Станислав Говорухин - Страна воров на дороге в светлое будущее
Никакой тайны нет.
Последние годы знаменитый писатель нищенствовал. Взгляды его хорошо известны, он не раз высказывал их в печати. Сил смотреть на то, что сделали с его страной, у него больше не осталось. Он последовал за Юлией Друниной, тоже фронтовичкой.
Последнюю точку поставил пулей. Из пистолета, с которым прошел всю войну.
Как и перед референдумом, началась раздача фальшивых векселей.
Сообщение: цены на хлеб будут отпущены не с первого октября, а с пятнадцатого. (Помните, перед референдумом Ельцин сказал: цены на бензин подняты не будут. Закончился референдум — подняли.)
Какие можно сделать выводы из нового сообщения?
Во-первых. Покупают народ. Дешевым и верным способом. Решили пока его не раздражать.
Во-вторых. До 15 октября рассчитывают покончить с Белым Домом.
Еще сообщение: сотрудникам силовых министерств повысили зарплату. Двумя неделями раньше всем этим ведомствам было отказано в прибавке.
Выходит, решение о разгоне парламента было принято недавно, не раньше чем две недели назад.
Популярная газета публикует исторические анекдоты. Уже празднуют победу — решили, что теперь со страной, с ее историей, с народом и его великими предками можно делать что угодно. Анекдот такой:
«Русский гений, Александр Васильевич Суворов, с детства любил кричать петухом. Бывало, посреди битвы вдруг выскочит, как закричит петухом — маленький, встопорщенный, просто ужас! А враг видит: с ненормальным нужно воевать — и давай Бог ноги!»
Сегодня прочел в газете про себя. Между прочим, в хорошей компании оказался — Александр Зиновьев, Татьяна Корягина, Юрий Власов… Оказывается, все мы «на каком-то повороте истории выпали из кибитки…».
Автор статьи не уточняет — на каком.
Я ему подскажу. На том самом повороте, когда вдруг выяснилось, что плодами наших усилий по разрушению тоталитарной системы, результатами борьбы всего общества решили воспользоваться жулики. Я даже дату этого исторического поворота могу назвать — 21 августа 1991 года. И кроме себя, нам винить некого. Мы сами вложили знамя демократии в руки жуликов.
Вчера вбегает ко мне человек — глазки горят, дрожит от возбуждения:
— Анекдот!
— Давай.
— Знаете, как называют Невзорова?
— Ну.
— Шестерка с двумя нолями!
Нет, рано им праздновать победу. Нет, плохи у них дела, раз даже привычное остроумие отказало.
Кем угодно можно назвать Невзорова. Но только не «шестеркой». Ибо он — вождь. И по характеру, и по положению. Ну, раз уж вы его так ненавидите, назовите его вождем люмпенов. Хотя по мне: обездоленных и несчастных.
Да, он им служит. Как вы верно и истово служите Власти. Но служение народу, каким бы он плохим ни был, всегда считалось почетной обязанностью русского интеллигента. Конечно, и Невзоров работает с перебором. Но учитывая, что вас — тьма, а он — один, у вас десятки часов эфира, а у него секунды, — нормально. Вполне дозволенный прием.
А вот анекдот про Невзорова придумала действительно «шестерка».
Смелых у нас ненавидят сильнее, чем трусов. Такова природа человека. Если сделать выбор в пользу смелости, то и самому нужно быть смелым. Трусом быть легче.
В Белом Доме есть аварийная электростанция. Бросились к ней, а солярки нет. Вот вам и «такие-сякие, хитрые и расчетливые»… Эти хитрые и расчетливые нардепы даже соляркой не запаслись на случай блокады. Не предвидели. Хотя им впрямую грозили разогнать парламент. Ельцин обещал боевой сентябрь — он наступил.
Есть у меня знакомый — бывший хулиган из Казани, Сережка Шашурин. О нем как-то была передача по телевидению.
Этот Сережка с друзьями купили на свои деньги бензовоз с соляркой. Бензовоз не пропустили, задержали еще на Можайке. Тогда они перелили солярку в бочки, погрузили в багажники автомобилей и привезли к Белому Дому. Там с боем, с помощью казаков протащили солярку через оцепление — дальше народ уже докатил к самому дому.
На следующий день в Белом Доме снова ждали Сережу, он обещал привезли машину продуктов. Он не появился.
Утром, в воскресенье 26 сентября, его арестовали.
Средства информации врут, что в Белом Доме раздают оружие больным, не способным себя контролировать людям.
Ложь.
Врут также, что сотрудницы аппарата стали заложницами Дома. Получили приказ: не покидать рабочие места.
