Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович

Неожиданно в подвал не вошел, а скорее влетел, неизвестный молодой полуинтеллигент, быстро подошел к следователю-чекисту, что-то шепнул ему на ухо и так же быстро вышел вон. Следователь-чекист немного призадумался, что-то еще приписал, а затем неохотно, тихо прочитал и подсунул полковнику:

— Подпиши свое показание, — и два невооруженных чекиста вновь поволокли его обратно в ту же клетушку.

Настали томительные минуты неизвестности. Давид Ильич искренно, чистосердечно желал в то время скорее смерти, чем переносить боль, мучения и издевательства от людей, потерявших всякие элементарные понятия о гуманности к ближнему своему, такому же человеку.

Но судьбе его не пришел еще конец: брат его жены, юнкер Авдуш Цепа, не шел, а летел в то время по безлюдным улицам города в «чеку», на выручку его.

«Положу все, но Давида Ильича выручу, вырву из когтей “чеки”, - думал юнкер Цепа, — нужно быть только лишь дипломатичным и узнать прежде всего причины его ареста, а для этого нужно будет войти в контакт и с заведующим канцелярией “чеки”, а после уже посетить и Брега и Дожу; обоих разбойников знаю хорошо. С ними ведь можно сговориться, хотя и за дорогую цену. Поспать бы, завязать скорее переговоры, а то могут ночью и “ликвидировать” его… Где он теперь, бедняга? Если в тюрьме, то еще есть надежда на освобождение, а если в арестном помещении, в подвалах “чеки”, значит, первый кандидат в “местную ликвидацию”… Нужно добиться, во что бы то ни стало, сию же минуту перевести его в тюрьму», — заключил юнкер Цепа и ускорил шаг.

В чрезвычайной комиссии послеобеденные занятия уже начались, и юнкер Цепа беспрепятственно прошел к заведующему канцелярией. К удивлению его, главным канцелярским чекистом оказался бывший друг его в детские годы и по сельской школе Дон Опал. Друзья детства встретились по старой памяти восторженно и для интимной беседы перешли в отдельную пустую комнату, прикрыв за собой и дверь на ключ.

— Дон! Скажи, пожалуйста, как ты попал сюда? И что это за выстрелы у вас в подвале? — поторопился юнкер Цепа спросить тревожно.

— Желудок, братище, заставил! Полная безработица, хаос, продуктов нет, вот и записался в партию «товарищей», и мне дали пока место заведующего канцелярией, — ответил Дон Опал, умолчав о причинах стрельбы. — Ну, а как твои дела, Авдуш?

— И не спрашивай, пресквернейшие! — с больной гримасой ответил Авдуш и, немного подумав, быстро заговорил: — Ты меня прости, я буду с тобою откровенен, как-то было между нами и в детские годы… О себе рассказывать пока нет времени…

— Говори, говори, Авдуш! Я к твоим услугам весь…

— Сегодня арестовали Давида Казбегорова, — начал Авдуш, — и конфисковали у него много собственно его ценного имущества, денег и драгоценностей. Скажи, пожалуйста, где он и могу надеяться хотя бы на личное его освобождение и за что его лишили свободы?

— Знаю, знаю Казбегорова. Он теперь у нас в подвалах, а его ценности, деньги и вещи также доставлены, и часть из них будет выдана в «награду» лицам, указавшим его, а часть — зачислена в революционный фонд…

Дальше он не мог говорить, так как юнкер Цепа сильно задрожал, побледнел и тихо протянул:

— Несчастная мачеха с Фруктом! Проклятие ее еще и до сих пор висит над нами, сиротами…

— Почему ты так сильно побледнел? — участливо спросил Дон Опал.

— Ничего, ничего! Говори дальше, — опомнился юнкер Цепа.

— А кем тебе доводится он, этот Казбегоров? Бывший ли начальник в училище или просто знакомый по хорошим коммерческим делам? Ведь он Генерального штаба полковник, да к тому же и богатый аристократ, кажется? А тут германцы начали наступать по всему фронту; не обращают даже внимания на начатые мирные переговоры в Брест-Литовске; заняли уже всю Украину до Ростова-на-Дону, Таганрог, Харьков, Полтаву, Чернигов, Минск, Полоцк и, кажется, сегодня Псков. Формирование Красной Армии только начинается, по почину «Исколострела», который хочет в ближайшем будущем переименовать для этого и все остатки восьми Латышских стрелковых полков прежней организации с «выборным командным составом» в красноармейские полки и свести их в отдельный корпус; а красногвардейцы бессильны остановить натиск германцев; они заняты внутренними делами, — пояснил вопрос обстановки канцелярский чекист Опал.

