Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)
– Чем же вы объясняете это? – поинтересовался я.
– О, причин много. У каждого своя версия. Ситуация эта толком не изучена, ведь самое существование двух государств в одном является нашей величайшей тайной, о которой не догадываются соседи. Исследования официально запрещены. Любое упоминание об этой структуре преследуется обеими сторонами – вероятно, они боятся сглазить или просто не хотят делиться столь удачным ноу-хау. Возможно, страна слишком велика, и потому власть обязана быть неоправданно жестокой или, по крайней мере, стремиться к этому. Возможно, сказывается традиция. Наконец, согласно моей собственной версии, власть есть попросту гетто, в которое коллективным решением отселяются самые алчные, тупые и бесполезные представители коренной национальности. А поскольку тупость всегда соседствует с агрессией, то им, чтобы они не обижались, присвоили название власти, что по самой фонетике свидетельствует о негативном значении слова: сравните «пасть» в обоих значениях, «влажность», «страсть»… Полагаю, изначально, препровождая их в это гетто, им попросту говорили «влазьте», отсюда и слово. Ничем иным я не могу объяснить отрицательную селекцию, которой руководствуется народ, отправляя своих представителей во власть. В хозяйстве таким людям не доверили бы ощипать курицу. Были, разумеется, попытки делегировать во власть уважаемых в обществе людей, но это быстро заканчивалось их перерождением или низвержением. Сегодняшняя тактика – максимальное взаимное дистанцирование с полным обрубанием концов. Видите ли, в какой-то момент это гетто в самом деле вообразило себя элитою и попыталось рулить, и это терпели, для виду соблюдая их установления, чтобы эти злые и наглые люди не слишком обижались. Иногда они наглели чересчур, и тогда происходила крестьянская война; но тут выяснилось, что даже успешная крестьянская война приводит к воспроизводству этой же общественной структуры. И мы отказались от мысли воевать с ними, перейдя к тактике откупа. Лучшие же наши представители давно отказались от мысли пополнить их ряды – теперь от сотрудничества с этим гетто они бегут, как от чахотки. Для нас захватничество вообще противоестественно. Мы предпочитаем отойти в сторону и подождать, пока зло выродится само. Борясь с ним, постепенно им же и становишься.
– За что же вы платите этому гетто и почему вообще появился откуп? – изумился я. – Этак вы никогда не победите коррупцию, с которою столько сражаетесь!
– Но кто же с нею сражается? – изумился он не менее искренно. – Это ритуальное заклинание, принятое вот уже двести лет! Это все равно, как если бы вы всерьез восприняли заклинания верующих о необходимости подавить в себе главные инстинкты, включая размножение! Мы проклинаем коррупцию, но никогда от нее не откажемся, ибо это единственная форма взаимодействия наших государств, сосуществующих в одном. Мы платим им за то, чтобы они нас не трогали, – только и всего.
– Но им и так принадлежат все национальные богатства! – возмутился я. – Они и так распоряжаются всеми недрами, не говоря уже о лучших женщинах.
– Лучшие женщины? – расхохотался мой Вергилий. – Мы нарочно делегируем им худших тварей из числа наших женщин, как раньше девушку скармливали дракону. Сказочники умалчивают о том, что дракону чаще всего скармливалась самая противная девушка из красавиц, искренне возбуждавшаяся при мысли о сексе с рептилией. Что до недр, пусть они владеют ими – не жалко. Мы всегда знали, что нет ничего вреднее и отвратительнее владения недрами: это совершенно отшибает ум и лишает воли к самостоятельному развитию. Вы увидите, как уже весьма скоро эти недра перестанут что-либо значить. А пока пускай владеют – нам не жалко: ведь они тоже кое-что делают, эти бывшие угнетатели. На них лежат все государственные обязанности, которых мы терпеть не можем: они бы только отвлекали нас от вещей действительно важных – таких как творчество, созидательный труд или научный поиск, не говоря об изготовлении и воспитании детей. Правда, если к дипломатии они еще сколько-то способны (поскольку в дипломаты всюду идут лжецы и хитрецы), то с обороной от внешнего врага у них полный швах: в первые же дни войны они обнаруживают детскую беспомощность, как и в любой практической работе. Обратите внимание, никто из них не способен поддержать действительно интересный разговор, и все их диссертации тоже дутые. Они ничего не могут, друг мой, и потому враг почти всегда успевает захватить половину нашей территории. После этого, хочешь не хочешь, защищаться приходится нам самим. В это время их обычно не видно и не слышно – народ руководит собою сам. Потом они опять вылезают и навешивают себе ордена, ну да пусть их.
