Анна Лазарева - Блондинка вокруг света или I did it my way
«И пожалуйста, запомни, Анна, если ты встретишь ну очень-очень хорошего парня, беги! Ему есть что скрывать. Любые перегибы — зло. Возможно, это говорит болезненная уверенность в собственной ничтожности, порождающая ненависть к миру. Людям, которые не зафиксировали у себя подобных отклонений, нет нужды притворяться ангелами. Очень-очень хорошие люди по факту маньяки, по меньшей мере, латентные. Они знают или подозревают о своих отклонениях и скрываются под маской „хорошести“…»
Ему есть что скрывать. Что же?
Уверенность в собственной ничтожности, сказано же. Он выбирает «королей» с уже существующей империей и начинает им служить, поскольку сам не в состоянии создать свою собственную империю. Мимикрирует под них. Покупает их внимание. Платит за отношение. Так же он служил и мне, когда у меня была своя «империя» дорог и свободы. Теперь я её потеряла, у меня не осталось ничего, кроме него. Служить мне ему больше не интересно, я и так у него в кармане, и уже ни к чему метать передо мной бисер. Теперь перебежчик лебезит перед другими властелинами.
Есть одно высказывание на этот счёт: «Главное заблуждение женщины в том, что она думает, что он изменится. Главное заблуждение мужчины в том, что он думает, что она никуда не денется».
Лучше не скажешь.
Я ясно понимаю: даже если бы мы переехали, ничего бы не изменилось. Дело не в них, а в нём. По иронии, я даже должна быть им благодарна за то, что, создав такие несовместимые с жизнью условия, они в кратчайшие сроки, за какие-то полгода, показали мне всего его, как он есть, со всем его пассивно-вероломным раболепием. Ничего не утаили. В нормальных условиях это могло занять годы.
— Спасибо вам, кучка паршивцев! А дураку — дурацкая жизнь!
Ну, что ж. Наверное, он хочет, чтобы я догадалась уехать сама? Он просто вынуждает меня уехать. Значит, время ехать. Я в туманной прострации, требую билет и уже собираю вещи. Таков первоначальный уговор. Билет с него. «Он меня уважает и поэтому, конечно, исполнит обещание купить билет по первому требованию».
Всё, билет в Россию куплен, сумка собрана. Я встаю по будильнику. Кладу его антикварные бриллианты в бронзового лебедя на ночном столике.
А сколько было надежд! Я же действительно, как школьница, верила, что этот добрый день пришёл и мой парус приплыл. В голову приходит окончание того романтично-оптимистического стихотворения. Сейчас оно менее оптимистическое:
And it's nobody's fault that the dream never happened
That we splashed imprudently holy cup of the sun
If you grow the wind you will harvest the tempest
And you'll never accomplish the celestial demand
(И ничья в том вина, что мечта так и не сбылась. Что мы небрежно расплескали эту солнечную чашу. Посеявший ветер — пожнёт бурю. И никогда не исполнит небесный мандат.)
Я больше не напишу ни одного стихотворения. Ну и хорошо. Я не Пушкин. Я вытягиваю сумку по полу из комнаты.
— Это хорошая идея, что ты уезжаешь.
Я молчу: «Воистину!»
— Нам будет полезно пожить отдельно какое-то время.
У меня вырывается короткий смешок:
— Какое-то время? Ты что, примешь меня, когда я приползу обратно? Вот такую, со всеми моими дефектами?
— Идеальных людей не бывает, Анна. Хоть ты и не то, чего я от тебя хотел, всё же ты та, которую я ждал всю свою жизнь… (бред) … и я тоже виноват. Разница в том, что, в отличие от тебя, я это признаю. Я виноват, что слишком эмоционален и часто срываюсь на крик, а значит, мне нужно время, чтобы научиться управлять своими эмоциями, чтобы обсуждать твои ошибки спокойно, без крика… — он что-то ещё говорит. Я замечаю, он похож сейчас на санитара в сумасшедшем доме. «…управлять своими эмоциями, чтобы обсуждать твои ошибки…» Шедевр!
И тут это началось. Я так долго сдерживала это, что оно самопроизвольно разорвало мои лёгкие.
— Я вернусь? Выкуси! Умерла так умерла. Вернусь я к тебе, жди! Думаешь, я орать не могу? Я же перекричу тебя, Иуда. Ты ещё не знаешь наших, червяк. Ты что ж, думаешь, истеричность — твоя единственная проблема, подхалим общественный? И своё, и моё отдаёшь этим рвачам, которые на тебя плюют и принимают всё это, как должное. Как у четверых таких хороших родителей могли получиться два таких никудышных ушлёпка? Что, детей с тобой рожать? И потом смотреть, как игрушки моего ребёнка переезжают на ПМЖ в чужие коляски? Ты знаешь, как ты кончишь, идиот? В одиночестве, на картонке с бомжами. И твоя хваткая семья, на которую ты горбатишься, будет проходить мимо тебя, презрительно закатывать глаза и раздражённо кидать тебе центы. И не каждый раз, мен, потому что каждый раз лезть в карман не охота…
Это был не крик, это была песня… Редемпшион сонг! Демобилизация всего, что накопилось. Домашние толстые крысы и Чёрные ядовитые вдовы попрятались в свои норы.
