Фидель Кастро - Размышления команданте революции
Шел сильнейший и продолжительный ливень, когда Лула в своей резиденции ждал фотографий и двух добавочных материалов с моими пометками. Под дождем он в ту ночь отправился в аэропорт. Если бы он видел, что опубликовала на первой полосе газета «Гранма»: «2007 год — третий самый дождливый год за более чем 100 лет», это помогло бы ему понять, что я говорил о климатических изменениях. Так вот: на Кубе уже началась сафра и так называемый сухой период. Выход сахара не превышает девяти процентов. Сколько будет стоить произвести сахар, чтобы экспортировать его по десяти центов за фунт, когда покупательная способность одного цента почти в пятьдесят раз меньше, чем в момент победы Революции 1 января 1959 года? Сократить себестоимость этого и других продуктов, чтобы выполнить наши обязательства, обеспечить наше потребление, создать резервы и развивать другие производства — это большая заслуга; но поэтому нечего и мечтать, что решить наши проблемы легко и решения под рукой.
Мы говорили, в числе других многочисленных тем, об инаугурации нового президента Гватемалы Альваро Колома. Я рассказал ему, что видел акт, не упуская ни единой детали, и о социальных обязательствах только что избранного президента. Лула заметил, что то, что сегодня видишь в Латинской Америке, родилось в 1990 году, когда мы решили создать Форум в Сан-Паулу: «Мы приняли решение здесь, входе нашего разговора. Я потерпел поражение на выборах, к ты поехал обедать ко мне домой в Сан-Бернардо».
Мой разговор с Лулой едва начинался, и мне надо еще много чего рассказать и много идей выразить, быть может, с некоторой пользой.
Когда произошел распад Советского Союза — для нас это было равнозначно тому, как если бы не встало солнце, — Кубинской революции был нанесен сокрушительный удар. Это выразилось не только в полном прекращении поставок топлива, материалов и продуктов питания; мы потеряли рынки и цены, которых добились для наших продуктов в суровом сражении за суверенитет, интеграцию и принципы. Империя и предатели, полные ненависти, точили ножи, которыми собирались зарезать революционеров и вернуть себе богатства страны.
Валовой внутренний продукт начал неуклонно падать и достиг 35 процентов. Какая страна могла бы вынести такой страшный удар? Мы защищали не свою жизнь, мы защищали свои права.
Многие левые партии и организации впали в уныние из-за краха Советского Союза после его титанических усилий в течение более 70 лет строить социализм.
Критика реакционеров, звучавшая на всех трибунах и в средствах массовой информации, была жестокой. Мы не примкнули к хору апологетов капитализма, раскалывая упавшее дерево на щепки. На Кубе не был сброшен ни один памятник создателям и вождям марксизма. Ни одна школа или завод не сменили своего названия. И мы решили с неколебимой твердостью продолжать движение вперед. Так мы пообещали в столь гипотетических и невероятных обстоятельствах.
В нашей стране также никогда не практиковался культ личности, запрещенный по нашей собственной инициативе с первых дней после победы.
В истории народов субъективные факторы ускоряли или отсрочивали развязку, независимо от заслуг лидеров.
Я говорил Луле о Че Геваре, вкратце резюмировав историю его жизни. Он спорил с Карлосом Рафаэлем Родригесом о системе хозрасчета и о бюджетном методе, чему мы не уделяли большого внимания, так как были заняты тогда борьбой с американской блокадой, агрессивными планами и ядерным кризисом в октябре 1962 года — реальной проблемой выживания.
Че изучил бюджеты крупных американских компаний, чьи руководящие кадры — но не владельцы — жили на Кубе. Он создал себе ясное представление об империалистическом функционировании и о том, что происходило в нашем обществе, — представление, которое обогатило его марксистские концепции и привело к выводу, что на Кубе нельзя использовать те же методы, чтобы строить социализм. Но то не был обмен оскорблениями, то был честный обмен мнениями, которые публиковались в маленьком журнале без какого то бы ни было намерения создавать среди нас расколы и раздоры.
То, что затем случилось в Советском Союзе, не вызвало бы у Че удивления. Пока он занимал важные посты и исполнял свои обязанности, он всегда был осторожным и уважительным. Его язык стал жестче, когда он столкнулся со страшной человеческой реальностью, навязанной империализмом, которую он увидел в бывшей бельгийской колонии Конго.
Самоотверженный, усидчивый и глубокий, он умер в Боливии вместе с горсткой бойцов — кубинцев и из других латиноамериканских стран, борясь за освобождение Нашей Америки. Он не смог узнать сегодняшний мир, в котором прибавились проблемы, тогда неизвестные.