…Насколько могу судить, самостоятельность народа в его повседневной жизни необычайно высока, и оба сосуществующих государства согласно поддерживают миф о рабской природе местного населения исключительно для конспирации. Способность этого народа к самоорганизации превосходит все, что мне известно из долгого опыта странствий. Во всем мире население нуждается в руководящей силе, и только здесь эта сила никому не нужна, поскольку ни к чему не способна. Когда руководитель государства посещает иногда предприятия или сельскохозяйственные фермы, он не может сказать труженикам или пейзанам ни одного осмысленного слова. Попытки сажать кукурузу на Крайнем Севере во время кратковременной симфонии народа и государства вошли в анекдот, потому что даже разумные указания верховного начальства донельзя извращаются избыточным и тупым усердием начальников на местах. Система власти такова, что любая вертикаль немедленно превращается в пирамиду. Народ же самоорганизуется рационально и безошибочно, и все его тело пронизано артериями прочных горизонтальных связей. Ранее государство пыталось их разрушить, но, осознав, что это невозможно, ограничивается мелким и скаредным препятствованием. Коррупция развита необыкновенно и подменяет собою все способы взаимодействия с властью: можно откупиться от неправедного суда, от уродливо искаженной армейской службы (притом что навык обороны и самообороны есть почти у любого, да и оружия на руках у населения хватает); я не говорю о таких службах, как дорожная, пожарная или медицинская безопасность. Сам же народ выбирает себе местных неформальных руководителей, от старшего по подъезду до руководителя садоводческого товарищества, и эта система работает безотказно. Демократия развита тут с древнейших времен, но власть предпочитает называть ее анархией – тогда как истинную анархию на самом деле разводят у себя они сами. У них царствует грубейший подхалимаж, ложь на каждом шагу, отсутствие внятных программ, фальшивая и надуманная идеология, а уж нравы, господствующие в элите, заставили бы покраснеть Петрония. Ни о какой демократии в этом гетто не может быть и речи, тогда как население давно уже, втайне от всех, превзошло афинскую, британскую и американскую демократии, действуя по собственной новгородской модели. Мне могут возразить, что эта демократия никак не отражается на отношениях с властью, но, почтенные читатели, она в любой цивилизованной стране не распространяется на отношения с иностранными государствами! А власть здесь – именно иностранное государство, окончательно обрубившее связи с народом после запрещения плебисцитов.
При таком государственном устройстве исключительно велика роль посредников; вообще рискну сказать, что именно проработанность всяких смазок, прокладок, посредничеств и прочих промежуточных звеньев служит существенной особенностью местного мира. Напиток, который мы «квасили», – форма смазки между суровой местной природой и мягкосердечными, кроткими людьми; взятка – смазка между трущимися частями социальных машин; между народом и государством есть свои посредники, уважаемые в народе и терпимые в государстве. Они доносят до государства пожелания народа и транслируют назад отказы и обещания. Поскольку эта роль требует огромного напряжения и часто сопровождается позором, посреднику горячо сочувствуют и пылко уважают. В этой роли может быть крупнейший национальный поэт (для которого она почти всегда кончается гибелью), а может – знаменитый врач, помогавший детям во время террористического акта. В последнее время из таких посредников пытаются создать целую Социальную палату, что уже само по себе есть знак окончательного расхождения между двумя здешними государствами.
Другим знаком является бурное обсуждение в Интернете одного девичьего «поста» (слово «пост» означает здесь церковное воздержание и одновременно охрану важного объекта; пост в Интернете соединяет эти функции, ибо охраняет самостоятельность автора и обозначает его воздержание от других видов государственной деятельности, то есть переводит всю общественную жизнь в режим флешмоба). Девушка подробно изложила способы взаимодействия между народом и государством: обман, натравливание более крупных чиновников на мелких, коллективные письма, манипулирование посредниками, формы бойкота государственных мероприятий и т. д. Некоторые возразили, говоря, что это неэффективно, но другие привели убедительнейшие примеры успешной борьбы с государством в последние годы. Так, у государства удалось отбить нескольких неправедно осужденных, а также одно кардиологическое отделение, созданное на спонсорские деньги. Я не говорю уже о том, что спасение больных детей давно осуществляется здесь «всем миром» (у чего есть несомненные минусы, но и столь же несомненные плюсы: попытки заставить государство заниматься больными детьми до сих пор не увенчались успехом, несмотря на процветание вследствие распродажи недр). Эти обсуждения доказывают, сколь далеко на самом деле зашла эмансипация народа от власти и сколь иллюзорно их сосуществование под одной оболочкой. При этом свергать государство никто не намерен, ибо тогда перерождаться придется всем, кто сегодня тихо делает свое дело, защищая бренд страны как интеллектуального центра и артистической Мекки.
