Анджей Сапковский - История и фантастика
— Пожалуйста, следующий вопрос. Next question, please.
— Знаете ли вы свой фанфик — творчество других авторов, «привязанное» к вашей литературе? Если да, то что об этом думаете?
— Нет, не знаю, у меня просто не было времени ознакомиться с ним. Последние восемь лет я действительно был «в тисках», если говорить о свободном времени и возможности заниматься любимыми развлечениями. Необходимость «делать» одну книгу в год в течение многих лет подряд требовала убийственных темпов, и отвлекаться на что-либо было практически невозможно. Но я дал себе слово, что больших перерывов между очередными томами не будет, а потому сильно запустил и чтение, и телевидение, и кино. Хотя некоторые книги мне, разумеется, необходимо было прочитать.
— И все же из сказанного вами раньше следует, что для встреч с читателями вы время выкраивали. Что вам дают такие встречи?
— О, очень много! Прежде всего — возможность интеракции, то есть общения, что, в свою очередь, позволяет избежать очень опасной для писателя манерности — башни из слоновой кости. Разумеется, не надо ожидать от меня, что — при всем моем уважении к читателю — я стану перед ним пресмыкаться и писать по его заказу. Нет, но как писатель я хотел бы знать, кто читает мои книги и какое на кого они производят впечатление. Контакт, который автор устанавливает со своими читателями, позволяет ему набрать массу положительных эмоций, а значит, очень полезен. Я думаю, что писатели-фантасты в этом смысле оказываются в гораздо более привилегированном положении, нежели представители мейнстрима. У первых есть свои клубы фантастики. Ау вторых? Мне еще не доводилось ни разу слышать, чтобы поклонники романов, детских повестей, исторических произведений или детективов создавали формальные клубы, организовывали по всему свету конвенты и тысячами съезжались на них. Приглашая туда, разумеется, своих любимых авторов. Скажу одно: если б я хотел ездить на все конвентикли любителей фантастики, то мне пришлось бы жить в постоянных разъездах, поскольку по крайней мере раз в месяц где-нибудь в Польше собирается какой-нибудь конвент. А меня, бывает, приглашают и за границу. А вот о конвентах любителей мейнстрима я что-то никогда не слышал.
— Однажды я видел, какие толпы валят на встречу с вами. И что, такие массы фанатичных фэнов и их ожидания не мешают вам писать?
— Вид полного зала на встрече вдохновляет, а вдохновленный писатель пишет лучше и с большей энергией. Мне показалось, что вы как бы спрашиваете меня о какой-то фобии: мол, прущая, как на прорыв вражеских цепей, толпа должна вызвать у меня шок и страх вроде «О Господи, как же их много, какая ж это ответственность! Нет, не справлюсь». Так вот: народа я не боюсь. Я не пишу «под» народ и не трясусь от страха, что после очередной книги меня схватят и обезглавят. Единственным фильтром при работе над текстом являюсь я сам; если данная сцена мне нравится, я ввожу ее в фабулу. И не стану изменять метода изложения только потому, что кому-то это не по вкусу. Впрочем, читательский вкус — вещь настолько химерическая и эфемерная, что я не смог бы под него подстроиться даже при всем желании.
— Поверьте, я прекрасно знаю, сколь важна положительная энергия, которую дает непосредственный контакт с читателями. Прекрасно понимаю и не отношусь с пренебрежением. Необходим определенный тип обратной связи. Признаюсь, я прослушал две записи ваших встреч, и у меня вовсе не сложилось впечатление, будто публика намазывала вас медом, потому что были вопросы и подковыристые, и зацепистые, и, разумеется, глупые. Во всех случаях вы «виновных» нокаутировали. Глупых щадили. Конечно, я не знаю, насколько эти две встречи с читателями были репрезентативными, но думаю, кое-что они все же отражают. Мне не показалось, что везде и всюду речь шла о «подзарядке» влюбленностью читателей. Скорее — о дозе адреналина, своего рода интеллектуальном пинг-понге, фехтовании словами…
— Говоря о пользе прямых контактов с читателями, я имел в виду отнюдь не исключительное упоение их симпатией и погружение в блажен ное состояние из-за той любви, что они мне дарят. Не о том речь. Дело именно в самом контакте, в том, чтобы воочию убедиться: читатель — есть, это живое существо из плоти и крови, что ему интересно — даже если его интерес проявляется в критике. Такой живой контакт — в моем понимании — невероятно существенная для писателя материя. За это я уже получал тычки от критиков и ловил презрительные взгляды «настоящих писателей», но повторяю: я не собираюсь писать то, чего никто не читает и чем никто не интересуется.