Я долго наблюдала эту «секту» и уже была уверена, что рано или поздно ему случится обанкротиться и остаться без денег, это лишь вопрос нескольких лет. Но я и не подозревала, что на самом-то деле это вопрос пары месяцев и мне самой придётся это увидеть. Всё, до смешного, случится именно так, как я предсказывала. Серьёзная проблема с бизнесом, и у него не останется ни жилья, ни сбережений.
Оказывается, за все эти годы, пока столько человек жили на его деньги, он не отложил ни цента. Его банковский счёт пуст. Зато деньги отложила дружная семья, сидя на его шее. Примерно в это время жена брата выписывает дорогую новую машину из Европы. Вслед за ней брат тоже начнёт выбирать недешёвую «Тойоту». А ему придётся продать бриллианты, подаренные мне, и даже свою любимую гитару «Мартин». Его бизнес-партнёры, на пепелище разрушенного бизнеса, откроют свои собственные независимые компании, и он поможет им, совершенно бескорыстно, обустроиться на новом месте, работая на них по одиннадцать часов в день. Такой буффонады я не видела со времён Чиная, когда мне приходилось петь в игрушечный микрофон, притворяясь, что он работает.
Я спрошу брата:
— Скажи, брат. Как ты думаешь, брат, это честно?
Брат отвечает быстро и складно:
— Он взрослый человек и сам решает, как ему тратить деньги, — брат ждал этого вопроса и знал, как на него отвечать. Он, конечно, думает, что победил в этой дискуссии. Вот так, с одной фразы. Какая удобная позиция невмешательства. Какая прекрасная, не взаимная братская любовь!
Итак, я тащу сумку через коридор. Как-то неожиданно мне становится всё равно и даже весело.
Мой бойфренд начинает рыдать и причитать, он любит рыдать и причитать и называет это чувствительностью.
Я не могу бросить его вот так! Он столько сделал для наших отношений! Ну, почему я не вижу всех тех жертв, которые он принёс ради меня?! Он не перестаёт благодарить судьбу за встречу со мной. Нет, на такой волне он меня не отпустит!
Он хватает телефон, звонит в авиакомпанию и отменяет мой полёт, теряя больше половины стоимости билета…
Я ещё долго ошарашенно сижу на чемоданах… Я больше не буду их разбирать. За последние пять лет мне случилось разобрать дорожную сумку всего один раз, здесь, в Сан-Франциско. И, как оказалось, напрасно. Мне стыдно перед чемоданами.
Но мне уже наплевать. У меня появляется иммунитет. И мне лень делать резкие движения. Через некоторое время мне всё равно придётся выехать из США, якобы чтобы обновить визу. Я лелею мысль, как совсем скоро исчезну в жарких безднах Мексики. Как я буду ходить по пляжу, поблёскивая мускулами своего здорового, загорелого тела. Как вечером буду окунаться в сальсу, настоящую, латиноамериканскую, а не надуманную сальсу тщеславной снохи…
А вы все тут маринуйтесь в собственной желчи. А сейчас я просто буду хихикать и делать свои дела. Месть хороша на холодную голову. Жаль, что когда голова холодная, месть больше не приносит удовлетворения. Я как бы наблюдаю сама себя с высоты птичьего полёта.
Ещё сильнее поднажимаю на гаммы. Гитара — моё всё. Единственный друг, утешитель и способ медитации. Она меня ещё отблагодарит за внимание. Так же берусь за самоучитель испанского. Это тоже помогает.
Время от времени меня вызывают на съёмки маленьких телепроектов в Сан-Фра.
Теперь на крик я отвечаю криком. Ты больше не плюнешь в моё открытое сердце. Твой плевок отрикошетит от моего равнодушия. Земля обетованная в моём равнодушии! Ангелы живут в раю. Ты создал ад — получай демона.
Я демонстративно шумно готовлю еду для себя и мою тарелки только за собой. Сковородки снохи теперь могут стоять немытыми неделю и больше. Происходит маленький сдвиг: мой будущий экс тоже отказывается мыть эти сковородки. Я выгляжу хорошо. Я знаю, что готовлю побег. Свободная женщина всегда выглядит лучше невольницы. Настоящий побег не терпит суеты.
«Что, самка, я слишком хороша для того, чтобы тебе нравиться?»
Очень скоро после окончательного банкротства, на последние деньги, собранные от продажи кое-какого имущества, мы предпринимаем поездку в Техас, где ему обещают очень хорошую работу. Всего год-два такой работы, и он сможет вернуться к бизнесу. Я убеждаю его не продавать машину, в случае необходимости в ней можно спать. Всё не на картонке. В какой-то момент мне становится его жалко. Все от него отвернулись, как я и предсказывала. И я буду такой подлой стервой, если сделаю то же самое. Возможно, этот человек — мой крест, и мне его нести? Вот оно, большое, наивное сердце великорусской женщины!
