А. Соколов - Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
— Что заставило вас заниматься делом Кука и тем более его защищать? Вам известно, что он подозревается в шпионаже? Какие основания имелись у вас интересоваться ходом следствия по человеку, которого не видели двадцать лет? Считаете ли его двойным агентом ЦРУ? Мог ли быть он подставой ФБР?
Ответы Калугина на эти и другие аналогичные вопросы были им продуманы заранее:
— …Я руководствовался только человеческими чувствами сострадания к невинно обвиненному и осужденному человеку. Он пожертвовал своим благополучием и спокойствием ради нашего государства, а получил за это тюремный срок. Я знаю, что он не американский шпион, и абсолютно уверен в этом. К ЦРУ и ФБР он не имеет никакого отношения.
Однако у комиссии была своя задача — добиться от Калугина хотя бы устного согласия, что Кук мог быть агентом спецслужб США и возможно был подставлен в 1959 году советской разведке. Записанные оперативной техникой слова Калугина о допустимости шпионажа Кука давали потенциальную возможность интерпретировать их в разных вариантах при его допросах и предоставили бы следствию немалый шанс добиться признания. Калугин отлично понимал это и осознавал шаткость и нелепость своих доводов, но не мог высказать другое мнение. В действительности же, любой оперативный работник, тем более не имевший опыта агентурной работы, каким являлся Калугин в 1959 году, за все случившееся с Куком не нес бы ни оперативной, ни моральной ответственности. Калугин видел Кука лишь три раза и, естественно, не мог быть уверенным в его честности. Кук, как агент любой разведки мира, подвергался прежде всего проверке, несмотря на то, что представленные им материалы первоначально получили высокую оценку. Вся ответственность лежала на резидентуре и Центре. Если бы Калугин был честен, то в деле Кука руководствовался бы только такими соображениями. Против этой оперативной истины он был вынужден выступать, опасаясь признания Кука и, вероятно, проклиная ФБР за допущенные ошибки в этом деле. Заседание комиссии закончилось безрезультатно. Лишь в конце возникла недолгая перебранка с Алидиным, который открыто возмутился односложными и несуразными ответами Калугина. Каждая сторона осталась при своем мнении.
Ленинградская ссылка
Вскоре Калугин отправился в отпуск в крымский санаторий КГБ, а по возвращении в ноябре 1979 года Крючков сообщил, что его вновь вызывает Лежепеков. Поехали они вместе. Естественно, неожиданный повторный вызов в управление кадров вновь заставил немало поволноваться и вызывал тревожные мысли. Лежепеков начал разговор примерно так:
— Мы решили перевести вас на работу в ленинградское Управление КГБ на должность первого заместителя начальника, которую ввели специально в связи с вашим назначением. Основанием для такого решения явилось нарушение дисциплины. Нам неприятно вспоминать об инциденте в сауне, но вы запятнали честь работника КГБ.
На вопрос Калугина о том, сколько времени продлится «ссылка», Лежепеков ответил, что все зависит от него. Усердная работа и успехи в ней определят и сроки. Возражения Калугина, что он разведчик и не имеет опыта контрразведывательной работы во внутренних органах госбезопасности, не были приняты. Крючков присутствовал молча.
Ноябрь и декабрь прошли в передаче дел новому начальнику управления внешней контрразведки Анатолию Кирееву. 2 января 1980 года поездом «Красная стрела» Калугин выехал в Ленинград. Его провожали жена и друзья.
Отстранение от работы в разведке и неувольнение из КГБ для него, с одной стороны, не стало неожиданностью, но перевод из Москвы в Ленинград оказался и неожиданным, и непонятным. Он старался определить причины такого решения Андропова. Оно могло быть связано и с делом Кука, и со случаем в сауне.
В своих воспоминаниях Владимир Крючков, являвшийся тогда начальником разведки, пишет:
— Инициатива перевода Калугина исходила не от меня, а от Андропова. И на мое замечание, не стоит ли повременить, поглубже разобраться в Калугине, Андропов ответил категорическим отказом, сказал, что решение принято и со временем я тоже приду к выводу о его правильности.
