Бель Жур - Тайный дневник девушки по вызову. Часть 2. Любовь и профессия
К несчастью, Этому Парню не нравится местная кухня. Несмотря на мужественную внешность, он из тех мужчин, которые, придя в индийский ресторан, заказывают диетическую корму[102]. К счастью, здесь можно найти не только местную еду: рестораны для туристов обслуживают и менее выносливое нёбо. «Что ж, – думаю я, – если ты не переносишь здешнего карри, то я и представить себе не могу, чем бы ты питался с Сюзи в Таиланде».
Мы возвращались от грека-бакалейщика, когда он заметил что-то на земле.
– Что это? – воскликнул он.
– Это карамбола, – сказала я. Теперь, когда я съела их целую кучу и узнала, что растут они повсюду, меня больше не удивишь этим фруктом странной геометрической формы.
– Их можно есть?
– Попробуй, – сказала я и подобрала его. Дерево росло всего в нескольких футах. Этот плод, должно быть, только что упал; он был гладким, без червоточин и следов от птичьих клювов. – Хочешь, поделимся?
Он протянул руку:
– Его чистят?
– Нет, едят вместе с кожицей и со всем остальным. Можно есть целиком.
Он осторожно вгрызся в плод:
– Ого, ничего себе! Он похож на сливу со вкусом лайма.
Я пошла дальше.
– Погоди, – окликнул он. – Тут, может, еще есть…
Воскресенье, 13 марта
Какая часть выражения «это приятно» – в сексуальном контексте, разумеется, – так трудна для понимания?
Когда мне платили за то, что я спала с мужчинами, сказанное вслух «это приятно» было зеленым светом, сигналом о том, что я на верном пути и, если повезет, могу рассчитывать на щедрые чаевые или повторный заказ. Поэтому, когда кто-то говорил мне «это приятно», последнее, что бы я сделала, – перестала это делать.
Но теперь, когда мои услуги доступны только одному человеку, и притом на строго добровольной основе, кажется, что слова «это приятно» означают нечто противоположное тому, что, как я думала, они означают. Ибо стоит мне только сказать, что что-то приятно… Этот Парень немедленно останавливается.
Не могу представить почему. Может быть, он думает, что я имею в виду «это приятно – но могло бы быть еще приятнее», и заключает, что делать то, что он делает, только быстрее, сильнее и в совершенно другом месте – это как раз то, что надо? А может быть, он в душе – упрямый, несговорчивый тип, того рода человек, который предложит пойти в кино сразу после того, как ты скажешь, что хочешь остаться дома, и слова «это приятно» побудят его к совершенно противоположным действиям?
Я несколько раз пыталась разрешить эту проблему. Сначала вообще перестала что бы то ни было говорить, но это привело его к выводу, что мне ничего не нравится.
И я перешла к более тонкому подходу: извивалась и стонала от удовольствия, например, вместо того чтобы озвучивать свое одобрение. Он думал, что мне щекотно, и останавливался. Это тоже ни к чему не привело.
Может быть, проблема в недостатке точности? Я могу говорить «это приятно» в тот момент, когда он делает несколько вещей одновременно, – и поэтому, запутавшись в том, что именно «это» и насколько оно «приятно», прекращает делать одно, чтобы полнее сконцентрироваться на другом. Если не считать того, что каждый раз он определяет неверно.
И хотя некоторым людям нравится, если их слегка направляют – сильнее, туда, больше, давай, – кому-то может показаться неприятным, когда партнер начинает цитировать всего Орсона Уэллса, командуя: «Сделай снова «бабочку» языком, только медленнее, не щиплись при этом, пожалуйста, и, ради всего святого, не дыши на меня, если только это не будет сухое дыхание, а не влажное! Начнем, когда я похлопаю тебя по плечу, ладно?»
Или, может быть – о нет! – он настолько привык к другим женщинам, что не может вспомнить, что именно приятно мне? Та странно суетливая манера, в которой он теперь обращается с моими сосками, может послужить тому подтверждением. Я не люблю все эти «нежные нежности». Когда дело доходит до грудей, я люблю грубое обращение, которое оставляет зловещие отметины и, возможно, подпадает под определение пыток, данное Женевской конвенцией.
Похоже, Этот Парень настолько привык к другим женщинам, что не может вспомнить, что именно приятно мне.
