Моше Бела - Мир Жаботинского
Когда один из делегатов выразил сомнение в обоснованности такой «увязки» и высказался в том духе, что у сионистов должно быть два разных, не связанных между собой направления работы, Жаботинский ответил:
Нет у нас двух горизонтов. Одна-единственная путеводная нить, ведущая из Сиона в Сион, проходящая через всю историю нашего народа. И все, происходящее с ним, будет переварено в котле сионизма.
«Еврейская мысль», 2.12.1906.Этот подход — абсолютный приоритет сионизма — Жаботинский отстаивал и в своем выступлении на Венской конференции сионистов России в 1913 году, когда он говорил о необходимости создания сети школ с преподаванием иврита в галуте:
Мне говорят, что мое предложение не соответствует духу нашего главного принципа — «создавать условия», а не заниматься «конкретными явлениями». С этим принципом я, в принципе, согласен. Даже абсолютно согласен. Но что же такое «условия» и что такое «явления»? Газета — это «условие»? Разумеется, поскольку она формирует общественное мнение, ведет пропагандистскую работу. Но она и — явление, да еще какое конкретное — с редакциями, с типографией, с бухгалтерией... А что такое банк? А что такое поселение? Всякое «явление» есть «условие» создания других «явлений». И такое явление, как еврейская школа,— есть «условие», условие абсолютно необходимое.
Я прекрасно понимаю, что плоды этого «условия» можно пожать только в Эрец Исраэль, что в диаспоре большинство плодов «пропадет впустую». Несправедливо обвинили меня здесь в том, что я забыл о нашем сионистском пессимизме и уверовал, якобы, в «еврейское национальное возрождение» в галуте. Да еще и задавали мне вопросы: если, мол, всего этого можно достичь здесь, то зачем тебе Эрец Исраэль?
Я никогда не имел иллюзий в отношении галута. Но предположим на минуту, что я действительно верю в «национальное культурное возрождение». Даже веря в это, я никогда бы этим не удовлетворился. Народу нужно не только «культурное возрождение», но и все возможные «возрождения»: национальное, духовное, экономическое, политическое. Культурное возрождение необходимо нам только как прелюдия.
«Язык просвещения»; в сб. «Диаспора и ассимиляция».Действительно ли Жаботинский верил, что равноправие для евреев достижимо в галуте, что тут возможна полнокровная национальная жизнь? Жаботинский утверждал, что не только он сам, но и его товарищи не верили в Гельсингфорсе во все это. Они понимали, что необходимо бороться во имя «принципа» равноправия, даже не надеясь, что эта борьба принесет реальные плоды:
Нас, понятное дело, уверяют, что после победы исправится мир, и что даже узкой полоски земли между Балтийским и Черным морями коснется это исправление, и что наши братья будут наслаждаться всеми его благами, и что весь мир будет гарантировать это, и что все будет в порядке и все будут счастливы. Слыхали мы это...
Но что кивать на наших христианских друзей? А что же сами наши братья? Где голос, который крикнет: «Хватит лжи!». Будто бы евреи посходили с ума или решились принести себя в жертву поголовно. Давно пора бы нам напомнить нашим друзьям-христианам, к чему привело повсеместное торжество равноправия после I мировой войны, что оно принесло в конце концов еврейству Восточной Европы. Напомнить с тем, чтобы после победы не раздался голос: «Ну вот! Теперь уж мы спасли евреев!».
Я не буду здесь излагать своего отношения к принципу равноправия евреев, достаточно сказать, что я был в Гельсингфорсе; те же, кто не знают, что означает «Гельсингфорс»,— не только не имеют права экзаменовать нас, но и сами еще не доросли до экзаменов на «зрелость» в этом вопросе. Мы были среди первых, кто формулировал этот принцип.
Но и мы тогда не тешились иллюзиями и не пытались обмануть общественность обещаниями «чудес в решете». Наш лозунг был: за принцип равенства мы будем бороться до конца, но сама проблема неразрешима — решение проблемы в другом. Почему же предыдущее поколение знало правду, а нынешнее забыло? Ведь опыта у него, у нынешнего, побольше, у нас такого не было. Мы в Гельсингфорсе не верили в достижение равенства, мы верили в его достижимость. Мы знали, что, добившись для евреев права проживания в столицах и даже права быть избранными на высшие общественные посты, мы не удовлетворим их этим, не насытим желания иметь «свое». Но, с другой стороны, мы видели неизбежность отмены черты оседлости; никто из нас не предполагал, что возвратятся времена самого мрачного средневековья. Дети нынешнего поколения узнали на собственных шкурах, что такое средневековье. И все-таки тешат себя иллюзиями.
