Тимофей Прокопов - Жизни и смерти Михаила Арцыбашева
Словно предвидя пока еще зреющие, но готовые вот-вот вспыхнуть скандальные истории вокруг того, что и о чем он напишет в скором будущем, Арцыбашев печатает рассказ за рассказом, в которых настойчиво выражает эпатажно-неожиданную систему своих идей и образов. Впоследствии авторы двух сборников с многозначительным названием "Литературный распад" окрестят ее "санинщиной" и "арцыбашевщиной". Как легко в те годы изобретались уничижительные ярлыки, которые, многажды повторенные, затем чуть ли не пожизненно закреплялись за опальными писателями! Словно ворота, мазанные дегтем, от которого не сразу отмоешься, глумливо отвращали они русского читателя от многих имен и книг, достойных, как только теперь мы узнаем, нашего всяческого уважения.
Эпитет "антиреволюционный" первым авторитетно приклеил к роману "Санин" М. Горький и тем предопределил на десятилетия соответствующее отношение и к его автору. Не помогло и то, что уже в конце своей жизни Горький, размышляя о будущей книге по истории русской литературы, посчитал ее неполной без таких писателей, как Арцыбашев, талантливо отразивший "суматоху эпохи". "Именуя себя самого "типичным", - писал он И. Груздеву 27 декабря 1927 года, - я титул этот отношу и к бывшим товарищам моим: Андрееву, Арцыбашеву, Бунину, Куприну и еще многим другим. Пора отметить, что во всех нас было и есть нечто общее, не идеологически, разумеется, а - эмоционально. Догадаться, что именно было, это я предоставляю критикам. Писатели, названные выше, по достоинству еще не оценены, а пора сделать это на пользу и поучение современным литераторам" {Горький и Л. Андреев // Литературное наследство. Т. 72. М., 1968. С. 463.}.
Более того, уже после 1917 года Горький же первым предпринимает словно бы покаянную, но, к сожалению, неудавшуюся попытку переиздать "Санина", включив его в книгу "История разночинца". Тут не помогли ни авторитет Горького, ни вроде бы подходящие мотивы для такого рода издания: "...эта печальная история революционной немощи и одновременно история мучительных а порою смешных шатаний молодого человека около жизни, мне кажется, будет чрезвычайно поучительна для современной молодежи, равно и для начинающих литераторов" {Горький и русская журналистика начала XX века // Литературное наследство. М., 1990. Т. 95. С. 181.}. Но - магия ярлыка "антиреволюционный" оказалась всесильной и долговечной: она морочила головы всем вплоть до наших дней, когда "Санин" наконец-то снова вышел в свет, да еще сразу в трех советских издательствах. И мир не перевернулся!
Было у "Санина" и второе устрашающее клеймо - "порнографический роман". Если его "антиреволюционность" (под сей весьма неопределенный приговор при желании можно было подвести большую часть русской литературы начала века) возмутила "левую", радикально настроенную часть интеллигенции, то посчитавшаяся чрезмерной, граничащей с натурализмом смелость писателя в изображении любви вызвала гневливый протест "правых", а с ними всех ханжей и снобов, каких всегда было в избытке на святой Руси. Вскоре и те и другие, и "левые" и "правые", вроде бы непримиримые враги, очутились неожиданно для самих себя в одном лагере: их "объединил" роман "Санин", точнее - борьба с ним, дошедшая в своем кипении до высших градусов, когда начались его судебные преследования.
"Может ли изящное искусство, не погрешая против самой своей сущности, погружаться в болото "полового вопроса"?" {Ачкасов Алексей. Арцыбашевский Санин и около полового вопроса. М. Б. г. С. 34} - вот проблема, странная для нас, но вполне серьезно дебатировавшаяся современниками Арцыбашева и вызвавшая нелепые судебные иски к автору. Один из участников спора - А. Ачкасов - отнес "к крупным художественным (!) недостаткам" "Санина" не что иное, как "ту чересчур амурную атмосферу, которою он насыщен". По его мнению, поддержанному, увы, многими, недопустим "основной замысел автора трактовать в беллетристической форме половой вопрос", что является, как посчитал критик, "глубоко неэстетичным, - нужды нет, что чтим делом заняты столько поэтов".
Интересно здесь отметить, что хотя и не осудивший Арцыбашева, но в хоре других не принявший его "Санина" И. А. Бунин в конце своей жизни тоже пришел к исследованию темы любви в ее естественном, безореольном проявлении ("Темные аллеи") и услышал упреки, почти дословно повторившие те, что адресовались Арцыбашеву, - голословные, надуманные, ханжеско-аскетические обвинения в порнографии, эротомании, безнравственности.
Удивительными кажутся эти упреки современному читателю книг Арцыбашева, А. Каменского, Зиновьевой-Аннибал, Кузмина и других, которые с откровенностью на грани допустимого обнажили мир интимных чувствований человека.
