Газета Завтра - Газета Завтра 220 (59 1998)
Настоящий ученик, истинный человек, гармонитель. Ныне неживой.
История человечества пронизана обещаниями рая. Превозмогая тотальный гнет властителей, на свет рождались учения о долгожданном избавлении и счастливой жизни. Безумные утописты возглашали в коридорах темниц правдивые заветы Общества Без Зла, легковерные пророки угадывали в отсветах заката на далеких облаках облик Города, “ворота которого не будут запираться днем, а ночи там не будет”. Но иссякали голоса тайноведов, наступала тьма, скреплявшая холодом камень тюрем с периной облаков, и рушились идеалы.
Но ни религии, ни утопии не могли принести избавления человечеству, ибо никогда не поднимались они до той высоты мудрости и величия, с которой ВСЕ люди выглядят равными, одинаково достойными спасения. До сего дня не существовало учения, которое покрывало бы своей благодатью каждого на земле. Во всякой церкви найдутся непрощаемые грешники, у любой утопии есть хотя бы один враг, которого предписано уничтожить. Кто спасет последнего человека последнего времени?
…Я слушал, а старик говорил — закрыв глаза, сведя брови, в такт слов качая утвердительно головой. Я слушал его речь к окружающему нас миру — о том, что абсолютно плохих людей нет, что в любом из нас жив гармонитель, о безграничной, всепобеждающей любви, которая только и способна победить властительство. Малышев вещал о будущем, в котором не будет насилия и анархии, отомрут государство и армия, исчезнет за ненадобностью религия, сгинут невежество и страх. Мир станет прозрачным — гармония раскрепостит людей, и благодать прольется на наши головы. Передо мною вставала картина земного рая, рая безусловного, рая, ждущего нас всех, в котором хватит места для каждого человека — для вас и для меня тоже, — который настанет неизбежно — или мир погибнет навеки…
ВДРУГ ВСЕ ИСЧЕЗЛО: видение, голос, тепло дома и простор улиц. Появилась долгая дорога, уводящая за горизонт, и одинокий спутник на ней, седовласый, уставший. Черты его лица были мне теперь знакомы. Философ что-то доказывал самому себе, не соглашался, возражал и все дальше уходил по своему пути.
Небо попыталось обделить его счастьем, перепутав порядок вещей: когда он постиг истину, время как бы обратилось вспять. Свое учение он принес в чуть-чуть не готовый к нему мир, но он думал: вот-вот, скоро, сейчас его поймут. А вышло так, что мир с тех пор еще более откатился назад — в век суеверных свечей и голодных войн. Будто поменялись физические свойства пространства: философ стал невидим — он кричит, ему не отвечают, — и поэтому он вечно один, идет себе по дороге, без учеников, регалий и почета.
Но ни одиночество, ни время, ни даже небо не властны над человеком, который измерил и познал мир в своем уме. Мысли и чувства философа вплелись в стан вселенной и выведали ее суть. Малышев всесилен! Стоит ему повелеть, и мир покорится ему, скрежеща падет к его ногам. Но это будет по-властительски — не по добру. Поэтому он бредет молча по своей дороге к вечному будущему, скрытому в пыльных дождях и неясных пророчествах, а на поясе его старого плаща болтаются ключи от врат бытия.
Николай Старшинов (6.12.1924 — 6.2.1998 ) “О ТОМ, ЧТО БЫЛО…”
* * *
Ракет зеленые огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И, как шальной, не лезь под пули.
Приказ: “Вперед!”
Команда: “Встать!”
Опять товарища бужу я.
А кто-то звал родную мать,
А кто-то вспоминал — чужую.
Когда, нарушив забытье,
Орудия заголосили,
Никто не крикнул: “За Россию!..”
А шли и гибли
За нее.
1944
* * *
Солдаты мы.
И это наша слава,
Погибших и вернувшихся назад.
Мы сами рассказать
должны по праву
О нашем поколении солдат.
О том, что было, -
откровенно, честно…
А вот один литературный туз
Твердит, что совершенно неуместно
В стихах моих
проскальзывает грусть.
Он это говорит и пальцем тычет,
И, хлопая, как друга, по плечу,
Меня он обвиняет в безразличье
К делам моей страны…
А я молчу.
Нотации и чтение морали
Я сам люблю.
Мели себе, мели…
А нам судьбу России доверяли,
И кажется, что мы не подвели.
1945
* * *
Зловещим заревом объятый
Грохочет дымный небосвод.
Мои товарищи — солдаты
Идут вперед
За взводом взвод.
Идут, подтянуты и строги,
Идут, скупые на слова.
А по обочинам дороги
Шумит листва,
Шуршит трава.
И от ромашек-тонконожек
Мы оторвать не в силах глаз.
Для нас,
Для нас они, быть может,
Цветут сейчас
В последний раз.
И вдруг (неведомо откуда
Попав сюда, зачем и как)
В грязи дорожной — просто чудо! -
Пятак.
