Петр Кропоткин - Речи бунтовщика
Чувствуется потребность чего-то новаго. Нравственный кодексъ, которымъ до сихъ поръ руководствовалась большая часть людей въ своей обыденной жизни, потерялъ всякое значеніе, сталъ явной безмыслицей.
Все, что мы еще такъ недавно уважали, съ чѣмъ мирились, признается теперь вопіющей несправедливостью; нравственность вчерашняго дня поражаетъ своей ужасающей безнравственностью. Столкновенія между новыми идеями и старыми традиціями становятся все чаще и ожесточеннѣе; они вносятъ разладь во всѣ слои общества и даже въ семью. Сынъ вступаетъ въ борьбу съ отцомъ: онъ приходитъ въ ужасъ отъ всего того, что отецъ находилъ естественнымъ всю свою жизнь; дочь возмущается тѣми принципами, которые мать старается ей передать, какъ плоды своего многолѣтняго опыта. Народное сознаніе, народная совѣсть возстаютъ ежедневно противъ всѣхъ безобразій, происходящихъ въ средѣ привилегированныхъ и праздныхъ классовъ, противъ преступленій, которыя совершаются во имя права сильнаго, чтобъ удержать въ своихъ рукахъ привилегіи. Тѣ, которые жаждутъ торжества справедливости и стремятся провести въ жизнь новыя идеи, не могутъ не признать, что ихъ самоотверженныя и гуманныя идеи, — идеи, способныя дать человѣчеству возрожденіе, неосуществимы при современномъ общественномъ строѣ: они сознаютъ необходимость революціонной бури, которая очиститъ міръ отъ плѣсени, покрывшей его, вдохнетъ жизнь въ оцѣпенѣвшія сердца и принесетъ человѣчеству благородство, самоотверженіе и героизмъ, безъ которыхъ общество заражается пороками и разлагается.
Въ эпохи бѣшенной погони за обогащеніемъ, въ эпохи лихорадочныхъ спекуляцій и кризисовъ, внезапныхъ краховъ крупныхъ промышленностей и эфемернаго развитія нѣкоторыхъ отраслей производства, въ эпохи быстраго накопленія постыдныхъ богатствъ и столь-же быстраго ихъ расточенія, — общество начинаетъ сознавать, что экономическія учрежденія, завѣдующія производствомъ и обмѣномъ, не даютъ того благосостоянія, которое онѣ призваны гарантировать. Вмѣсто порядка онѣ зарождаютъ хаосъ, вмѣсто благосостоянія нужду, неувѣренность въ завтрашнемъ днѣ; вмѣсто гармоніи интересовъ, они создаютъ непрерывную войну, войну эксплоататора съ производителемъ, эксплоататоровъ и производителей между собой. Общество распалось на два враждебныхъ лагеря и раздѣлилось въ то же время на тысячи мелкихъ группъ, ведущихъ между собой ожесточенную борьбу. Утомленное безконечными войнами, изнемогая подъ тяжестью нищеты и лишеній, оно усиленно ищетъ новой организаціи; оно рѣшительно требуетъ полнаго преобразованія режима собственности, производства и обмѣна и всѣхъ вытекающихъ изъ него экономическихъ отношеній.
Правительственная машина, призванная поддерживать существующій порядокъ, еще функціонируетъ. Но при каждомъ поворотѣ ея заржавленныхъ колесъ она спотыкается и останавливается. Ея работа становится все болѣе и болѣе затруднительной, и недовольство, возбуждаемое ея недостатками, все растетъ. Каждый день возникаютъ новыя требованія. — „Преобразуйте это, передѣлайте то-то!” кричатъ со всѣхъ сторонъ. — „Война, финансы, налоги, суды, полиція, — все должно быть преобразовано и установлено на новыхъ началахъ”, говорятъ реформаторы. Но всѣ понимаютъ, что невозможно передѣлать что-нибудь одно; все должно быть преобразовано сразу; но какъ приступить къ работѣ, когда общество открыто раздѣлено на два враждебныхъ лагеря? Удовлетворить однихъ недовольныхъ — это значитъ создать другихъ.
Правительства не способны приступить къ реформамъ, такъ какъ для этого нужно было бы перейти на сторону революціи; въ то же время они слишкомъ бессильны, чтобъ открыто вступить на путь реакціи; вотъ почему они прибѣгаютъ къ полумѣрамъ, которыя никого не могутъ удовлетворить и только создаютъ новыя недовольства. Посредственности, которыя въ переходныя эпохи забираютъ въ свои руки управленіе правительственной ладьей, думаютъ лишь объ одномъ: онѣ стараются какъ можно скорѣе разбогатѣть, предвидя близкій разгромъ. Осажденныя со всѣхъ сторонъ, онѣ неумѣло защищаются, лавируютъ, дѣлаютъ глупость за глупостью и наконецъ обрываютъ послѣднюю нить спасенія: топятъ правительственный престижъ въ своей тупости и несостоятельности.
Въ такія эпохи революція неизбѣжна. Она является соціальной необходимостью; положеніе становится революціоннымъ.
Изучая генезисъ и развитіе революціонныхъ потрясеній, мы находимъ въ трудахъ нашихъ историковъ въ главѣ: „Причины Революціи”, поразительную картину положенія общества наканунѣ событій. Тамъ, — и нищета народа, и отсутствіе общественной безопасности, и принудительныя мѣры правительства, и ужасные скандалы, выводящіе на свѣтъ гнусные пороки общества, и новыя идеи, стремящіяся проявиться и непрерывно сталкивающіяся съ несостоятельностью представителей стараго режима. Изучая эту картину, мы приходимъ къ заключенію, что революція дѣйствительно была неизбѣжна, и единственнымъ исходомъ было вступленіе на путь возстанія.