"Мера дарований этих писателей не особенно велика, - вмешался в спор Д. В. Философов, - в сравнении с Достоевским или Толстым - ничтожна. Но скорбь их самая подлинная и живая. Они поняли, что скорбь пола так же ужасна, как и скорбь общественности. Пол для них - великое страдание, а не благополучная похоть. Молодой критик Чуковский обрушился как-то на Арцыбашева, доказывая, что пол у него не жизненный, а чисто мозговой. Не в том несчастье Арцыбашева, что он мозговик, а в том, что у него слишком много сознания, чтобы не ощущать трагедии пола, и слишком его мало, чтобы эту трагедию преодолевать. Но самое ощущение трагедии - уже первый шаг к победе. У "пессимистов пола" такое ощущение есть, и они реально существуют, и страдания их не пропадут даром: эти люди, обращенные к будущему... "Оптимисты" же обращены к прошлому: они не преодолели трагедии, а просто отвернулись от нее" {Философов Д. В. Слова и жизнь. Литературные споры новейшего времени (1901-1908 гг.). Спб., 1909. С. 29-30.}.
Скандальные распри вокруг "санинщины" и "арцыбашевщины" вскоре прорвали даже имперские границы и перекинулись в Европу, где переведенный на несколько языков "крамольный" роман тотчас, как и в России, попал сперва под суд догматиков и моралистов, а затем тех, кто творил расправу над книгой уже в настоящих прокурорских мантиях, - они объявили роман конфискованным "за пропаганду порнографии", а автора подлежащим аресту и примерному наказанию {См. об этом в кн.: Судьба "Санина" в Германии. Постановление суда касательно конфискации и снятия ареста с романа "Санин". Спб., 1909.}. Роман был в Берлине спасен благодаря настойчивому вмешательству писательской общественности. Выступивший в ходе судебного разбирательства официальным экспертом немецкий прозаик Людвиг Гангхофер назвал роман "высокохудожественным творением", которое, по его глубокому убеждению, "займет свое почетное место наряду с классическими сочинениями Гоголя, Тургенева, Достоевского и Гончарова" {Судьба "Санина" в Германии. С. 54-55.}.
В России главную книгу Арцыбашева одним из первых взял под свою высокую защиту Александр Блок. Размышляя над литературными итогами 1907 года, он написал: "Санин" Арцыбашева, который печатался в "Современном мире" и теперь вышел отдельной книгой, кажется мне самым замечательным произведением этого писателя. Арцыбашев разделяет судьбу многих современных писателей, достойных всякого внимания: у него нет искусства и нет своего языка. Но здесь есть настоящий талант, приложенный к какой-то большой черной работе, и эта работа реальна: заметно, как отделяются какие-то большие глыбы земли и пробивается в расщелины солнце. Роман "Санин" заслужил больше всего упреков, когда он только начинался печатанием. Теперь, когда книга вышла целиком, ясно, что писатель нащупал какую-то твердую почву и вышел в путь. И это утреннее чувство заражает писателя. Вот в Санине, первом "герое" Арцыбашева, ощутился настоящий человек, с непреклонной волей, сдержанно улыбающийся, к чему-то готовый, молодой, крепкий, свободный. И думаешь - то ли еще будет? А может быть, пропадет и такой человек, потеряется в поле, куда он соскочил с мчащегося поезда, - и ничего не будет?" {Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М. - Л., 1962. Т. 5. С. 228.}
Весьма своеобразно, но без тени сомнений счел нужным защитить Арцыбашева и Горький, назвавший его книгу при первом чтении "реакционным романом". Обратившемуся к нему за советом адвокату О. О. Грузенбергу он написал: "Удивили Вы меня Вашим вопросом - защищать ли Арцыбашева? Мне кажется, что в данном случае - нет вопроса: на мой взгляд, дело не в том, что некто написал апологию животного начала в человеке, а в том, что глупцы, командующие нами, считают себя вправе судить человека за его мнения, насиловать свободу его мысли, наказывать его - за что?
Процесс против Арцыбашева - пошл и нагл, как все эти так называемые "литературные процессы" {Литературное наследство. Т. 95. С. 1001.}.
Но споры вокруг "Санина" и его автора не утихали еще долго, вплоть до тех дней, когда на них обоих был наложен категоричный запрет, оказавшийся долговечней и суровей любых ханжеских анафематствований.
"Живые под конвоем мертвых"
На вершинном взлете своей писательской славы, когда еще в полный голос гремели литавры похвал и раздавались проклятия, адресованные его конфискованному (во втором издании) "Санину", Арцыбашев пишет роман "У последней черты". В нем отразились отчаяние, надломленность, разочарованность людей в идеалах борьбы, их жажда умиротворенности, душевного просияния и тишины после только что кроваво прошумевшего урагана первой русской революции. Охватившая общество усталостная настроенность выражалась наряду с арцыбашевской прозой также в мистико-поэтических, надмирных рассказах и повестях Бориса Зайцева, религиозно-мечтательных романах Ивана Новикова и Зинаиды Гиппиус, исповедально-пророческой поэзии Александра Блока и Андрея Белого.
