Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Давыдов Даниил Сергеевич
– Смотрите! – пояснил Костик. – Сверху к конструкции подходит коллектор, который идёт от порога на развилке. Порог – переливная стенка. Если по напорным трубопроводам вдруг приходит больший объём воды, чем требуется, уровень повышается и излишек переливается сюда. Для того чтобы урегулировать поток, и сделан аварийный перепад. Этот короб не даёт воде, ну, разбрызгиваться, что ли. А внутри установлены водобойные блоки, чтобы разбивать поступающий сюда объём.
Мне всегда нравилось слушать Балакина. Даже если он сталкивался с чем-то впервые, то сначала молча наблюдал, присматривался, а затем делал логический вывод и объяснял всё понятно и просто. Так, правда, было в основном с подземельями. Видимо, его рассудительности помогал большой опыт в этом деле. И всё-таки я не всё понял из его объяснений и, заглянув в зазор между конструкцией и стенкой, спросил:
– А почему тогда короб не вплотную к стволу примыкает, а держится на балках?
– Да чтобы обслуживать проще было! Представь, если потребуется заменить какой-то водобойный блок, вот у тебя доступ к нему с обеих сторон с балконов.
– Ну хорошо. А как сюда блок затащить, не по коллектору же?
Балакин посветил вверх фонарём:
– Видишь?
Я тоже посмотрел под потолок и заметил под сводом тельфер – кран, наподобие тех, что бывают в заводских цехах для подъёма и перемещения тяжестей. Обогнув ствол, мы подошли к металлической наклонной лестнице, похожей на пожарную, и решили спуститься. На нижних балконах ничего интересного не оказалось: ни выходов в коммуникации, ни проходов куда-либо. Зато с последнего балкона на дно ствола уводили скобы, а сбоку была дверь. Осторожно войдя, мы остановились. Рядом с дверным проёмом виднелась широкая техническая лестница. Чуть поодаль в полу угадывались квадратные люки, а между ними и вдоль стен – железные шкафы.
– Похоже на машинное отделение! – определил Костик.
Из одного люка торчало овальное приспособление, похожее на половину гигантской хоккейной шайбы, голубое и огороженное сеткой-рабицей. Вокруг на мощных керамических изоляторах возвышался аппарат, соединённый с «шайбой» кабелями с оголёнными клеммами. Мы смотрели на Балакина, ожидая разъяснений, а тот разглядывал машину, высвечивая фонарём её детали, и, кажется, никуда не торопился.
– Это же турбина Пелтона, – заявил он наконец. – Никогда таких не видел!
– А ты что, много турбин в жизни повидал? – усмехнулся Андрюха.
– Не много, но про такие в книжке читал. Лестер Пелтон – это американский изобретатель. Он в XIX веке придумал ковшовые турбины, рассчитанные на небольшой расход воды. Их ставят на перепадах высот, чаще всего в горных районах, когда воды мало, а использовать её необходимо. Шкиф, то есть колесо, напоминает, ну, мельничное, что ли, вода подаётся на лопатки, оно вращается и вырабатывает электроэнергию.
Я тоже более внимательно осмотрел турбину, но ничего удивительного в ней не нашёл и не понял, чему удивился Костик. На боку «шайбы» была выштамповка – «ЛМЗ».
– Что это значит? – спросил я у товарищей, указывая на надпись.
– Ленинградский механический завод, скорее всего, – пояснил Балакин.
Машинное отделение оказалось двухэтажным. Нижний этаж был совсем маленьким. С потолка приходила мощная толстостенная труба, она соединялась с той частью турбины, которая была закреплена на огромной бетонной станине. Получалось, что турбина как бы находилась между этажей, сверху – генератор и трансформаторы в железных шкафах, а снизу – шкиф. Правда, самого шкифа я так и не увидел, его закрывал чугунный кожух. Вода из турбины должна была сбрасываться в водобойную яму с тянувшимся от неё полукруглым лотком, к нему же был подведён водослив от резервного водосброса.
Колодец трёх рек казался фантастической башней, только башней не снаружи, а изнутри. Балконы как бы делили её на пять этажей, делая сегментной, раздробленной. Тельфер с неподвижным крюком едва угадывался в лёгком облачке пара, поднявшемся, видимо, из-за образовавшейся тяги. Тянуло из проёма в подножии шахты. Лоток напоминал разрезанный вдоль коллектор, вмонтированный в пол. В нём стояла вода и плавали странные чёрные и голубоватые водоросли. Возле нижнего балкона из стены выходил пучок кабелей, он как будто подныривал под балкон и затем, делясь на отдельные нитки, распределялся по обрешётке.
– А давайте-ка посмотрим, куда кабели уходят? – предложил Андрюха, проследив мой взгляд.
