Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 22. Прогулки по опушке
Опасный номер…
Таков он, кибоко (гиппопотам, бегемот) – живой символ Африки наряду с жирафами, зебрами, львами.
Прощальный свет
К озеру Мбуру, где кончался выбранный нами маршрут по заповедным землям, ехали мы местами обжитыми – банановые рощицы, кукуруза, плантации ананасов и зеленые волны чайных плантаций. Даже не верилось, что сохранился тут где-то островок дикой заповеданной жизни, как вдруг за уступившим дорогу нам стадом невероятно большерогих коров в кустах мелькнул полосатый матрасик зебры, за нею на поляне увидели мы стаю прыгавших через дорогу импал, и тут же сверкнула водная гладь Мбуру.
– Приехали, – сказал наш гид-шофер, указав на дымок за большою, как оказалось, столовой, палаткой.
– И жить в палатке? – спросила Женя.
– Да, – ответил Сам, уверенный, что это и есть настоящая жизнь в путешествии.
– Валера, Василь Михалыч, Володя! – обратилась Женя к мужской части нашей команды. – Палатки! Тут рядом, наверное, и львы, и змеи, и удобств, наверное, никаких. Звоните в фирму, пусть изменят программу.
Чертов мобильник в самом деле позволял позвонить куда угодно. Пришлось, заглянув в одну из палаток, выступить с небольшой речью.
– Женя, – сказал я на правах старшего, – житье в палатке ты запомнишь как самое лучшее в твоей жизни. Загляни: чистые постели, туалет, умывальник, вода для душа подвешена в мешке на столбе. И никто нас не съест…
Женя сдалась. Житье у Мбуру было действительно самым памятным за все двухнедельное путешествие. Палатки стояли не в ряд, в кустах к каждой вели дорожки, а чтобы вечером ты шел уверенно, у палатки зажигался старинный фонарь «летучая мышь», освещая дощечку на колышке с надписью: «Зебра», «Твига» («Жираф»), «Носорог» и так далее. Нам с профессором досталась палатка «Зебра», Жене и Валерию – «Твига», почтенной английской паре – «Тембо» («Слон»).
Орел-крикун.
В полотняном приюте нам предстояло провести два дня и две ночи.
Утром я вспомнил Пушкина: «Сон в палатке удивительно здоров». Но главное открытие было в том, что местные звери паслись рядом с «шатрами», как называла палатки Женя. Зебры с любопытством разглядывали нас из кустов, местные кукушки, сверкая на утреннем солнце красно-бордовыми перьями, прятались по кустам, сорокопут кормил птенцов прямо у входа в нашу палатку.
Привлеченный запахом кухни (тоже палаточной), небоязливо нас разглядывал кабан-бородавочник. Присутствие этого джентльмена с челюстью экскаватора совершенно успокоило Женю, и она заявила, что райское место находится именно в этой точке земного пространства.
Поколесив после завтрака по извилистым путям заповедника, поснимав табунки зебр, водяных козлов и газелей, мы сели в большую лодку. На носу ее примостился молодой угандиец с «калашниковым». «От крокодилов обороняться?» – «На всякий случай…» – неопределенно кивнул наш страж, явно довольный вооруженностью.
«В Мбуру полно крокодилов!» – сулили нам книжки путеводителей. Наверное, крокодилы в самом деле тут были. Но скрытый нависшей над водою растительностью край берега прятал все, что на нем могло затаиться. Зато птицы были все на виду. Змеешейки отдыхали после нырянья за рыбой на спинах у бегемотов, неподвижно, как зачарованные, глядели в воду огромные рыжие цапли. Летали «наши» щурки и ласточки. На веточках над водою сидело множество зимородков. Маленькие, бирюзовые, вели себя так же, как зимородки на наших реках, а более крупные, пегие (черное с белым), охотились так же, как охотится на мышей пустельга – зависали над водой в одной точке и, высмотрев рыбку, ныряли.
Но главной фигурой на озере был орел-крикун. Орнитологи предпочитают точность и называют орлов-рыболовов орланами. Их несколько видов. На американском гербе – орлан белоголовый, в наших местах живет орлан белохвостый, на Камчатке – орлан белоплечий. Всех отличают большие размеры, присутствие в оперении белого цвета и величественная осанка гордой, независимой птицы. Если не тревожить орланов, они держатся одних мест и выводят птенцов ежегодно в одном и том же гнезде, все время его подновляя. Пара орланов (во Флориде) прославилась тем, что, постоянно надстраивая гнездо, довела его в поперечнике до трех метров, до шести метров в высоту и в три тонны весом.
После захода солнца.
