А. Соколов - Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Вернувшись в свой кабинет после стычки с Носыревым, Калугин понял, что новый начальник не оставит попыток подчинить его себе, психологически сломать и взять под полный контроль. Находясь под впечатлением неприятного разговора, он был готов немедленно писать рапорт Андропову с просьбой возвратить его в Москву. За этими мыслями и застал его вошедший без стука в кабинет заместитель Носырева контр-адмирал Владимир Соколов. Бутылка коньяка, предложенная адмиралом, подсказала, что он пришел с добрыми намерениями. Завязалась беседа. Соколов характеризовал Носырева как человека, предпочитавшего воинские порядки, привыкшего подчинять всех себе и не терпящего возражений, пусть даже обоснованных.
· Не обращай внимания на эти причуды, тем более до него дошли слухи, что ты рассматриваешься как возможный кандидат на его замену, и он этим весьма обеспокоен, — говорил Соколов.
Разговор затянулся, и к концу выпитой бутылки Соколов неожиданно рассказал:
— Ходят разные слухи о причинах твоего перевода к нам из разведки. Но близкие мне люди доверительно рассказали, что тебя убрали из ПГУ потому, что ты защищал своего агента Кука. Ты был заподозрен в связях с ЦРУ и Кук рассматривался как твой сообщник.
Калугин внешне остался спокойным, но это известие воистину его поразило. После этой встречи Соколов и Калугин стали надолго друзьями. Постоянно встречаясь, они обменивались мнениями о политических событиях в стране, текущих делах в Центре и управлении, взаимоотношениях в коллективе. Калугин считал, что Соколов сугубо доверительно рассказывает ему о кознях Носырева. Оставшись наедине, Калугин, как он пишет в книге, размышлял:
— Я знал, что следователи спрашивали Кука о возможной моей связи с ЦРУ, но я отверг эти подозрения, и отнес их к попытке следователей сфальсифицировать его дело. Сейчас же высокопоставленный и хорошо информированный работник КГБ говорит мне о том, что в Москве меня и Кука подозревают в работе на ЦРУ, и меня убрали из разведки по этой причине. Более того, я предполагал, что дело Кука содержится в секрете, о нем знают немногие. Но оказалось, что даже подробности дела и слухи о моем шпионаже ходят по всему КГБ.
Эти слова Калугина в книге, скорее всего, были близки к его размышлениям в те дни: он знал, что в какой-то мере подозревается в шпионаже в пользу США, и Кук являлся первопричиной этому, но впервые услышал не о Куке, как о возможном агенте, а о себе, работающим в паре с ним на ЦРУ.
Возникает вполне оправданный вопрос: почему и зачем контр-адмирал Соколов рассказал обо всем этом Калугину? Рюмка коньяка ли в этом повинна? Можно, конечно, предположить, что преследовались обычные цели — заставить Калугина нервничать, сделать ошибки и поймать на связи с американской резидентурой в Ленинграде, куда он мог бы обратиться за помощью сразу же после такого известия. Не исключено также и то, что Соколов по заданию разработчиков стремился войти в доверие к Калугину и якобы откровенно рассказал ему о подозрениях. По всей вероятности, реализовывались одновременно эти две цели. В серьезных делах случайных разговоров не ведут. Калугин помнил о письме Селены, лефортовские встречи и понимал, что Кук мог являться одной из причин перевода в Ленинград. С точки зрения контрразведки «откровенные» слова Соколова не могли негативно повлиять на ход разработки. Они, конечно, произвели неприятное впечатление, насторожили Калугина, но помогли Соколову войти на несколько лет к нему в доверие. Конечно, надеяться на получение каких-либо серьезных данных по Калугину от Соколова было неразумно, но нужную информацию по обыденным повседневным делам генерал мог получать.
В Ленинграде Калугин проживал в центре города недалеко от Эрмитажа в элитном доме, где его соседями были известные деятели искусств. Он сумел установить близкие отношения с Георгием Товстоноговым, Евгением Мравинским, Юрием Темиркановым, Борисом Пиотровским. Был знаком с другими выдающимися артистами, музыкантами и режиссерами, проводил много времени в их кругу. Пользуясь служебным положением, постоянно посещал спектакли в ленинградских театрах. Являясь представителем УКГБ в Комиссии по выездам за границу, имел доступ к конфиденциальной информации на тех деятелей культуры, которым иногда закрывали выезд за границу. Выступая поклонником, а подчас якобы и защитником искусства, свою информированность и возможность влиять на решения комиссии нередко использовал для установления личных отношений. Семья в Ленинграде с ним не проживала, и он время от времени на выходные дни выезжал в Москву навещать жену и дочерей.