Эта мысль меня с ума сводит: у меня бывало помногу любовников одновременно, и по работе приходилось иметь дело с неизменной новизной – множество клиентов, ночь за ночью. Не так трудно вычислить, чего хочет незнакомец: минет мелкий или глубокий, с легким покусыванием или без него, приветствуется или нет вторжение дерзкого пальца в задний проход. Привыкаешь адаптироваться к сигналам и к концу часа уже должна трахать его именно так, как он хочет, чтобы его трахали. Если нет – ты не справилась со своей работой. Так что чтение твоих сигналов для так называемого партнера должно было стать второй натурой, не правда ли?
Может быть, мы были в разлуке слишком долго.
Понедельник, 14 марта
У побережья есть остров, до которого можно добраться только на пароме. Так что мы арендуем машину на несколько дней. Этот Парень предъявляет свои британские права и еще примерно семь тысяч других документов в надежде, что какая-то из их комбинаций сложит нужный пасьянс, поскольку мой испанский далеко не настолько хорош, чтобы отвечать на вопросы. Все проходит гладко, и вскоре ключ от машины у нас в кармане.
Он интересуется, почему бы нам не нанять яхту, какой-нибудь хорошенький маленький компактный «Круизер», но я уверяю его, что это было бы непозволительно дорого. Кроме того, в машине, вероятно, будет суше и удобнее. Если сложить задние сиденья, то внутренняя площадь получается больше, чем моя постель. Так что мы пакуем еду, воду, одежду и ворох постельного белья. Потом остаемся только мы и открытая дорога…
Мы, открытая дорога и все остальные туристы, которые решили, что справляться с совершенно незнакомой системой дорожных знаков будет плевым делом. Никто здесь не обращает внимания на знаки; полагаю, они даже не знают, что эти знаки означают. Машины едут слева, справа и посередине.
Мы останавливаемся у обочины, где двое мужчин сидят на краю откинутого кузова грузовика. Намалеванный от руки плакат рекламирует их товар: мясо. Похоже, что… о нет, при ближайшем рассмотрении оказывается, что так и есть: они поджаривают что-то над углями в старой бочке из-под бензина.
Мы покупаем две порции того, что они там продают, и едем дальше. Рулить одной рукой и держать жирную свинину (думаю, что это свинина, у нее точно была нога) другой могло бы показаться опасным делом, но на деле мы рыскаем по сторонам не более безумно, чем все остальные.
Этот Парень делает мужественную попытку прикончить всю еду – воистину, к этому у него настоящий талант, – но под конец сдается, объявляя, что она «слишком жирная». Ух ты, думаю я, это что-то новенькое.
Через час мы делаем еще одну остановку и скармливаем остатки благодарным бакланам.
Вторник, 15 марта
Мы добираемся до въезда на паром как раз, чтобы обнаружить, что коробочка полна. Этот Парень встревожен, я – нет. Мы вполне можем найти себе местечко и поставить машину поближе к въезду. Таким образом, у нас остается несколько часов до того, как паром в последний раз пойдет обратно.
Остров длинный и узкий – барьерный риф. Мы идем босиком по берегу, оставив все в паркинге. Он длиннее, чем я думала, потому что час спустя мы все еще идем. Я предлагаю повернуть обратно, а то, мол, пропустим паром. Этот Парень высказывает предположение, что вряд ли нам осталось далеко идти.
Встречаем семейство на велосипедах, едущее в противоположном направлении. Я спрашиваю, как далеко еще до конца острова. Они говорят, что не знают: они до него не добирались. Я благодарю их и говорю Этому Парню, что теперь нам действительно следует возвращаться. Он морщится. Ему в ступню вонзилась колючка, и он не может идти быстро.
Вся наша вода и еда остались в машине, за несколько миль от нас. Он сильно хромает. Я останавливаюсь и пытаюсь извлечь колючку. Она крошечная, а у нас нет ни лупы, ни пинцета. Со временем мне удается ее вытащить, и он рассыпается в благодарностях, но на это потребовалось почти полчаса.
– Это как вытаскивать шип из львиной лапы, – шутит он.
К этому времени шансов успеть на паром почти не остается. У нас с собой портативный радиоприемник, и мы некоторое время его слушаем. Здесь можно поймать не так много станций. Однако начинается песня Шакиры, и я подпеваю ей, танцуя кругами вокруг Этого Парня (порядком его повеселив).
– У тебя, должно быть, горячка от жажды. В обычных условиях ты бы уже рыдал.
Подошвы моих ступней горят огнем, но оно того стоит. Мы добираемся до машины, парома давным-давно и след простыл. Как, впрочем, и людей. Наша машина – последняя оставшаяся. Мы могли бы попытаться расставить где-нибудь палатку, но вместо этого складываем сиденья и устраиваем себе пир из консервированной фасоли и тортильяс, прежде чем погрузиться в благодатный сон.
