреждение, то в дошкольном деле с вопросом насчет мытья рук, насчет отдельных кроваток, насчет питания хорошо обстоит. Каждая дошкольница цепляется к работницам и всюду об этом говорит. Как-то пришлось на Прохоровке говорить о другом, а дошкольница все о своем: о мытье рук, о кроватках и т. д. Конечно, насчет кроваток и мытья рук там будет уже сделано. В школе у нас насчет охраны здоровья — порывами проводится. То была полоса, когда заботились об этом, а теперь заботятся о повышении программы, о качестве учебы. А как эти вопросы увязываются с учебой? Как увязывается охрана здоровья? Это пока что скидывают со счета. Надо закрепить то, что достигнуто в области дошкольного дела, и та агитация, которая ведется среди населения за здоровье школьников, должна быть усилена. Другой вопрос — вопрос о перегрузке. Что нам важно? Нам важно дать организационные навыки, умение коллективно работать, умение подчинить свою волю воле коллектива. Это для дальнейшего имеет громадное значение. Но, если мы погонимся за количеством знаний, мы это хорошее дело погубим. Вот, например, насчет политехнизации важно что? Важно, чтобы был интерес к технике. Вот пролетел аэроплан, и сами ребята будут об этом говорить. Не надо затушевывать этого вопроса насчет аэроплана, а надо с ребятами поговорить всласть. Или, например, ребята увидели автомобиль. Ведь им же интересно. Этот интерес не надо тушить, а, наоборот, надо будить его. Или, например, швейная машина и т. д. Надо рассказать о машине, надо развивать интерес к технике. Ребята должны знать разные цвета, величины, твердость металлов. Когда, например, мальчонке пяти лет няня говорит: «Что это ты так бьешь лопаткой по лестнице, поломаешь» — надо видеть, с каким презрением он отвечает: «Деревянной лопаткой каменную лестницу?..» Здесь мы уже видим элементы политехнического воспитания. Надо дать ребятам знания относительно цветов, относительно твердости металлов, разъяснить окружающую природу. Надо дать ребятам навыки коллективной работы, организации, но никоим образом мы не должны заниматься тем, чтобы делать из ребенка попугайчика, а ведь это родители очень любят. «Пятилетний мальчик, а какие вещи говорит, он даже знает такое слово, как «вождь» пролетариата, знает о мировой революции». А что он знает? Тут важно, чтобы не делать попугайчиков из ребят. Конечно, не надо давить мысль, пусть заезжает иногда, если ему интересно, и о мировой революции поговорить. Есть ли в пустыне кооператив или нет — пусть детская мысль тут работает. У нас по школе были левые загибы. Давайте, чтобы здесь не было переоценки сил ребят. Хотели даже создать такую теорию но школьному делу, что педагогика не может быть связана с педологией. А ведь выходит совсем неверно, потому что надо всесторонне изучать, нам надо изучать и объекты педагогического воздействия. Как же можно правильно наладить дело, если мы не будем знать физических способностей ребенка, если мы не будем знать, что он может, если мы перескочим через возрастные особенности? Как же педагогика может не изучать того ребенка, с которым она имеет дело? Ведь на фабрике и то изучают сырье. Как же мы в нашей педагогической работе не будем изучать того сырья, с которым мы имеем дело? Если брать с философской точки зрения, — тоже не выходит, потому что Кант говорил, что надо отгородить естествознание от обществоведения, отгородить явления общественные от природоведческих, а Гегель и марксисты говорят, [что] надо всесторонне изучать, надо глубже подходить к изучению. Поэтому мы должны не как какое-нибудь животное изучать ребенка, но все развитие ребенка и влияние окружающей среды изучить, и также учитывать все его возрастные особенности. Педология этот вопрос ставит. Этот вопрос чрезвычайно остро стоит и для школьного и для дошкольного возраста. Одно из требований дошкольного возраста — это свободная возможность наблюдать, накапливать опыт окружающей жизни. У нас бывает так, что мы недооцениваем роль игры. У нас пионерчики совсем не играют. Немножко есть это и по части дошкольной. А вот играть ребята должны… потому что тут они учатся и самообладанию. Когда он бежит в другую сторону или нарушает игру, против него восстает общественное мнение, ребенок научается собой управлять.