Вызов в Москву
В 1982 году, спустя пару недель после смерти Леонида Брежнева и прихода к власти Андропова, Калугину сообщили, что летом следующего года он направляется в Москву на краткосрочные курсы для руководящего состава. У него затеплилась надежда, что его «ангел хранитель» Андропов, ставший руководителем партии и советского государства, наконец-то вернет его в Москву, назначит на высокую должность в КГБ. По управлению вновь поползли слухи о замене Носырева Калугиным в ближайшее время. Но ожидания не оправдались. За неделю до окончания курсов Калугина вызвали в Управление кадров и неожиданно предложили перейти на преподавательскую работу в Высшую школу КГБ в Москве.
— Я не мог поверить своим ушам! Высшая школа была тупиком. Несмотря на сильное давление, я отказался. Обратился к заместителю председателя КГБ Филиппу Бобкову и напомнил, что Андропов обещал вернуть меня в Москву через два года. Сейчас осень 1983 и я отбыл свой срок в Ленинграде. Просил Бобкова передать новому председателю Виктору Чебрикову, что хотел бы с ним переговорить. Бобков ответил, что Чебриков сможет меня принять, но несколько позднее, — написал Калугине в своей книге.
Вернувшись в Ленинград, через несколько недель он позвонил Бобкову и напомнил об обещанной встрече.
— Чебриков хочет увидеть тебя, позвони в декабре, — ответил Бобков.
Следующий звонок Калугина у Бобкова раздался в январе 1984 года, и он вновь получил неутешительный ответ:
— Подожди немного. У нас много дел и твое — не первой важности, — сухо ответил Бобков. Калугин не отступал:
— Сколько мне ждать? Я хочу, чтобы меня приняли.
— Не знаю, не знаю, — коротко в ответ бросил Бобков и положил трубку.
После предложения перейти на преподавательскую работу и неприятных и ничего не обещающих разговоров с заместителем председателя Калугин окончательно понял, что его карьера в Центре закончилась, и он никогда не будет переведен в Москву на достойную должность.
Смерть Андропова
9 февраля 1984 года умирает Генеральный секретарь ЦК КПСС Андропов. Это известие ввергло Калугина в глубокую депрессию. Те небольшие надежды, которые он еще питал, рухнули. Многие ленинградские сослуживцы рассматривали Калугина как выдвиженца Андропова. Такое мнение о себе он всячески поддерживал и усиливал своими рассказами в ближайшем окружении о неоднократных встречах и якобы даже задушевных беседах с Андроповым. Теперь, после ухода Андропова из жизни, мифическая аура Калугина также ушла в небытие. Мало кого интересовало, а тем более влияло на отношение к нему, что бывший руководитель, может быть, когда-то неплохо относился к бывшему генералу разведки. Андропов действительно назначил Калугина руководителем управления внешней контрразведки ПГУ, присвоил звание генерал-майора, поддерживал его начинания по расширению службы и ждал конкретных результатов. Лишь в 1979 году в связи с делом Кука он согласился с мнением руководителя московских чекистов Алидина, что Калугин является агентом ЦРУ.
С этого времени отношение к Калугину Андропов резко изменил, формально использовал случай с сауной для перевода в Ленинград. Все выглядело естественно, и Калугин верил еще в свое прощение, хотя допускал, что он может подозреваться в шпионаже и Андроповым. Зная Председателя как весьма строгого руководителя, такие мысли он прогонял от себя, полагая, что тот не стал бы держать его в кадрах КГБ и нашел бы пути справиться с ним. Но он также твердо знал и верил, что Андропов не пойдет на нарушение законов, не станет его арестовывать, не имея для этого веских юридических оснований. Поэтому самым главным являлось не выходить без особых причин на любые контакты с американской разведкой, проводить односторонние тайниковые операции от себя — исключительно в крайнем случае, тем более не допускать личных встреч и не иметь при себе каких-либо вещественных доказательств, то есть не дать контрразведке даже малейших оснований для реализации подозрений в шпионской деятельности.
Смерть Андропова четко определила его будущее — возврата в Центр нет, в Ленинграде перспективы роста нулевые, только одни неприятности от Носырева, с которым явно не сложились отношения. Разведывательные возможности для ЦРУ по работе в ленинградском управлении слабые. Передачу малоценных материалов никто в Лэнгли не будет приветствовать и просто это ему запретят. Самому излишний риск тем более не нужен. Встал обычный в трудных ситуациях вопрос: Что делать? Временное решение пришло — посвятить жизнь себе и семье. Он участил поездки в Москву, где встречался с друзьями из КГБ и проводил время в кругу семьи. Были и другие выезды. Вскоре появились и новые интересы.