Ложь. Я разговаривал с этими женщинами. Они много умнее и благороднее однополых с ними телевизионщиц и газетчиц, распускающих эти сплетни. Про мужиков и говорить нечего — разве это мужики?
Нет, сломить блокадников будет трудно.
Рядом с Руцким два его брата. Не отходят от него. И раскладушки ставят рядом с его постелью.
Вечером в понедельник подошел к Дому.
Что-то изменилось. Ага! Поступил приказ: выпускать всех, не впускать никого. Ни сотрудников, ни родственников, ни журналистов, ни депутатов. Те депутаты, которые ушли ночевать домой (так поступали многие до сего дня), завтра в Белый Дом уже не попадут. Потом пресса объявит, что вот, мол, самые разумные ушли из Белого Дома…
Вернулся к себе на квартиру, включил телевизор. Диктор:
— Правительство обдумывает вариант пресечения допуска кого-либо в Дом Советов… Во как!
Правительство только обдумывает, а там, у Белого Дома, уже обдумали!
Нам всегда не везло с вождями. Кто только ни побывал на Олимпе власти: и фанатики, и тираны, и любители гопака, и коллекционеры иномарок, и кумиры западной публики…
Но таких, как сейчас, еще не было.
Итак — жесткое кольцо блокады. Солдаты со стальными щитами. Колючая проволока по всему периметру. Концлагерь. Пока еще нет сторожевых вышек и часовых с собаками.
Среда, 29 сентября. Разговаривал по телефону с Иосифом Кобзоном.
— Говорят, ты был в Белом Доме?
— Был.
Как попал? Поделись.
Он рассказал, как было дело.
Иосиф обратился к своему приятелю, большому начальнику. Тот сказал:
— Попробую что-нибудь сделать. Я тебе перезвоню утром.
Утром звонит:
— Выполнишь поручение?
— Да.
Словом, пошел Иосиф парламентером — предлагать защитникам Белого Дома условия противной стороны. Перед этим позвонил Люде, жене Руцкого:
— Что передать мужу?
— Ой, Иосиф, можно я с тобой пойду?
Иосиф звонит Панкратову, главному милиционеру Москвы:
— Жене — можно?
— Нет! Приказано пропустить вас одного.
— Так ведь — жена!
— Я сказал: нет!
Снова звонит супруге Руцкого:
— Не разрешает.
— Хорошо, Иосиф. Я тут собрала посылочку — носки, платки, трусы. Возьмешь?
Иосиф снова набирает номер Панкратова:
— А посылочку — носки, платки, трусы — можно?
— Нет!
Посылочку с носками пропустили бы и в тюрьму.
Трагедию на Ленинградском проспекте вроде бы не удалось использовать против защитников Белого Дома. В противном случае только об этом бы и верещала вся пресса. Нужна была новая жертва. Ее ждут прямо-таки с вожделением.
А пока всех, кто погиб в Москве, списывают на Руцкого с Хасбулатовым. Например, жертвы в автомобильных авариях… Виноват Белый Дом. Из-за него — пробки на дорогах.
Заторы страшные. Перекрыты все проезды вокруг Белого Дома. Перекрыта важная артерия — набережная. Одно время была перекрыта Беговая. А ее — зачем? Закрыта Красная Пресня.
От Белорусского не пропускали… Аварии, жертвы…
Виноват Белый Дом. Почему заперлись, почему не сдадут оружие и не выйдут?..
«Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.»
Есть! Клюнуло!
Произошла настоящая трагедия на Баррикадной. Погиб подполковник Владимир Григорьевич Рештук.
Владимир Григорьевич погиб, когда демонстрантов уже разогнали. Улица была пуста. Тяжелый тягач оттаскивал в сторону поваленный демонстрантами вагончик. Вагон пошел юзом, три милиционера успели отскочить, Владимир Рештук — не успел. Так описывает происшедшее очевидец трагедии Алексей Косульников («Новая ежедневная газета», 01.10.93).
Далее Косульников пишет:
«Страшнее смерти может быть только ее трактовка… Смерть страшна всегда — безотносительно к обстоятельствам. И грустно, и больно, и стыдно становится, когда выясняется, что гибель отца пятерых детей стала еще одним тактическим аргументом в странных разборках, которые уже успели малость поднадоесть моему городу.»
Да, Алексей. Ужасно еще и то, что Они ждали этой смерти, ждали с вожделением. И мгновенно придумали складные версии. Только истина никого не заинтересовала. Зря. Можно было и истину повернуть в свою сторону, сделать, как вы пишете, «тактическим аргументом». Вариант: вагончик перевернули демонстранты; демонстранты вышли на улицы потому, что Те заперлись в Белом Доме; если бы Руцкой сдал оружие и выполз на коленях к победителям, Владимир Рештук остался бы жить…
