Фредерик Поттешер - Знаменитые судебные процессы
Большинство из них не виделись друг с другом с того ужасного дня 13 октября 1307 года, когда их схватили. Многие, принадлежащие к отдаленным командорствам, вообще никого здесь не знают. Есть и чужеземцы, прибывшие из тамплиерских провинций в Кастилии или Майнце. Но все они чувствуют себя братьями, представителями одного ордена, единого рыцарства. Все они вновь готовы пожертвовать жизнью, чтобы защитить воинство Храма, и пришли громко и во всеуслышание заявить об этом папскому трибуналу. Эта братская встреча положила конец трем годам страна и недоверия.
Трибунал, перед которым тамплиерам предстояло давать свидетельские показания, был учрежден несколько месяцев назад после долгих и трудных переговоров. У короля и папы возникли разногласия в отношении судебной процедуры. Филипп Красивый требовал обвинительного приговора и роспуска воинства Храма, опираясь на признания, которые были вырваны у рыцарей и сановников сразу после ареста.
Со своей стороны Климент V не считал неоспоримым доказательством эти признания, добытые насилием и пытками, несмотря на то, что сановники ордена повторили их в присутствии кардиналов курии. Надо было прийти к какому-то решению. Сошлись на том, что будет начато новое следствие, но вопросы обвиняемым будут сформулированы на основе все тех же признаний.
Для ведения следствия были назначены два вида трибуналов. В каждой епархии Франции судьи под председательством епископа рассмотрят дела рыцарей, а в Париже перед особым трибуналом предстанет сам орден тамплиеров. Все материалы процесса будут с подобающей торжественностью переданы специально созванному собору — последней судебной инстанции. Папа же оставляет за собой право судить великого магистра и сановников.
Было условлено, что защиту обеспечат сами тамплиеры. Поэтому тем, кто пожелал бы защищать орден, предлагали безотлагательно явиться в суд. По всей Франции герольды оглашали епископский указ; "Вывести из узилища и под надлежащей охраной доставить в Париж братьев-рыцарей или сержантов, желающих принять на себя защиту ордена, дабы они выступили перед трибуналом".
Первое время в тюрьмах царила полная тишина. Каждый день по окончании мессы трибунал собирался в епископском дворце. Судебные пристав у дверей залы провозглашал:
— Если кто желает защищать орден воинства Храма» пускай он- покажется!
Но никто не, приближался к капелле, где сидели члены трибунала… Отупевшие от голода и одиночества, изувеченные пытками, обманутые папой, который не вступился за них перед всем миром, братья храмовники затаились в, своих камерах.
Так продолжалось две недели. Потом трибунал решил вдруг вызвать великого магистра: ему больше, чем кому-либо другому, пристало вести защиту орде-па. Но тут, почуяв опасность, вмешался королевский советник Гийом де, Плезиаж ведь если Жак де Моле возьмет защиту в свои руки, кончится тем, что собор вынесет оправдательный вердикт! Нужно во что бы то ни стало помешать этому…
Двадцать шестого ноября 1309 года. Комната, прилегающая к большой зале епископского дворца, переполнена людьми. Собрались все члены папского трибунала. Вот Жиль Эслен, архиепископ Нарбоннский, бывший канцлер королевства, потерявший эту должность из-за того, что отказался быть «палачом тамплиеров». Сегодня он — в роли могильщика. Король пристально следит за ним, и Эслен, чувствуя себя в опасности, не очень-то стремится быть беспристрастным. Гийом Дюран, епископ Мандский, и Гийом Бонне, епископ Байе, — друзья Филиппа Красиво го. Остальные четыре епископа менее влиятельны, и у них нет никакого желания ссориться с королем.
Появляется Жак де Моле, величественный и полный достоинства. Он оглядывает залу, надеясь увидеть хотя бы одно дружеское лицо. Но единственный, кого он здесь знает, Гийом де Плезиан, успел спрятаться за драпировкой.
— Вы хотите защищать орден?
Архиепископ Нарбоннский задал вопрос без обиняков. Великий магистр удивлен. Минуту он колеблется, затем переходит в наступление.
— Наш орден утвердил и наделил привилегиями наместник святого Петра, — произносит он звучный голосом. — И мне показалось бы странным, если б его вдруг решила уничтожить римская церковь, которая тридцать два года добивалась низложения врага ордена императора Фридриха II.
Епископы ошарашены. Им сказали, что великий магистр ослабел и утратил волю. И вот он бросает обвинение королю! Ибо в его словах— почти неприкрытая угроза Филиппу Красивому: Жак де Моле сравнивает короля с Фридрихом И, некогда оклеветавшим орден и сурово наказанным за это церковью. Кроме того, напомнив, что орден подсуден только папе, магистр дает понять—действия короля незаконны!
