Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2004)
Но соль не в Ницше, вообще не в философах, а в политиках, “консервативных партиях”. В книге “Люди” дается галерея “великих консервативных политиков XIX—XX веков”, которые внесли “огромный вклад в утверждение интернационального “консервативного стандарта” в политике”. Среди них трое русских: Сперанский, Александр III, Столыпин. Остальные — политики других стран — от Бисмарка до Тэтчер. Предлагается “вдохновляться их примером”. Уж не примером ли “железной леди” Тэтчер, которая вынуждена была уйти в отставку, доведя до тупика экономику с помощью монетаристских методов с их “социальным дарвинизмом” в духе пресловутых “принципов М. Фридмана”? К чему нам этот пример, когда у нас завелась своя монетаристская мокрица, свой фридман — Гайдар.
Конечно, можно извлечь разумное, полезное для себя из опыта зарубежных политиков. Например, из опыта творца немецкого “экономического чуда” Эрхарда (второго канцлера ФРГ), хозяйственная реформа которого подняла Германию из послевоенных руин. Эрхард решительно отвергал “шоковую терапию”, он говорил, что нет ничего подлее, омерзительней, чем проводить реформы, в том числе финансовые, грабя народ. Он не принимал дикого рынка. По его убеждению, “только государство в заботе об общем благе может спасти рынок и само себя и придать ему социальную направленность”. “Производство для человека, а не человек для производства”.
Поучителен для нас и государственный опыт генерала де Голля, который сумел восстановить национальное достоинство разгромленной в войну Франции — в противостоянии экспансии США.
Но важнее, конечно, отечественная патриотическая традиция, вроде знаменитого завета Петра Столыпина: “Народы забывают иногда о своих национальных задачах, но такие народы гибнут, они превращаются в назем, удобрения, на которых вырастают и крепнут другие, более сильные народы”.
Авторы упомянутых книг о консерваторах, видимо, завороженные “интернациональным “консервативным стандартом” в политике”, не очень разборчивы по части объективости характеристик своих героев. Вот, например, премьер-министр Англии второй половины XIX века “еврейско-английского происхождения” Дизраэли (впоследствии лорд Биконсфильд). Автор статьи в книге “Действия” “большим успехом” Дизраэли называет “демонстрацию силы в русско-турецкой войне, в результате которой Россия поумерила свои аппетиты”. А вот иностранный специалист, французский профессор А. Дебидур — куда объективнее оценивает деятельность Дизраэли: “Был склонен решительно во всем противодействовать России” (Д е б и д у р А. Дипломатическая история Европы. Пер. с фр., М., 1947).
Глава об американском президенте Рейгане начинается словами: “Сороковой президент Америки Рональд Рейган стал для страны олицетворением сильной, патриотичной и в то же время семейной, духовно близкой простому американцу власти… Рейган поднял на щит традиционные ценности, особенно связанные с семьей, семейным очагом. В 1980 г. одна из его сторонниц объяснила свой выбор при голосовании тем, что Ронни — “такой домашний, он как член нашей семьи”.
О “хранителе семейного очага” говорится с таким придыханием, как будто это не тот Рейган, который называл нашу страну “империей зла”, прославился чудовищным раздуванием военного бюджета, “стратегическими инициативами” вроде СОИ и т. д.
Бросается в глаза то усердие, с каким авторы книг о зарубежных консерваторах “облагораживают” их. В главе о Черчилле говорится, что в своей знаменитой речи в Фултоне (1946 г.) он “предупреждал об угрозе тоталитаризма, говорил о путях предотвращения новой мировой войны, а не о ее развязывании… Благодаря Черчиллю в широкий обиход вошла его фултонская фраза “железный занавес”… Впоследствии фултонская речь была оценена как шедевр ораторского искусства”. Эти елейные слова ничего общего не имеют с истиной, недаром речь Черчилля и была воспринята как угроза Советскому Союзу. Сразу же после этой воинственной речи Сталин так охарактеризовал ее: “Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы, как единственная полноценная нация, должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные, должны властвовать над остальными нациями мира.
По сути дела, г. Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, вроде ультиматума: признайте господство добровольно, и тогда все будет в порядке — в противном случае неизбежна война… Вполне вероятно, что нации, не говорящие на английском языке и составляющие вместе с тем громадное большинство населения мира, не согласятся пойти в новое рабство”.
Насколько прозорливы сталинские слова об опасности для народов американо-английских расистских притязаний на мировое господство, свидетельствуют события нашего времени, когда Америка при поддержке Англии беспощадно расправляется с неугодными режимами, “неполноценными нациями” (Сербия, Ирак — кто следующий?).