Разсмотримъ, напримѣръ, положеніе общества до 1789 года. Крестьянинъ жалуется на подати и налоги и таитъ въ своемъ сердцѣ непримиримую вражду къ сеньору, монаху, скупщику, кулаку, интенданту. Буржуа жалуется на потерю муниципальныхъ свободъ и изливаетъ на короля цѣлый потокъ проклятій.
Народъ поноситъ королеву, возмущается разсказами о поступкахъ министровъ и безпрестанно повторяетъ, что налоги невыносимы и подати разорительны, урожаи плохи и зимы суровы, съѣстные припасы дороги и кулаки ненасытны, деревенскіе адвокаты съѣдаютъ жатву крестьянина и лѣсники разыгрываютъ изъ себя царьковъ, почта плохо организована и чиновники слишкомъ лѣнивы... Словомъ, всѣ жалуются, все не ладно. „Это не можетъ итти такъ дальше, это кончится скверно!” — говорятъ со всѣхъ сторонъ.
Но отъ этихъ мирныхъ разсужденій до возстанія — далеко; между ними лежитъ цѣлая пропасть, та пропасть, которая отдѣляетъ у большей части людей разсужденіе отъ дѣйствія, мысль отъ воли, желаніе отъ поступка. Какъ перешагнули черезъ эту пропасть? Какъ эти люди, которые вчера еще, покуривая трубку, спокойно жаловались на свою судьбу, ругали жандармовъ и въ то же время униженно кланялись имъ, — рѣшились взяться за дубины и пошли громить дворцы сеньора, этой грозы вчерашняго дня? Благодаря какимъ чарамъ эти люди, которыхъ жены презирали и справедливо называли трусами, превратились въ героевъ, идущихъ подъ пулями и картечью завоевывать свои права? Какимъ чудомъ эти слова, которыя столько разъ произносились и умирали въ воздухѣ подобно безцѣльному звону колоколовъ, превратились въ дѣйствія?
Отвѣтъ очень простъ.
— Работа меньшинства, работа непрерывная и продолжительная, произвела это превращеніе. Смѣлость, самоотверженность, способность жертвовать собой такъ же заразительны, какъ трусость, покорность и паника.
Какія формы приметь агитація? — Да самыя разнообразныя, всѣ, которыя будутъ продиктованы ей обстоятельствами, средствами, темпераментами. То мрачная и суровая, то задорная, но всегда смѣлая, то коллективная, то чисто индивидуальная, она пользуется всякими средствами, всѣми явленіями общественной жизни, чтобъ пробуждать мысль, распространять и формулировать недовольство, возбуждать непримиримую ненависть къ эксплоататорамъ, выставлять въ смѣшномъ видѣ правителей, доказывать ихъ слабость и, главнымъ образомъ, всегда и вездѣ пробуждать смѣлость и духъ возстанія.
II.
Когда въ странѣ готовится революція, но духъ возстанія недостаточно силенъ въ массахъ, чтобъ проявляться бурными манифестаціями, мятежами и возстаніями, — меньшинство только дѣйствіемъ можетъ пробудить смѣлость и стремленіе къ независимости, безъ которыхъ немыслима ни одна революція.
Люди, смѣлые и неподкупные, которые не довольствуются одними словами, не примиряются съ разладомъ между словомъ и дѣломъ, предпочитаютъ тюрьму, ссылку и смерть — жизни, противорѣчащей ихъ принципамъ, люди, говорящіе: „надо смѣть, чтобъ побѣдить”, — вотъ тѣ одинокіе „передовые”, которые начинаютъ битву гораздо раньше, чѣмъ массы достаточно возбуждены, чтобъ открыто поднять знамя возстанія и итти съ оружіемъ въ рукахъ завоевывать свои права.
Среди жалобъ, разговоровъ и теоретическихъ споровъ, вырывается вдругъ какой-нибудь поступокъ, вызванный крайнимъ возмущеніемъ, поступокъ индивидуальный или коллективный, который служитъ яркимъ показателемъ господствующихъ стремленій. Возможно, что вначалѣ массы относятся къ нему безразлично. Преклоняясь передъ смѣлостью отдѣльныхъ лицъ или цѣлой группы, онѣ прислушиваются къ рѣчамъ благоразумныхъ и осторожныхъ людей, которые спѣшатъ объявить этотъ поступокъ „безуміемъ” и сказать, что „горячія головы, безумцы, погубятъ все дѣло”. Они разсчитали, эти благоразумные и осторожные люди, что ихъ партія, спокойно продолжая свою работу, черезъ сто, двѣсти, можетъ быть, триста лѣтъ, завоюетъ весь міръ, — и вдругъ врывается что-то неожиданное: неожиданное, т. е. то, чего не ожидали они, эти благоразумные и осторожные. Кто хоть нѣсколько знакомъ съ исторіей и не лишенъ способности отдавать себѣ отчетъ въ своихъ мысляхъ, прекрасно знаетъ, что теоретическая пропаганда революціи неизбѣжно переходитъ въ дѣйствіе гораздо раньше, чѣмъ того хотятъ теоретики; но все же, благоразумные теоретики возмущаются поступками безумцевъ, предаютъ ихъ анаѳемѣ и изгоняютъ изъ своей среды. Однако, эти безумцы находятъ тайное сочувствіе въ народѣ, который восторгается ихъ смѣлостью и готовъ слѣдовать ихъ примѣру. Большей частью, они идутъ умирать въ тюрьмы и на каторгу, но сейчасъ же являются новые безумцы, которые продолжаютъ ихъ работу. Бурныя проявленія нелегальнаго протеста, поступки, вызванные возмущеніемъ и жаждой мести, — все учащаются.