— Он наш зять! — тихо ответил юнкер Цепа.

— Как?! Твоей сестры, Мили, муж? — вскрикнул Опал, как бы волнуясь.

— Да.

— Так ты так и говори! — твердо протянул Опал. — Его нужно скорее спасти: перевести в тюрьму до выяснения дела; в противном случае могут и «ликвидировать» по ошибке сегодня же ночью. Грехов за ним у нас никаких не значится, а арестовали только по телеграмме из Пскова, за покушение убить какого-то комиссара «Скудного». А это обвинение растяжимое… Можно и вывернуться. Значит, нужен только хороший «куш»… Иди, и как можно скорее, к товарищу Брегу, ты его знаешь, а после посети и товарища Дожу. Как только получу от них распоряжение, хотя бы и по телефону, ту же минуту дам распоряжение по канцелярии о переводе его в тюрьму, где с ним можно и видеться в назначенные для того часы. Ну, иди и скорей! Только говори с ними твердо и настойчиво. После того заходи ко мне сюда…

Юнкер Цепа вышел не прощаясь и быстро направился в президиум комитета, а Дон Опал тем временем через задний ход бросился по темной лестнице в подвал предупредить инквизиторов-чекистов, стрелявших и допрашивавших в то время измученного полковника Казбегорова.

Прием у Брега был в разгаре, но очередь просителей была до того велика, что юнкер Цепа предпочел искать другой выход и обратился к секретарю с просьбой принять его вне очереди по делам службы.

— А вы знакомы с товарищем Брегом? — поинтересовался секретарь.

— Да.

— Ваша фамилия, — получив утвердительный ответ, секретарь что-то записал и ушел, но через минуту-другую вернулся и с улыбкой протянул, усаживаясь около стола: — Товарищ Цепа! Ваша первая очередь.

Брег принял юнкера Цепу как старый знакомый их дома; дружески пожав руку и усадив на стул около стола, он начал было расспрашивать про старые дела молодости и про Людмилу Рихардовну. Цепа отвечал неохотно и при первом удобном случае заговорил о своей просьбе.

— Ваша сестра гордячка и великая аристократка теперь, — в ответ сквозь зубы протянул Брег. — Я все же сделаю удовольствие для вас и для нее. Дело не так уж страшное, как казалось сначала: нужен только лишь хороший куш! Вот вам пропуск к губернскому комиссару: он кавказец-осетин и, быть может, тоже войдет в положение арестованного, — он приподнялся, подал руку и пропуск и с масляной улыбкой снова заговорил фамильярным тоном: — Людмиле Рихардовне передайте привет и наилучшие пожелания. На сей раз она еще не может рассчитывать. Нужно только лишь терпение.

«Вот хам! В такую тяжелую минуту и он вспоминает прошлое, молодых, детских лет игру… И награждает еще злой шуткой», — подумал юнкер Цепа и молча вышел, быстро направляясь в губернский комитет.

В губернском комитете товарищ Дожа принял юнкера Цепу также вне очереди, через своего секретаря, на основании пропуска Брега. Причем еще при входе в его кабинет он бросил на вошедшего суровый взгляд и почти что крикнул ему навстречу:

— Знаю, знаю твое дело! Мне уже сообщили по телефону. Я дал свое согласие… Больше ничего! Можешь идти обратно.

Цепа вежливо откланялся и также молча вышел в коридор; не зная, что же дальше предпринять, он остановился в раздумье. О темных делах Дожи в прошлом юнкер Цепа слыхал и от сестры, и от Давида Ильича, почему в заявление его, что он, мол, дал свое согласие, не верилось теперь. Вообще Дожа не внушал доверия, и на сей раз казалось невероятным его джентльменство и высокий жест великодушия. Тем не менее юнкер Цепа все же решил идти обратно в чрезвычайную комиссию, к Опалу.

Опал, вероятно, ожидал его, так как не успел юнкер Цепа войти в канцелярию, как у дверей он уже схватил его под руку и молча увлек к окну.

— Видишь! — протянул Опал. — Его увели в тюрьму. Но знай, дружище, рука руку моет; а дальнейшая его судьба зависит также от того…