Для Андропова все было предельно ясно. Увольнять Калугина не имело оперативного смысла. Появилась обоснованная причина убрать его из Москвы. Перевод в Ленинград оставлял его под наблюдением КГБ и не давал достаточных оснований предполагать, что он разрабатывается по шпионажу. Немаловажным являлось также отдаление Калугина от его высокопоставленных друзей в КГБ.
Ленинградское управление Председатель выбрал не случайно. Оно считалось в оперативном плане весьма надежным, располагавшим сотрудниками с хорошим контрразведывательным опытом работы по приезжим иностранцам и против резидентуры ЦРУ, обосновавшейся под крышей американского консульства.
Среди оперативного состава ПГУ пошли слухи, что Калугин переведен в Ленинград с тем, чтобы заменить уже немолодого начальника управления генерала Дмитрия Носырева, автоматически стать членом коллегии КГБ, приобрести опыт работы во внутренних органах госбезопасности и вернуться в Москву чуть ли не председателем КГБ. Такие разговоры были выгодны его разработчикам, их не подтверждали и не опровергали. Единицы знали об истинных причинах перевода. Немногие знали и о сауне.
В книге Калугин пишет, что в день отъезда в Ленинград вечером его вызвал Председатель, чтобы попрощаться. В разговоре Андропов якобы заверил Калугина, что примерно через год он вернет его в Москву. Однако Председатель его не принимал, он уже был уверен, что Калугин агент ЦРУ.
В «Большом доме»
Гордыня предшествует падению.
Агата Кристи.Спустя двадцать лет Калугин вновь оказывается в своем родном Ленинграде. Ленинградское Управление КГБ размещалось на Литейном проспекте в «Большом доме», как его еще со сталинских времен называли старожилы. На первой встрече начальник управления генерал-полковник Дмитрий Носырев, вопреки ожиданиям Калугина и якобы заверениям в Москве, определил его обязанности: курирование районных отделов в области, информационного подразделения, а также надлежит представительствовать в ленинградской Комиссии по выездам за границу при городском комитете партии. Хотя он и являлся первым заместителем Носырева, его обязанности оказались второстепенными. К основным функциональным отделам — разведывательному и контрразведывательному — допущен не был. Безусловно, это не могло не вызвать скрытого протеста. В какой-то мере Калугин расценивал такое решение шестидесятидвухлетнего генерала как боязнь соперника — молодого ставленника Центра, направленного в Ленинград для его замены, о чем ходили слухи среди сотрудников и знал Носырев. Но эта перспектива Калугину все-таки казалась маловероятной. Если бы Андропов переводил его для замены Носырева, то, несомненно, ему поручили бы курировать основные направления работы. Поэтому единственным утешением оставалось — надеяться, что перевод в лучшем случае вызван «сауной» и не связан с делом Кука.
Уже через несколько недель на совещании в присутствии других руководителей управления Носырев обвинил Калугина в несанкционированных поездках в Москву и в самовольном занятии конспиративной квартиры для проживания:
— Мне известно, что вы нарушали служебную дисциплину в Москве в разведке, но здесь я не позволю этого делать, — заявил генерал.
Бросив несколько язвительных слов в оправдание, Калугин демонстративно покинул совещание. Конфликт можно было предвидеть. Единственная линия поведения, которую он продумал еще в Москве и убедился в ее правильности в Ленинграде — находиться в «профессиональной» оппозиции к ленинградскому шефу и этим самым демонстрировать свою независимость. Ведь он «блистательный» разведчик и Носырев не ровня ему!
Объективности ради следует отметить, что опыт работы в центральном аппарате, хорошее знание обстановки и расклада сил в КГБ в целом, дружеские отношения с рядом его руководителей, умение вживаться в непривычную среду — все это, естественно, помогало Калугину определить свою нишу и могло бы способствовать созданию определенного положительного образа среди оперативного состава. Но у Калугина в Ленинграде стояли другие задачи. Забегая вперед, можно сказать, что в итоге семилетнего пребывания в Ленинграде он не получил признания своих «особых заслуг», не пользовался каким-либо особым уважением среди сотрудников. Наоборот, многие его осуждали и рассматривали как человека, умевшего ловко использовать личные связи в карьерных целях. Для этого были веские основания. Я не буду подробно рассказывать о его жизни в Ленинграде и остановлюсь лишь на тех обстоятельствах, которые относятся к теме данной книги.