«В конечном счете...», «ха-Машкиф», 5.3.1940.К этим идеям Жаботинский вернулся и в другой раз:
Каждый человек обязан быть царем среди царей. Иначе — не стоит жить. Равенство — это не только положение вещей, но и принцип. В этом качестве у него есть непреходящая ценность, независимо от того, находит сам принцип воплощение в повседневной жизни или же нет. Евреи, если у них есть понятие о чести, обязаны бороться за то, чтобы этот принцип (даже если и нет шансов на его осуществление) был торжественно провозглашен во всех сводах законов и конституциях. Это необходимо с точки зрения человеческого достоинства. Отказ от провозглашения этого принципа оправдывает любые карательные меры и акции со стороны других государств. Но когда человек защищает свою честь — это одно. Когда же утверждают, что чести достаточно для существования, это совсем другое. Лгут, утверждая, что равенство, провозглашенное странами-союзницами, спасет евреев. Что оно отодвинет, остановит развитие событий в Восточной Европе. Когда нам говорят, что победа союзников обеспечит нам равноправие — и не более того, это значит, что победа союзников не несет нам ничего хорошего — кроме, разумеется, мести нацистам. Мы сослужим союзникам дурную службу, если удовлетворимся такими обещаниями.
Из кн. «Фронт борьбы еврейского народа».Самообособление
На рубеже XIX и XX столетий — в годы юности Жаботинского — в кругу российской интеллигенции, еврейской в особенности, было распространено мнение о необходимости стирания межнациональных различий народов, населявших Российскую империю. Жаботинский не поддался этой моде. Он считал, что уничтожение национальной самобытности принесет огромный вред общечеловеческой культуре, наивысшие достижения которой имели ярко выраженный национальный характер. По мнению Жаботинского, «наднациональность» противна природе человека, черпающего силы и вдохновение в собственных корнях и истоках, в своей самобытности:
Всякое сообщество людей, обладающих выраженными отличительными признаками, стремится быть «нацией», т. е. создать свое, отдельное общество, в котором все и вся будет «по образу и подобию», т. е. сообразно вкусам этого сообщества, его характеру, его достоинствам и недостаткам. Все — язык, экономика, политический строй, короче — «культура». Ибо «национальная культура» — это далеко не только литература и музыка, как считают многие, национальная культура есть совокупность обычаев, общественных институтов, производительных и творческих сил народа. Педантичность немцев или любовь к крайностям русских — это тоже вопрос национальной культуры. Английская национальная культура — отнюдь не только Шекспир: это совокупность свойств и чаяний нации, которая породила парламентаризм, суд присяжных. И общественные институты, «принятые на вооружение» многими народами, у каждой нации имеют выраженный национальный характер. Английский парламентаризм не похож на французский или испанский. Это не значит, что он «лучше» у одного народа и «хуже» у другого. Это значит, что они различны.
Эти различия, возможно, еще ярче проявляются в экономике. Экономика «национальна» по самой своей сути. Люди забывают об этом, так как их обманывает поверхностное сходство производственных процессов. Но эта общая схожесть сопровождается бесчисленными «отклонениями». Англия и Франция достигли равно высокого уровня индустриализации. Обе используют примерно одинаковую технику. Но достаточно понаблюдать за экономической и производственной жизнью каждой из этих стран в отдельности, как обнаружится, что разница между ними огромна.
Всякое сообщество людей, имеющее выраженные отличительные признаки, стремится стать нацией, т. е. создать вокруг себя экономическое, политическое, духовное окружение, в котором все будет проникнуто особой «мыслью» и будет соответствовать специфическим «вкусам». Такое окружение это сообщество может создать только на своей собственной территории, в собственном доме. Поэтому всякое отдельно взятое сообщество стремится стать государством. Всякое. Одно — сильнее, ибо необходимая для этого «твердость» заложена в его национальном характере, другое — слабее, ибо не так выражен у него дух сопротивления. Но стремятся все, ибо только в собственном государстве они почувствуют себя «комфортно»; в любом же другом месте они будут ощущать «дискомфорт», и не только само сообщество, но, возможно, и его соседи.