Мне же больше хотелось исследовать нижний отводящий канал, но он был подтоплен, казался скользким и неуютным. Хотя едва ли можно применять такие домашние, тёплые слова по отношению к подобным объектам. Решили подниматься. Путь наверх будто приближал меня к обычному наземному миру, где всё было обыденно, предсказуемо и совсем неинтересно, и мне не хотелось уходить. Но мои товарищи уже направились к скобам, ведущим на нижний смотровой балкон, и я, не став спорить, шагнул за ними.
Купол Колодца тоже выглядел фантастично: в его центре выделялось прямоугольное углубление, похожее на секционный люк, а сбоку, с балкона, шли два скоб-трапа к круглым крышкам. Но на обычные крышки они вовсе не были похожи: выпуклые, раза в два больше простых коммуникационных, да к тому же с небольшими штурвалами. Они скорее напоминали клапаны между отсеками подводной лодки, чем люки для спуска в подземное сооружение.
Рядом со скоб-трапами мы заметили короткий коридор с металлической дверью. Толстые, лоснящиеся, как лапша на вилке обжоры, кабели свисали с крюков на стенах, а затем разветвлялись по обоймам закладных по сторонам противоположной двери. Распахнув её, мы шагнули в темноту узкого прохода, который привёл нас в зал, похожий на помещение НИИ. На потолке тускло и холодно поблескивали, отражая блики фонариков, выключенные лампы дневного света. Стены выкрашены бежевой масляной краской. В торце виднелся стол с телефоном и журналом. Изучив его, мы обнаружили, что последняя запись датирована 1995 годом. Ничего особенного – замеры кислорода, углекислого газа, инициалы, подпись.
– А голод-то не тётка! – резюмировал Андрюха, полистав вздувшиеся от влажности страницы. – Кстати, сколько там натикало?
– Полвосьмого, – взглянул на своё запястье Костик.
Получалось, что под землёй мы находимся уже никак не меньше пяти часов, и на поверхности, должно быть, начало смеркаться. Но здесь всегда было одинаково: и днём и ночью, и зимой и летом. Я сел на стул, и мне пришла в голову странная мысль: а что, если подземелья существуют только в присутствии человека, пока они освещены фонариком? Но стоит человеку уйти, как подземное пространство исчезает, перемешивается в одну сплошную субстанцию, в которой уже не разобрать ни кабелей, ни шиберов, ни перепадов, в этой мешанине исчезают границы помещений и всё становится густой беспросветной массой, чёрной, как мазут, вязкой и способной окрасить всё, что в неё попадёт, такой же угольной тьмой. Я на секунду закрыл глаза, ощутив жуткую усталость. Хотелось только одного: посидеть ещё минутку в тишине и чтобы не нужно было никуда идти. Но, вздрогнув, я сбросил с себя оцепенение и полез в сумку – там у меня лежали бутерброды. Ребята тоже выставили на стол свой провиант, а предусмотрительный Костик извлёк из недр своего рюкзака термос с горячим чаем.
– Получается, что Колодец трёх рек так называли, потому что к нему подходят три водяных коллектора, – рассуждал Балакин. – Один резервный, от переливного бортика, второй водовыпуск от турбины и третий, куда мы не пошли, отводящий.
– Тогда уж четыре коллектора! – возразил, прихлёбывая чай, Андрюха. – Мы же вышли через сухой коллектор, это четвёртый.
– Это просто технический выход. Если на то пошло, то к стволу подходит пять коллекторов, пятый – это тот, где мы сейчас сидим, но сухие – это как бы техвыход и техвход, поэтому они и не были засчитаны за коллекторы рек.
– Мне интересно, а куда кабели дальше деваются? – дожёвывая, рассуждал Андрюха. – Пойду погляжу.
Собравшись, мы отправились следом. Кабели вели в небольшую нишу в стене. За ней начинался узкий лаз, пробраться по которому можно было разве что на коленках. Забравшись внутрь, мы буквально ползли с черепашьей скоростью, то и дело застревая и цепляясь одеждой за кабельные крепления. Лаз был бесконечным, ноги гудели, и, когда мы останавливались на минутку, чтобы передохнуть, казалось, что можно расслышать гул от наших усталых конечностей. Но постепенно гул становился всё более отчётливым. Гудело впереди, мерно и однообразно. Какая-то жужжащая монотонная нота звучала в подземелье. Поворот, затем ещё, и мы очутились на ходке ствола. Ствол был обшит металлическими, выкрашенными в красно-коричневый цвет, как полы на даче, листами. Наши вспотевшие лица овевал устойчивый равномерный воздушный поток, не сильный, но уверенно-мощный.
