Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №9 (2001)
М.Ганина • Чтобы не сгореть на воде... (О русском языке и о русской жизни) (Наш современник N9 2001)
Майя Ганина
ЧТОБЫ НЕ СГОРЕТЬ НА ВОДЕ...
(о русском языке и о русской жизни)
“Не ревнуй лукавнующим, ниже завиди творящим беззаконие. Зане яко трава скоро исшут, яко зелие злака скоро отпадут... Видех нечестивого, превозносящегося и высящегося яко кедры Ливанские. И мимо идох и се не бе, и взысках его, и не обретеся место его...”
Не правда ли — текст псалма, приведенный выше на церковно-славянском, не только понятен нормальному русскому человеку, но и доставляет радость именно понимаемой древностью написанных слов: “Зане яко трава скоро исшут, яко зелие злака скоро отпадут... И мимо идох — и се не бе...”
О многих, “превозносящихся и высящихся, яко кедры Ливанские”, нечестивых, творивших всяческие беззакония на русской земле и над народом русским, можно ныне произнести: “И мимо идох и се не бе, и взысках его, и не обретеся место его...” Увы, на смену приходят, покуда, такие же, но тем и прекрасен древний псалом, что подтверждает мудростью тысячелетней: и эти так же — скоро исшут...
Ну а мы?..
“Храни незлобие и правоту и вознесет тя, еже наследити землю твою, останцы же нечестивых потребятся...”
Есть слух, что священные тексты, псалмы и молитвы — намереваются перевести на современный русский язык, ибо непонятны молящимся. Решаться сие будет, конечно, отцами церкви. Стоит подумать: на какой “современный русский”?.. Где край сегодняшней языковой “современности”, кто его определяет ныне? Есть ли такой властный орган?..
Позволю себе вспомнить картинку из далекого моего детства. Одна тысяча девятьсот сороковой год. Пять утра. Лето. Подмосковная деревенька Малые Вяземы. Встает солнце. Хлопая лихо кнутом, подгоняя медлящих коров, по деревенскому порядку идет мальчишка-подпасок лет тринадцати и поет что есть мочи:
— Я, мальчишка, каюсь, каюсь,
Что молодой мало гулял.
Я молоденький женился,
Как цветок в поле увял!..
Деревенские старухи и молодухи, из своих хлевов тех коровушек любимых выгоняющие, слушают частушки посмеиваясь, лишь кто-то певца окоротит:
— Васька! Ты че разорался, как резаный заяц? Дачников разбудишь!..
Васька, не обращая внимания, продолжает хлопать кнутом и петь на исконнем русском языке.
Ну а теперь перенесемся снова в год две тысячи первый. Подмосковный (любой!) поселок. Лето. Пять утра. Встает солнце. Коров нет. Если одна-две на бывшую деревеньку и имеются, их бережно пасут на задах своих усадебок хозяева. И домов-то осталось, прежних, несколько. Но вдруг появляется на проулке доживший каким-то образом до своих семидесяти с гаком Васька и, соображая, где бы ему найти необходимое позарез, начинает петь ту самую частушку, кою пел шестьдесят лет назад.
Допустим такое.
В лоджию одного из новых роскошных многоэтажных особняков выходит хозяин, еще не успевший заснуть после позднего возвращения. Недовольно послушав и посозерцав поющего, произносит, обращаясь к вышедшей следом полуодетой девице:
— Ну, кайфово, сингл у этого хиппаря не такой наглый, как Буйнов вчера!.. А то всех бы выдавил. Эта терра вполне гуд, но аборигены! В резервации, как индейцев — американцы!.. Киш мирен тохас, блин!.. И — порядок!..
— Собрать бы герлов хиппаря послушать! — радостно восклицает девица. — Я от него тащусь!.. Гоу, подринкам, да слип!..
Такие вот, приблизительно, тексты звучат ныне раскованно и уверенно не только в казино и лоджиях особняков — это бы еще можно как-то представить. Нечто подобное звучит в эфире радио и телевидения, распечатывается различными СМИ, подобный словесный набор ретиво внедряется в уста молодых жителей земли русской. Так говорить теперь очень престижно.
Землю, опоганенную, разоренную, разрытую, сожженную, заваленную чужими и собственными отходами современной цивилизации, — еще недавно чистую благодатную зеленую землю нашу — сегодня омывает Великая Вода. Очищает новый Потоп. Пускай через триста лет — как после татаро-монгольского ига, — но возродится и будет простираться величественно и бескрайне прекрасная земля наша от океана до океана. Будет!
Но народ, ее населявший? Что станется с ним?
Народ, Род, жив, пока хранит бережно язык свой, данный ему Изначала. Слово. Лишь оно сохраняет историю Рода, Культуру, Обычаи.
