Александр Наумов - Спецзона для бывших
– В зоне трудно адаптироваться?
– Я бы не сказал. В зоне такой же мир, как на воле. В том смысле, что все мы живем на одной земле. Только сейчас нас огородили высоким забором. В зоне смотрят, кем ты раньше был. Если был нормальным человеком, то будешь жить нормально и в зоне.
– Значит, к зоне можно привыкнуть?
– Так тоже нельзя сказать. К неволе привыкнуть нельзя. Какие бы условия здесь ни были. Привыкнуть – это значит забыть то, что было до этого, до зоны.
– Вам снятся сны?
– Да, снится дом. Снится мама. И вообще… я не верю… что она умерла. Просто я… очень давно… не видел ее.Глава шестая Жизнь после жизни
С простреленной головой
– Я был с подельником, нас брали ОМОН, СОБР и военная часть, где мы служили, – говорит бывший солдат-срочник З. – Потом мне вменили пятнадцать статей Уголовного кодекса, включая покушение на жизнь сотрудника милиции, взятие заложников, разбой…
Осужденный З.
– Сам я из Ростовской области, из города Таганрога. Маленький курортный городишко на берегу Азовского моря. Откуда меня призвали на службу в армию. Я отслужил немножко больше года… Не знаю, что тут еще рассказывать.
– Рассказывай по порядку. Это первая судимость? Приводы в милицию раньше были, до службы в армии?
– Конечно. Правда, у меня отец сам милиционер. Можно сказать, отмазывал. В основном это были драки.
– Ваша семья была благополучной?
– Да. У меня две сестры – старшая и младшая. И старший брат. Отец и мать. У всех высшее образование. Сестра пишет сейчас докторскую диссертацию. Брат живет в Москве. В свое время он тоже закончил институт, работал в банке, уехал в Москву и открыл собственное дело.
– Если бы из армии ты не попал в колонию, чем бы потом занимался?
– Пошел бы в милицию. По материнской линии мой двоюродный дядька работает в уголовном розыске – вот к нему бы пошел…
– В армии в каких войсках служил?
– Я попал в ОБОН – отдельный батальон особого назначения. Нас готовили для «горячих точек», тренировали…
– В каком году тебя призвали?
– В 1996-м. Больше года я прослужил, потом меня осудили. Сначала на десять лет. Я бумаги писал, и два года мне скинули. Сейчас получается восемь лет. На тот момент, когда вышла амнистия, я сидел в СУОНе – это строгие условия отбывания наказания. Я был злостным нарушителем режима содержания.
– Что ты нарушал?
– Так, ничего… по подъему один раз не встал. Я уже не помню, это был 1998 год, когда я приехал в колонию. В 1999 году ушел на СУОН, а в 2001 году вышел оттуда.
– Вернемся к армии. Что там произошло с тобой? За что ты получил срок?
– Погулять ушел с автоматом. Точнее, я без автомата был, а мой подельник – с автоматом. На посту стоял. Внутренний караул части. Охранял склады вооружений. Он на вышке стоял, а я в караульном помещении водку пил с начкаром. У нас в начальники караула заступал замкомвзвода – старший сержант – мы с ним друзья были. И там праздник отмечали какой-то… Перебрал я маленько, пошел к земляку своему, на вышку, говорю: «Пойдем со мной, погуляем». И он пошел погулять. Со мной. В самоволку мы вообще каждый день ходили. Многие ходили… кому было куда идти! Наш батальон стоял в самом городе, вокруг частный сектор. Мы вышли, и я сразу у него забрал автомат. Вроде как ближе к сердцу, подумал, так безопаснее будет.
– А что же земляк? Так просто отдал автомат?
– Он совсем пьяный был. Я ведь ему бутылку спирта подарил…
– И куда же вы пошли?
– К девушке моей – у меня девушка там была. Недалеко жила. Пришли, немножко погуляли и дальше пошли. В пару домов зашли, посидели… Купаться я захотел – лето было, жарко – за город мы уже выехали, за Красноярск, на озеро Кардач.
– На чем выехали?
– На машине. По пути поймали…
– И вы оба были в форме и с автоматом?
– Нет, мы уже переоделись.
– Автомат при вас был?
– Да.
– Водитель не испугался?
– Не знаю. Я его не спрашивал, испугался он или нет. Так-то мы с ним ничего не сделали. Я попросил его, чтобы он за город нас вывез. И все.
– А деньги были расплатиться?