— Поразительна часто — это подтверждают многочисленные рассказы — вы, давая интервью и встречаясь с читателями, входите в роль нетерпимого мудреца, язвительного гуру. Тогда ваш юмор становится не очистительным, а наступательно-агрессивным, дискуссии же вы обычно рассматриваете как конфронтацию либо пробу сил. Почему? Ведь существуют писатели, обожающие играть роль терпеливого ментора, философа-балагура, доброго дядюшки, даже «братишки»… Откуда такая воинственность? Ведь нападают-то они, значит, вам положено обороняться. Или вам больше по душе атмосфера подвохов, каверз?
— Есть такая поговорка: «The show must go on»[144]. Авторские встречи должны быть интересными, а интересными они бывают тогда, когда между автором и залом возникает живое взаимодействие. Существуют различные способы это вызвать. Я применяю всякие, в том числе, если требуется, и наступательные. Но никогда — независимо от «многочисленных рассказов», невесть откуда взятых, — я не иду на встречу как на «конфронтацию и пробу сил». Упомянутые вами рассказы об этом — вздор и неправда.
— Почему вздор? Я, например, читаю лекции на двух гуманитарных факультетах; на каждом по сто двадцать человек, что дает двести сорок человек ежегодно. Если обучение продолжается пять лет — получается что-то порядка тысячи студентов. Большинство из них увлекаются литературой, поэтому ходят на все мыслимые авторские встречи. Потом часто делятся со мной впечатлениями. Вы считаете, что они выдумывают? И зачем бы?
— Не знаю. Зато знаю, что такое мои авторские встречи и как они проходят. Относительно моих авторских встреч я знаю больше, чем кто-либо другой. Я, видите ли, был на всех.
— Вы не отказываетесь от литературных встреч, зато явно пренебрегаете телевидением. Не знаю, означает ли это, что вы принципиально не желаете выступать перед телекамерами? Вроде бы не означает, потому что, например, в моей программе вы выступали дважды (признаю: без энтузиазма). Стало быть, есть какой-то тайный принцип, руководствуясь которым, вы либо принимаете, либо отвергаете игру со СМИ. Вы можете его объяснить?
— Объясню, а как же, самое время это сделать, поскольку о моей «контестации телевидению» и враждебности именно к этому средству информации начинают ходить легенды. Контестация, насколько я помню словарное определение, это резкое, бурное и совершенно демонстративное выражение протеста. Если так, то я ни против чего не протестую. Тем более против телевидения. Я не испытываю неприязни к ТВ как институту или явлению. Оно мне просто безразлично. Зато я отрицательно отношусь к своему участию в этом явлении. Я недружественен к ток-шоу, предложениями участвовать в которых меня бомбардируют. Шоу, во время которых я слышу от ведущего «интеллектуальные» вопросы: откуда я беру замыслы, верю ли в НЛО, не сатанист ли я, почему вместо того, чтобы писать о современной Польше, я убегаю в мир сказок, сколько зарабатываю, почему так много и кто за этим стоит.
Другое дело — мой прагматизм. Я считаю вредным, когда кто-то вычеркивает из моей биографии целый день, зачастую вынуждая совершать длительную поездку, чтобы в результате создать материал, который идет в эфир сорок секунд, и при этом я произношу с экрана бессмыслицы, потому что зачастую зрителя потчуют вырезанными при монтаже и вырванными из контекста кусками. Подчеркиваю, я в большей степени имею в виду впустую потраченный день, нежели бессмысленные фразы. В конце концов, нечленораздельная болтовня с телеэкрана стала столь повсеместной, что уже никого не волнует.
— Так или иначе, я вынужден задуматься над вашим отношением к телевидению, хоть вы и говорите, что это «СМИ для бородатых женщин и метателей ножей»», тем не менее свободное время — что нам известно по многочисленным интервью — вы часто проводите перед телевизором. Где ж тут логика? Разве что речь идет о передышке, переключении мозга на функцию «пауза»…
— Смотри выше. Мне кажется, я все четко пояснил. Нет? Тогда повторяю: ТВ — средство информации для бородатых женщин и метателей ножей. Писатели высказываются через свои книги, а не на ток-шоу и не в «Пегасах». А время перед экраном телевизора я действительно провожу премило и с приятностию. Смотрю фильмы, «Дискавери» и МТВ[145], избавляясь от ток-шоу, «Пегасов» и жалких излияний политиков пренебрежительным нажатием кнопок на пульте.