Черты той или иной нации становятся выпуклее в своей характерности при сопоставлении их выдающихся представителей. Вот два великих путешественника — русский Миклухо-Маклай и англичанин Джеймс Кук. Из жизни Миклухо-Маклая среди папуасов Новой Гвинеи известен такой случай. Кто-то из туземцев украл его топор. Как ни был Маклай расстроен пропажей столь необходимого ему в хозяйстве предмета, он ничего не сказал об этом туземцам. Но через несколько дней они сами пришли к нему и вернули топор с подарками. Человечное обращение привело к тому, что туземцы стали отвечать русскому путешественнику сердечным вниманием, называя его “другом”, “братом”, “отцом”. Таким он и остался в памяти их потомков. А вот другой тип отношений с туземцами в лице англичанина Кука. Английский автор Алистер Маклин в своей книге “Капитан Кук” постоянно отмечает такую черту своего героя, как жестокость, “диктаторство” по отношению к “дикарям”. Каждая очередная встреча с ними начинается с насилия, выстрелов, убийств. Излюбленная тактика — взятие заложников по всякому мелкому и даже нелепому поводу. К примеру, после дезертирства двух его матросов Кук “схватил полдюжины местных вождей” и держал их в качестве заложников, грозя карой, если они не помогут вернуть матросов на корабль. Эта практика продолжалась вплоть до трагической развязки. Во время пребывания Кука в деревне “дикарей” у него были похищены слесарные инструменты. Он решил забрать в заложники короля местного племени (который незадолго до этого обожествлял его как белого человека). По дороге произошла схватка с туземцами: “Кук собственноручно убил одного человека” и сам погиб от ударов дубинок. Автор книги замечает, что настороженность, а затем враждебность туземцев к тем, кого они при первом знакомстве принимали за богов, можно понять: “Колоссальная самонадеянность западноевропейских наций, которые странствовали по миру, захватывая все, что попадалось, независимо от желания и взглядов законных владельцев этих районов, просто поражает”.
* * *
В одном из своих выступлений Путин призвал к повышению “качества жизни”. Когда нет элементарных условий, никакой гарантии для безопасности жизни, то этот призыв кажется довольно отвлеченным. В быт, в психологию народа за все “демократические” годы въелось слово, не имевшее такого жуткого смысла в истории русского языка — выживание. Ценность жизни — в самом ее величайшем, дарованном Богом благе. Но на пути к этому благу такое множество препятствий, что жизнь зачастую теряет свой благодатный смысл. И среди этих препятствий — социальная среда, активно влияющая на психологию, духовный мир людей.
В каком же отношении “качество жизни” находится к социальной среде в нынешней России? Среда эта порождена “криминальной революцией”, продолжающейся до сих пор. Уже определились чудовищные формы социаль-ной несправедливости с фантастическим разрывом между богатыми и бедными, объявлена амнистия вывезенному на Запад воровскому капиталу. Старт “демократическому образу жизни” был задан азартом грабительства, разжиганием самых низменных страстей, зависти. Как поведал по израиль-скому радио Березовский: кто получил миллиард, завидовал тому, кто получил три миллиарда, кто три — завидовал тому, кто получил пять, и т. д. Традицион-ный христианский коллективизм русского народа вытравливался индиви-дуализмом, безудержным эгоизмом. Всепоглощающим стал культ наживы, денег.
Есть у нас, русских, национальная черта, которой можно объяснить многие наши беды. В своей “Истории русской церкви” митрополит Макарий рассказывает, как по Руси в Смутное время валом катилось всеобщее признание Лжедмитрия. Все войско, все бояре, народ, все митрополиты, архиепископы, епископы признали его. Исключением был только Астраханский архиепископ Феодосий. Привезенный из Астрахани в Москву Феодосий в ответ на гневный вопрос самозванца: “Кто же я?” прямо отвечал, что он не царевич Дмитрий. “Смелый ответ так подействовал на Лжедмитрия, что он не только не предал казни Феодосия, но не велел даже его оскорблять”. Автор “Истории русской церкви” спрашивает: “Осудим ли мы тогдашних святителей наших за то, что они покорились самозванцу?” И как на смягчающее обстоятельство ссылается на следующее: “Покорились, быть может, потому, что не в силах были, как и многие из мирян, противостоять всеобщему увлечению” (Митр. Макарий (Б у л г а к о в). История русской церкви, кн. VI. М., 1996, с. 77). Вот в этом и наша русская беда: во “всеобщем увлечении” тем, чем увлекаться, по здравом размышлении, и не следовало бы. Сколько таких “всеобщих увлечений” было в нашей истории! И “жидовствующие” в конце XV века, когда иудейскому соблазну поддалась не только рядовая паства, обманутая врагами христианства, но и сам великий князь Иван III вместе с митрополитом Зосимой (пресекли эту величайшую угрозу для православия Новгородский архиепископ Геннадий и игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий). И “всеобщее увлечение” троцкистской “мировой революцией”, остановленное Сталиным. Теперь всё направляется к тому, чтобы сделать предметом “всеобщего увлечения”, говоря расхожим языком западных философов — “проект постмодерна”, то есть “нового порядка” во всем — в обществе, культуре, науке, образовании и т. д. Обычно умалчивается о религии, идеологии, но суть “проекта” неотделима от их “преобразования”.
