В. Василевская - Воспоминания (Катакомбы XX века)
С 1929 года я начала понемногу ходить в церковь. Нравилась мне церковь Троицкая на Листах на Сретенке, но бывала я и в других церквах. Постепенно стала привыкать к церковнославянскому языку. Начала передо мной раскрываться и красота церковной службы. Некоторые песнопения я выучила наизусть, отдельные возгласы и слова глубоко западали в душу. Первое, что сильно подействовало на меня, был возглас священника "Слава Тебе, показавшему нам Свет!" Сразу я выучила "Воскресение Христово видевше…", очень полюбила Песнь Богородицы: "Величит душа Моя Господа".
С Верочкой мы жили очень дружно. Она познакомила меня со всеми своими подругами. Но никто из них так не привлекал меня к себе, как Тоня. Тоня была девушкой глубоко верующей — и это отражалось во всем ее поведении, во всех ее словах. Я знала, что у нее был духовный отец — старец. Как-то я прочитала "Братьев Карамазовых". Эта книга произвела на меня очень сильное впечатление. Все, что говорилось в ней о старце Зосиме, поразило меня. Достоевский так сказал о старце: "Это человек, который берет вашу душу в свою душу и вашу волю в свою волю". Я остановилась на этих словах и подумала: "Как хорошо было бы мне иметь такого старца!" Алеша Карамазов стал моим любимым литературным героем, а Достоевский — моим любимым писателем.
Читать я любила и читала довольно много. В то время еще можно было найти книжки духовного содержания у букинистов. Так я купила драму "Царь Иудейский" Константина Романова — дяди царя, которую очень полюбила, и некоторые стихи из нее повторяла вместо молитв (из молитв в то время я знала только "Отче наш"). Например, я любила "Молитву учеников Иисусовых":
Дай мне не быть малодушной,
Дай мне смиренной душой
Быть неизменно послушной
Воле Твоей пресвятой.
Дай мне в часы испытанья
Мужества, силы в борьбе!
Дай мне в минуты страданья
Верной остаться Тебе.
Солнца лучом озаривший
Смертные очи мои,
Дай мне, людей возлюбивший,
Непрестающей любви!
[…]
Первыми солнца лучами
Ночи рассеявший тьму,
Чистыми дай нам сердцами
Имени петь Твоему.
[…]
Из библиотеки их преподавателя, уехавшего за границу, Верочке досталась "Исповедь" блаженного Августина.
Это была первая серьезная духовная книга, которую я прочла. Читала с большим интересом. В подарок от моего двоюродного брата Венички я получила книгу Хитрова "Евстафий Плакида". Это жития святых, изложенные в художественной форме. Брат выменял эту книгу в керосинной лавке на несколько газет; она была предназначена для завертки мыла. Из всех поэтов я больше всего любила А.К.Толстого. Его поэму "Иоанн Дамаскин" и стихотворение "Грешница" я частично выучила наизусть, как и "Христианку" С.Я. Надсона. У всех поэтов во всех произведениях я искала христианские мотивы, близкие моей душе. Я очень любила петь "Ангела" и "В минуту жизни трудную" М.Ю. Лермонтова, а также "Нелюдимо наше море" Н.М. Языкова.
Знакомых, которые могли бы нам давать духовные книги, у нас тогда не было. Тоня была очень осторожна и боялась нарушить то медленное продвижение по духовному пути, которое у нас только намечалось. Жила Тоня за городом (Верочка у нее бывала раньше). Когда я зашла в ее комнату, меня поразила обстановка. Все стены были увешаны иконами. Я почувствовала трепет и благоговение, которые бывают, когда заходишь в церковь. О чем мы тогда беседовали, не помню, я почти все время молчала.
Тоня познакомила нас со своими родными. Когда мы уходили, мать ее невестки Валентина (не помню отчества) сказала, указывая на меня: "Тонечка, неужели ты такую хорошую девочку не поведешь к батюшке, чтобы он ее благословил?" Я очень смутилась, Тоня, по-видимому, тоже, и мы, ничего не сказав, ушли. Оказывается, там был о. Серафим.
Несколько лет спустя Тоня попросила у меня фотографию Верочки и мою. Я дала ей фото, где мы обе сидели в лодке, нас снимал фотолюбитель в Быкове в 1920 году. В следующий свой приезд Тоня сказала, что показывала фотографию батюшке, и он сказал: "Они прошли половину пути". — "А какая будет вторая половина, мы не знаем", — добавила от себя Тонечка. Я поняла, что есть человек, который следит за нашим духовным ростом и молится за нас.
Начало 30-х годовДо 31-го года я работала и училась. В 31-м году закончила курсы чертежников-конструкторов и продолжала работать в проектной конторе "Кожпроект". Когда я получала новое задание — чертеж или какую-нибудь другую работу, я мысленно испрашивала благословение Божие на эту работу и благодарила Бога, когда кончала работу. Никто меня этому не учил, это была у меня внутренняя потребность. Иногда мне очень хотелось помолиться. Тогда я уходила на плоскую крышу нашего учреждения (большой дом у Устьинского моста, который мы сами проектировали) и там находила место, где меня никто не видел. Никто из сотрудников, кроме моих близких подруг Ани* и Лины, не догадывались о моем мировоззрении. Только однажды, на Пасху, один из наших инженеров, как бы в шутку, обратился ко мне с праздничным приветствием: "Христос воскрес, Елена Семеновна!" Я ему так ответила "Воистину воскрес!", что он попятился назад с открытым ртом.