– Нет. Мы за город выехали, он поехал обратно в город, а мы пешком пошли. На озеро. Купаться. По дороге увидели бабульку с дедулькой, на «Москвиче-412», на природу приехали, отдыхали. Жарко было, я к ним подошел, попросил воды попить. А у меня автомат в куртке, в кожаной, был завернут. Дедок, похоже, военный был. По очертаниям увидел, что это оружие в куртке завернуто. Мы у них воду попили и ушли. А на озеро пришли – я успел только сигарету скурить – уже окружают! Машины начали подъезжать… Там местность ровная, поля кругом, укрыться негде. Нас взяли в кольцо, предложили сдаться. Я не захотел. Решил не сдаваться. Оказал сопротивление. Начал отстреливаться от них. Они мне дали три минуты подумать… Это были три воинские части, включая мою. Группа ОМОНа, группа СОБРа. И с Новосибирска прилетел главнокомандующий внутренними войсками, фамилию не помню. Близко не подходили. Метров восемьсот они от нас были. Но я первым огонь не открывал. Первые они начали. А я специально ни в кого не целился. Вообще, как все получилось? Как только нас оцепили, со мной разговаривал подполковник из нашей дивизии. Он сказал, что если я через три минуты не сдамся, то на вертолете прилетят собровцы – у них будет приказ на уничтожение. Ну я помахал ему рукой, что мы не будем сдаваться. Прилетел вертолет – «корова» МИ-8 – сделал два круга. Они по инструкции сначала делают два круга, потом зависают и высаживают людей. Мы сразу в камыши! Чтобы нас было хуже видно. Вертолет завис над озером. Дверь открылась, и они с ручного пулемета начали стрелять. Я в ответ – по ним. Стрелял по винту и в машинное отделение. Видимо, зацепил, и вертолет улетел. А потом я выстрелил в себя, в подбородок. Это уже когда они всерьез решили меня уничтожить. Думаю, все равно живым не дамся. И правильно, кстати, сделал. Потому что я потерял сознание, потом долго лежал в реанимации, мне снесло половину черепа, которую восстановили с помощью вставной пластины. Потом в психушке меня держали. Зато теперь я живой и, можно сказать, здоровый. А вот что сделали с моим подельником… Из-за меня его «чуть-чуть» допрашивали… последнее здоровье отняли. Пока я лечился, с него показания брали. Поотбивали всё, что можно. Так что я еще легко отделался. Самое интересное, что когда я выстрелил, я подумал сначала, что была осечка. Потому что сознание потерял только на несколько минут и почти сразу пришел в себя. Только звука не было: ничего не слышал. И вижу, что кровью захлебываюсь. Помню, как меня до города везли, в реанимацию поднимали, и уже на операционном столе я «отъехал». На пятые сутки пришел в сознание… Мне зашивали подбородок, язык, небо. Десны сшивали. В носу что-то сшивали. Глаз у меня левый мертвый, не видит. Левая сторона мозга зацеплена. Если по медицине, то у человека работает в основном правая сторона мозга. Так что все нормально, легко отделался. Отдыхаю постоянно. Бывает резкая боль в голове: словно кто-то что-то ковыряет там… Привык. Она недолго длится, минут десять-пятнадцать. Сначала я не разговаривал – разучился. Меня в психушке учили говорить. Я лежал в психоневрологическом отделении. Мне дали вторую группу инвалидности. Оттуда отправили в тюрьму. Сначала следствие было, почти год длилось. Мне вменяли пятнадцать статей Уголовного кодекса, в том числе 317-ю статью – покушение на жизнь сотрудника милиции, находящегося при исполнении. Один майор – командир группы ОМОНа – пострадал от моих выстрелов. Я его зацепил. И боец один пострадал. Но все остались живые. У меня трупов нет. Еще была статья – взятие заложников, разбой…
– А каких заложников вы брали?
– Эту статью потом перебили на другую – «Незаконное лишение свободы». Я стал объяснять, что никаких заложников мы не захватывали. Потому что если бы мы захватили, мы бы требовали чего-нибудь. А незаконное лишение свободы приписали к тем случаям, когда мы заходили после моей девушки еще в два дома. Там разбой присовокупили, потому что мы вещи забрали переодеться.
– То есть в этих домах жили незнакомые люди?
– Да. Надо же было переодеться. Не ходить же в военной форме. Но вели мы себя культурно. Я зашел, поздоровался, попросил спортивный костюм и кожаную куртку. Они мне дали. Я сказал спасибо, распрощался и ушел. По закону это вышла 62-я статья, то есть разбой. Еще мне вменяли статью «Угроза жизни убийством». Мы ночью шли, в одном доме горел свет. Мы зашли, чтобы переночевать. Когда уходили, я сказал хозяину: «Если ты за нас кому-нибудь расскажешь, я приду и убью тебя». По совокупности всех статей, мне хотели дать высшую меру. И меня уже вывезли на тюрьму, но заступились за меня мои командиры – комбриг, комбат, командир роты и командир взвода. Писали ходатайство за меня. Москва отменила решение первой инстанции, и мое дело передали в другую прокуратуру. Было проведено доследование, и в оконцовке дали десять лет.
– Объясни, зачем ты все-таки ушел из военной части? Были проблемы?