Только Слово. Не картинка на экране телевизора, “видика”, не строка, возникшая и растворившаяся в модном ныне Интернете. Живое слово живого языка.
Напомню: Словом воскрешали умерших, заговаривали болезни, Словом останавливали кровь, Словом поднимали на подвиг. “Он Слово знает!..” — говорили про удачливого.
“В начале было Слово, — сообщается в Евангелии от Иоанна. — ...В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков...”
У всех народов, у русского тоже, существовали творцы новых слов. Из разговорной речи они переходили в литературу: вспомните Тургенева с его “шуршит”, “стушевался” Достоевского. Переходили и закреплялись навечно.
Много прекрасных, ранее мне незнакомых слов посчастливилось услышать за годы моих скитаний по земле русской. Особенно на северах, где язык наш долго сохранялся в первозданной чистоте.
— “Коровы-те уйдут в лес и давай за грибами шлевушить, как дяденька шлевушит!..”
Чем заменишь тут “шлевушит” — звуко- и картинно воспроизводящее то, о чем повествуется? “Ходят”?.. “Ищут”?.. “Собирают”?.. Да нет: “шлевушат”!
Увы! Своего нам не надо. Какие язвительные письма получала я от русских людей на мои статьи о современном русском языке, которые некогда печатала прежняя “Литературная газета” в дискуссии. Одно из писем так и было озаглавлено: “Шлевушащие коровы!..”
Куда нам!
— “Гоу, подринкам, да слип!”
Вы скажете: подумаешь, беда какая!.. Это городской сленг, жаргон групповой, он существовал во все времена и везде. Слова менялись со сменой времен и поколений, но молодежь — везде и всегда предпочитала общаться на “своем” языке. Да и не только молодежь. Существует профессиональный жаргон, сословный — жаргон одной социальной группы людей. Кстати: “ЖАРГОН (фр. jargon) — условный язык какой-либо социальной группы, отличающийся от общенародного языка лексикой, но не обладающий собственной фонетической и грамматической системой”. Словарь русского языка АН СССР”, 1981 г.
На строительстве сибирских дорог Сталинск — Абакан, Абакан — Тайшет, Тайшет — Лена, БАМ (куда я ездила в командировки от разных печатных органов, в годы пятидесятые—семидесятые) мне приходилось слышать и записывать не только речь и “словечки” молодых строителей, съехавшихся туда в послевоенные годы надежд и общего подъема — со всех концов России “за туманом и за запахом тайги”, а также за тем, чтобы восстановить (и восстановили!) нормальный общий уровень жизни, разрушенный войной. Однажды я застала следующую сценку и соответствующий ей диалог.
В конторе прорабского участка на станции Бискамжа некий гастролер, заехавший в глубинку, перекантовался подальше от глаз правосудия; выясняя отношения с прорабом, вдруг выхватил, задираясь и пугая, финку и бросился на прораба. Реакция того оказалась мгновенной (сам прораб был с богатым лагерным прошлым, да и гастролер подобный тоже не первый, не последний): он опрокинул конторский стол под ноги нападавшему, сбил его на пол ударом кулака, рявкнул, откачнув стол на прежнее место, открыв ящик:
— Эй! Дыбай, булаты бортаю! Кидай сюда перо, сявка! Трекаешь?
“Сявка” долго себя просить не заставил, финку в ящик стола, где лежало еще несколько таких же изъятых “перок”, положил.
— Я ж шутю, гражданин начальник! Я не знал, ты ништяк базаришь! У мене нутро гнилое, а мене мастер на такую упируху ставит... Помоги понт сорвать!..
— У нас тут, бритый шилом, медведь прокурор! Нечего мне варганку крутить! Поплывешь по Тузахсе ногами вперед!..
Такая вот сценка была, мною увиденная и, конечно, подробно записанная. “По фене” я, в общем, не “ботала”, хотя пребывание мое длительное на тех стройках словарную память мою обогащало подобным ежедневно. Там работало довольно много народу, освободившегося из заключения и по тем или иным причинам не пожелавшего вернуться на “большую землю”.
Другая сценка, записанная там же: закрытие рабочих нарядов в конце месяца. Присутствуют тот же прораб, строймастера, бригадиры участков. Деловой разговор, сочно сдабриваемый шуточками:
— Записывай, Михалыч, в наряд: корчевка пней бульдозеристом вручную. Снять бульдозер с пня и отнести на расстояние десять метров!..
— Оплатить повременку по пятому разряду за открывание дверей на пикете, разгонку дыма, планировку ветра, подтяжку солнца!
— Тухта, не оплачивать!
— Михалыч, пятый разряд — мало!