-----------------------
* Племянница П.А.Флоренского (прим. ред.)
В другой раз я пошла на демонстрацию. Тогда в этом отношении было очень строго: пропускать демонстрацию считалось антисоветским поступком. В 30-е годы антирелигиозная пропаганда была очень сильна. Во время демонстрации постоянно пели антирелигиозные песни и частушки. Однажды запели одну из таких безбожных песен. Я, конечно, не стала петь. Что у меня было на лице, я не знаю, но одна девушка подошла ко мне и шепнула на ухо: "Я тоже верю в Бога".
Верочка как-то проводила отпуск со своим отцом в Оптиной пустыни. Много интересного рассказывала она о ней, и мне захотелось поехать туда. В 33-м году я купила путевку в дом отдыха "Оптина пустынь". В моей палате жили восемь женщин. Я была очень переутомлена в это время и старалась ни с кем не сближаться. После завтрака брала свою сумочку с Евангелием и уходила в лес. По дороге мне то и дело попадались полянки, где росла в изобилии земляника. Я собирала ее в кулечек из бересты. Наконец, я нашла живописную полянку среди дремучего леса и решила здесь остановиться и почитать Евангелие. Но земляника не давала покоя: отовсюду выглядывали красные ягодки, и мне хотелось их рвать и рвать. Я поняла, что это искушение. Тогда я взяла кулек и выбросила все собранные мной ягоды. После этого села на пенек и стала спокойно читать Евангелие. Ягоды больше не привлекали моего внимания.
К обеду мы все собрались в большую трапезную монастыря. Вся прежняя роспись сохранилась. Душа моя отдыхала, глядя на окружающие меня прекрасно выполненные евангельские сюжеты. Отдыхающие реагировали по-разному. Один из них выступил на собрании и заявил, что надо было бы взять две бочки краски и замазать всех этих "богов". Но при мне это не было сделано.
В Оптиной, среди дремучих брянских лесов, я хорошо отдохнула и внутренне собралась. В нашей комнате одна из женщин занималась хиромантией. Она нам всем гадала. Мне она нагадала, что я скоро выйду замуж, у меня будет двое детей, что у меня нет склонности к техническим наукам. Последнее замечание меня удивило: "Как странно, а ведь я работаю техником-конструктором-строителем и очень люблю свою специальность". — "Тем не менее, это так", — ответила хиромантка. С тех пор я никогда больше не гадала. Я считала, что если Господь скрывает от нас наше будущее, то это для нашего же блага, и мы не должны стремиться непременно узнать его.
Предсказания хиромантки сбылись. Через несколько месяцев, в апреле 34-го года, я действительно вышла замуж. Мне очень хотелось выйти замуж за верующего человека, но это не было дано. Если я узнавала о человеке, что он верующий, то оказывалось, что он уже любит другую. Но в основном молодежь, с которой я встречалась, была неверующая. А некоторые просто скрывали свою веру, так как в то время к верующим было почти такое же отношение, как к врагам народа.
Один из моих знакомых, Владимир, был инженером-технологом, специалистом в области текстильной промышленности. С ним я была знакома с 27-го года. Мне было тогда 18 лет. Он работал в Орехово-Зуеве вместе с моим двоюродным братом Веничкой, инженером-электриком. По воскресеньям они оба приезжали в Москву, и Владимир Григорьевич (так я его называла, так как он был старше меня на 6 лет) часто бывал у нас. Он обычно покупал билеты в театр или кино и приглашал меня. Я с ним везде бывала, у друзей и знакомых, даже у его заместителя. Многие считали меня его невестой. Но мне в то время не очень хотелось замуж. У меня в тот период были иные мысли и настроения.
Но годы шли, и бабушка начала настаивать, чтобы я, наконец, сделала выбор. "Ты все смотришь на Веру, хочешь, как и она, дослужить до николаевского солдата", — говорила бабушка. Так говорили о девушках, которые до 25 лет не выходили замуж. Мама тоже в письмах намекала, что пора замуж выходить. Меня эти разговоры очень огорчали. Владимир Григорьевич не раз делал мне предложение, но я всегда уклонялась от этого разговора. Однажды он уехал надолго из Москвы. Когда вернулся, то поселился в Москве на казенной квартире при 1-й ситценабивной фабрике, где он работал, и снова мы стали встречаться. Кончался 33-й год. Он пригласил меня встречать с ним Новый год в его компании. Я вначале согласилась. Но вот в церкви объявили, что в 12 ночи будет Новогодний молебен. Тогда я сказала Владимиру Григорьевичу, что не смогу с ним встречать Новый год и ни с кем не буду. Он пошел один, никого не пригласив с собой. И вдруг ему захотелось в ту ночь бросить курить. Он знал, что я не люблю, когда курят, так как курильщики делаются рабами папиросы. И он бросил навсегда курение. Я была поражена. Я поняла, что так как я предпочла молитву новогодним развлечениям, Господь положил на сердце Владимиру Григорьевичу сделать какое-нибудь хорошее дело.