Африканский орлан – не самый крупный среди сородичей. Водится в Африке он повсюду южнее Сахары, где есть вода, но тут, на Мбуру, бывалого орнитолога Владимира Галушина он удивил численностью. Забыв обо всем, профессор считал гнезда на берегу, считал птиц и, возбужденный, подвел итог: «Невиданная плотность для хищников! В среднем почти на каждые семьсот – восемьсот метров – пара орланов!»
Мы плыли вдоль берега, и орланы, перекликаясь, постоянно были перед глазами. Удалось увидеть, как сорвавшийся вниз с ветки орлан спикировал в воду и в брызгах взлетел с рыбою в лапе. Запомнился буйвол, понуро стоявший в воде. Глаза его были воспалены, и ничто буйвола уже не пугало, не волновало. «Пришел к воде умирать, уже пятый день его вижу», – объяснил нам вооруженный гид. Два грифа, выжидательно сидевшие на сухом дереве, этот приговор подтверждали.
Но жизнерадостно по всему мелководью Мбуру всплывали, разевая пасти, грузные бегемоты. Один из них, либо очень сообразительный, либо беспечный, небоязливо ходил по берегу среди автомобилей туристов. Тут же прыгали избалованные подачками обезьяны, и важно чуть в стороне стояла парочка венценосных журавлей.
Больше всего запомнилась последняя ночь в заповеднике. Солнце в этих местах уплывает за горизонт сразу после шести, и в полчаса темень ночи все поглощает. После ужина только свет звезд помогал угадывать тропы к палаткам. Маячками на них стояли старинные фонари. Навестив чету Волковых (в конце путешествия сказать хорошим людям спасибо за щедрый для нас с Володей подарок – двухнедельное странствие), мы пошли к своей «Зебре», взяли фонарь под крышу палатки и просидели с уютным светом «летучей мыши» до полуночи. Я ковырялся в блокноте, Володя бисерным почерком заполнял «птичий» дневник. Тихо потрескивая, горел керосиновый наш светильник. Есть в человеческом обиходе вещи столь прочные и надежные, что кажутся вечными – швейная машина Singer, самолет Ан-2, «калашников» и вот эта «летучая мышь». Мама, помню, с таким фонарем доила корову, плыли однажды мы по Оке ночью, и на носу лодки был привязан этот фонарь, и вот тут, на экваторе, эта «интернациональная лампа» создает у входа в палатку ночной уют.
За палаткою в темноте кто-то шуршит, двигаясь по сухим травам, с озера доносится хор африканских лягушек, вдалеке, слышно, подвывают шакалы, и где-то рядом лают (!) две зебры. На огонек фонаря летят мохнатые бабочки. Непрерывно – «ры-ы… ры-ы…» – стрекочут цикады. Привлеченная светом, на стол к нам забирается красно-синяя агама. Не шевелимся, и смелая ящерица соблазняется лапкой потрогать наши бумажки… Тепло – градусов двадцать пять. Млечный путь в вышине ярок, а большие звезды сияют алмазами. Как велик мир! И, возможно, самое интересное в нем – жизнь, цветущая на Земле и, чудится, нигде больше. Какое счастье чувствовать себя пусть временной крупинкой жизни, наблюдать проявления всего, что дышит, летает, бегает, зеленеет…
– Никогда не слышал, как лают зебры, – говорит друг мой тихим голосом, чтобы не спугнуть ящерицу. И мы опять сидим молча, наблюдая звездное небо. Где-то не так уж далеко, по меркам небесным, скрипит сейчас снег под чьими-то валенками, грызут горькую корочку ивняка зайцы, спят под снегом медведи, мышкует лиса…
– Ну что, спать?..
С трудом тушим, прощаясь мысленно с Африкой, пахнущий керосином трудолюбивый, надежный фонарь.
• Фото автора. 2, 9, 30 июля, 24 сентября 2004 г.
Таежный тупик
Убежище Лыковых в Саянах – каньон верховий реки Абакан, по соседству с Тувою. Место труднодоступное, дикое – крутые горы, покрытые лесом, и между ними серебристая лента реки с бегущими к ней пенистыми притоками. Нелюдимость сих мест вовсе не означает пустыню. Этот таежный край сибирской тайги богат зверем, и тут хорошо все растет, благодатные кедрачи не тронуты человеком. Семья Лыковых без ошибки выбрала это место для скрытной жизни.
* * *Два года не был я у Агафьи. Препятствие главное – вертолет. Мало эти машины летают – дороги, не по карману ни лесникам, ни гидрологам, ни геологам, ни охотникам. Два года ждал случая. Когда он чуть замаячил, я прилетел в Таштагол – шахтерский городок в Кузбассе, тут готовился маршрут для полета, и местная власть нашла пару часов для меня. Но когда приготовились вылетать, испортилась вдруг погода. После гибели генерала Лебедя в этих краях «на воду дуют» – погода над горами должна быть надежно хорошей.