Гийом де Плезиан волнуется. Надо ли выйти из укрытия? Будет ли старый тамплиер сегодня столь же уязвим, как тогда, в шинонской тюрьме? Королевский советник решает выждать. Он прислушивается. Снова звучит мощный, неузнаваемый голос Жака де Моле:
— Как я ногу должным образом защищать орден? Я пленник папы и короля Франции, у меня нет и четырех денье, чтобы оплатить защиту!
Дабы умерить пыл великого магистра, епископы вознамерились зачитать его «признания». Не те признания, которые были вырваны у него сразу после ареста, а удивительные признания, сделанные в Шиноне папским легатам. Жак де Моле рычит:
— Я бы сказал вам кое-что, если бы вы не были теми, кто вы есть, и можно было бы заставить вас это выслушать!
Это не что иное, как вызов, сделанный по всей форме. Настоящее приглашение к поединку, вполне в духе воинственного старого рыцаря. Раздаются негодующие возгласы: епископы возмущены таким обхождением. Жак де Моле воодушевился, вновь ощущает боевой задор. Еще одно слово судей — и они услышат наконец голос великого магистра ордена тамплиеров! Но нет, Де Моле только что заметил в зале своего «друга» Гийома де Плезиана! Ему сразу вспоминается разговор в Шпионе. Он запнулся. Извиняется. Смиренно просит, чтоб ему разрешили поговорить с «мессиром Гийомом»… Игра проиграна. Здесь уже больше не услышат голос великого магистра. Двадцать восьмого ноября он вновь предстанет перед трибуналом и откажется защищать орден, «ибо он всего лишь бедный неграмотный рыцарь». Но этот жалобный голос, вымаливающий у епископов дозволения слушать мессу, уже не голос Жака де Моле. Рыцарь уже мертв, по еще не знает об этом.
Итак, за отсутствием именитых адвокатов утром 28 марта 1310 года фруктовый сад парижского епископа заполняют безвестные сержанты и рыцари, громко вопящие о своей невиновности, о невиновности своего ордена, об ужасах пыток.
Епископы папского трибунала слегка обеспокоены, они требуют подкреплений. Готовые вмешаться солдаты пока еще стоят за стеной сада. Бальи стараются успокоить толпу рыцарей, которые кричат все разом, вознаграждая себя за трехлетнее молчание.
Несмотря на весь этот гам, одни из епископов начинает читать по-латыни одиннадцать пунктов обвинения. Этот длинный и страшный перечень— произведение Гийома де Ногаре; с каждой фразой, с каждой минутой рыцари делаются все молчаливее, все мрачнее, все решительнее.
Когда чтение кончается, им предлагают перевести текст с латинского языка на французский. Снова раздаются возмущенные крики.
— Хватит с нас и латыни! — в бешенстве кричат тамплиеры. — Нам неохота слушать такие гадости еще и по-французски. Все, что тут сказано, — ложь и мерзость!
Чтобы внести некоторый порядок в прения сторон, трибунал предлагает рыцарям выделить доверенное лицо, которое будет говорить от их имени. Новый взрыв негодования.
— Лучше бы нас пытали по доверенности! — кричит один из братьей.
Рыцари, естественно, назначают своим представителем Пьера де Булоня. Он в свою очередь выбирает нескольких грамотных тамплиеров, чтобы те помогали ему. Один из них Рено де Провен— командор Орлеанский. Другой — Эмери де Вилье-ле-Дюк, простой рыцарь. Остальные капелланы. Все они перенесли пытки. Все готовы отказаться от сделанных признаний. Они безотлагательно берутся за дело, пункт за пунктом отвечают па обвинения, составляют записки и красноречивые петиции.
Две недели спустя после этого достопамятного дня «адвокаты» ордена, убедившись, что они по-прежнему подвергаются давлению и что некоторым из них грозят смертью, направляют судьям ходатайство, которое зачитывает перед папским трибуналом Пьер де Булонь:
«Если братья тамплиеры говорили, говорят пли скажут в будущем, пока они находятся в тюрьме, что-либо могущее послужить уликой против них самих или против ордена Храма, это не наносит ущерба означенному ордену, поскольку общеизвестно, что они говорили или будут говорить либо по принуждению, либо по наущению, либо из корысти—то есть подвигнутые уговорами, деньгами или страхом. Они заявляют, что докажут это в свое время в положенном месте, когда будут совершенно свободны… Они просят, взывают и ходатайствуют о том, чтобы при рассмотрении обстоятельств дела в зале не присутствовал и не мог их слышать никто из мирских, ни иной человек, в чьей честности можно справедливо усомниться…»