Из желтоватого металла,
Он, как сказанья чешуя,
Горит,
И только обметало
Зеленой окисью края.
А вот — рубли в траве примятой!
А вот еще… И вот, и вот…
Мои товарищи — солдаты
Идут вперед
За взводом взвод.
Все жарче вспышки полыхают.
Все тяжелее пушки бьют…
Здесь ничего не покупают
И ничего не продают.
1945
* * *
И вот в свои семнадцать лет
Я стал в солдатский строй…
У всех шинелей серый цвет,
У всех — один покрой.
У всех товарищей-солдат
И в роте, и в полку -
Противогаз да автомат,
Да фляга на боку.
Я думал, что не устою,
Что не перенесу,
Что затеряюсь я в строю,
Как дерево в лесу.
Льют бесконечные дожди,
И вся земля — в грязи,
А ты, солдат, вставай, иди,
На животе ползи.
Иди в жару, иди в пургу.
Ну что — не по плечу?..
Здесь нету слова “не могу”,
А пуще — “не хочу”.
Мети, метель, мороз, морозь,
Дуй, ветер, как назло, -
Солдатам холодно поврозь,
А сообща — тепло.
И я иду, и я пою,
И пулемет несу.
И чувствую себя в строю,
Как дерево в лесу.
1946
КОГДА-ТО РОТНЫМ ЗАПЕВАЛОЙ
Я был когда-то
ротным запевалой,
В давным-давно
прошедшие года…
Вот мы с учений топаем, бывало,
А с неба хлещет ведрами вода.
И нет конца
раздрызганной дороге.
Густую глину месят сапоги.
И кажется — свинцом налиты ноги,
Отяжелели руки и мозги.
А что поделать? -
Обратишься к другу,
Но он твердит одно:
— Не отставай!.. —
И вдруг наш старшина на всю округу
Как гаркнет:
— Эй, Старшинов, запевай!
А у меня ни голоса, ни слуха
И нет и не бывало никогда.
Но я упрямо
собираюсь с духом,
Пою…
А голос слаб мой, вот беда!
Но тишина за мною
раскололась
От хриплых
баритонов и басов.
О, как могуч
и как красив мой голос,
Помноженный
на сотню голосов!
И пусть еще
не скоро до привала,
Но легче нам
шагается в строю…
Я был когда-то
ротным запевалой,
Да и теперь я изредка пою.
1957
ПОЮ ЛЮБОВЬ
Ты и неласковой была,
Не только
по головке гладила, -
И леденила ты, и жгла,
И беспощадно лихорадила.
Но ты была окном в зарю,
Ты крыльям
помогала вырасти.
И я тебя благодарю
За милости и за немилости.
Была беспечна и вольна.
А где ж теперь былая вольница?
Стоишь, тиха и смущена,
Как провинившаяся
школьница.
Но эту робость ты откинь,
Пусть радость в душу
мне запросится,
Ты распахни такую синь,
Чтоб в небо захотел я броситься.
Ты иволгой свищи в лесу
И таволгой опушки выбели…
Я все равно тебя спасу,
Не допущу твоей погибели.
Пусть вновь,
ворвавшись в жизнь мою,
Ты на меня обрушишь бедствия,
Я все равно тебя пою,
Пою тебя, любовь, приветствуя.
Кто мы? Друзья или враги?..
Великодушна и безжалостна,
Ты лучше душу мне
сожги,
Но не оставь меня,
пожалуйста!
1975
“ЗАВТРА” ВСЕМ СЕРДЦЕМ СКОРБИТ О НИКОЛАЕ СТАРШИНОВЕ,
НАШЕМ ТОВАРИЩЕ, ПРЕКРАСНОМ ПОЭТЕ И СЛАВНОМ БОЙЦЕ…
Владимир Бушин МОСКВА-98
Памяти друга
Ты жил прекрасно. Ты достойно жил.
Где ныне, друг мой,
жизнь такую сыщем!
Война, работа, бражничал, дружил…
А главное — не подавал ты нищим.
Деньжата были. Ты их не берег.
На золото смотрел как на проказу.
За все всегда платил сполна и в срок,
Но нищему не подал ты ни разу.
Вся наша жизнь — сегодня, как во сне.
Жизнь без подачек,
рабства, скукотищи…
А нищих просто не было в стране.
Лишь за границей мы встречали нищих.
* * *
“Все жарче вспышки полыхают,
Все тяжелее пушки бьют…
Здесь ничего не покупают
И ничего не продают”.
Так ты писал, мой милый Коля,
О днях побед, о днях потерь.
Прошло полвека… “Лес да поле,
Да плат узорный” — где теперь?
Везде ларьки, бистро, развалы,
Туда-сюда снует народ,
Орут торговки, зазывалы —
Растет торговый оборот!..
А я как по стеклу ступаю
И отвращенья не таю,
И ничего не покупаю,