Ты не знал его, сказал я Луле. Он был систематическим на воскресниках, в учебе и в поведении; скромный, бескорыстный, он подавал пример на производстве и в бою.
Думаю, что при построении социализма чем больше получают привилегированные, тем меньше получат самые нуждающиеся.
Я повторил Луле что время, измеряемое годами, теперь идет быстро; каждый год умножается. Почти то же самое можно сказать о каждом дне. Постоянно публикуются новые сообщения, связанные с ситуациями, предвиденными в ходе моей встречи с ним 15-го числа.
Делая упор на экономические аргументы, я объяснил ему, что когда в 1959 году победила Революция, Соединенные Штаты платили преференциальную цену в 5 центов за фунт, покупая значительную часть нашей сахарной продукции, которая на протяжеьии почти века направлялась на традиционный рынок этой страны, в критические моменты всегда снабжавшейся надежным поставщиком, находившимся очень близко от ее берегов. Когда мы приняли Закон об аграрной реформе, Эйзенхауэр решил, что надо делать, а мы еще не подошли к национализации его сахарных заводов — это было бы преждевременно, — и еще не применили к его крупным латифундиям Закон об аграрной реформе, принятый в мае 1959 года. В силу этого поспешного решения наша сахарная квота была в качестве наказания отменена в декабре 1960 года, и позже перераспределена между другими производителями этого и других регионов мира. Наша страна оказалась блокированной и изолированной.
Самым худшим было отсутствие щепетильности и методы, применявшиеся империей, чтобы навязать миру свое господство. Они внесли вирусы в страну и погубили лучшие плантации сахарного тростника; повели наступление на кофе, на картофель, а также на свиней. Одним из наших лучших сортов сахарного тростника был «Барбадос-4362»: он рано созревал, давал выход сахара, иногда достигавший 13–14 процентов, его вес на гектар мог превышать 200 тонн 15-месячного тростника. Американцы покончили с лучшими плантациями, сея болезни. И что еще серьезнее: они внесли вирус геморрагической лихорадки денге, которая поразила 344 человека и убила 101 ребенка. Использовали ли они другие вирусы — этого мы не знаем, или же они не сделали этого, боясь близости Кубы.
Когда по этим причинам мы не могли выполнить своих обязательств по поставкам сахара в Советский Союз, они никогда не переставали посылать нам товары, о которых существовала договоренность. Помню, как я торговался с советской стороной о каждом центе цены на сахар; я обнаружил на практике то, что знал только в теории: неравный обмен. Они гарантировали цену выше той, что господствовала на мировом рынке. Соглашения планировались по пятилетиям; если в начале пятилетия ты посылал определенное количество тонн сахара в уплату за товары, в его конце стоимость их продуктов по международным ценам была на 20 процентов выше. Ведя переговоры, они всегда проявляли щедрость: однажды цена на мировом рынке вследствие конъюнктуры достигла 19 центов, мы крепко держались за эту цену, и они ее приняли. Это послужило затем основой для применения социалистического принципа в отношении того, что при строительстве социализма экономически более развитые должны поддерживать менее развитых.
Лула спросил меня, какой была покупательная способность 5 центов, и я объяснил, что за одну тонну сахара тогда покупали 7 тонн нефти; сегодня по справочной цене легкой нефти — 100 долларов — покупается только баррель. Сахара, который мы экспортируем при нынешних ценах, хватило бы только на то, чтобы приобрести импортированное топливо, которое расходуется за 20 дней. На его приобретение пришлось бы затратить около 4 миллиардов долларов в год.
Соединенные Штаты субсидируют свое сельское хозяйство десятками миллиардов ежегодно. Почему они не разрешают свободно ввозить в свою страну производимый вами биоэтанол? Его субсидируют жесточайшим образом, чем отнимают у Бразилии поступления в миллиарды долларов в год. То же делают богатые страны со своим производством сахара, масличных культур и зерновых, чтобы производить биоэтанол.
Лула анализирует данные по сельскохозяйственному производству в Бразилии, представляющие большой интерес. Он сообщает мне, у него есть исследование, проведенное бразильской прессой, где показывается, что до 2015 года мировое производство сои будет расти темпом 2 процента в год, то есть это значит, что потребуется произвести на 189 миллионов тонн сои больше, чем сегодня. Чтобы удовлетворить мировые потребности, производство сои в Бразилии должно расти темпом 7 процентов в год.
