Мирон Долот - Голодомор: скрытый Холокост
Тяжёлым потрясением для нас стало требование товарища Тысячника собрать в 1932 году такой же урожай, как и в 1931 году. Мы просто были не в состоянии этого сделать. План 1932 года по сбору зерна не учитывал реального количества посеянных зерновых, а был, что называется, «взят с потолка».
Крестьяне не привыкли и не хотели работать в колхозе. Не хватало рук, и был сильный падёж скота. Из-за голода многие жители села ослабли и не могли работать, некоторые вообще покинули родные места в поисках пропитания. В результате колхозные земли стояли нетронутыми. Большая часть урожая, если вообще не половина его, оказалась потерянной во время жатвы. Это случилось в 1931 году, и ещё больше потерь ожидалось при сборе зерна в 1932 года. Кроме того, у крестьян не осталось зерна, чтобы провести посевную 1932 года. Их амбары стояли пустыми или использовались для хранения дров. То, что Москва требовала доставить такое же количество зерна, как и в предыдущем году, было не выполнимым, и для нас это обещало обернуться катастрофой.
Когда товарищ Тысячник со своей когортой приступил к компании по сбору и доставке государству зерна урожая 1932 года, для нас настали ещё более тяжёлые времена. Наиболее сильно страдали те, кто не имел сил посадить свой огород и принимать участие в общественных работах. Как я уже говорил, неработавшие колхозники были лишены права получать полкило хлеба или килограмм муки ежедневно. В дополнении, выходившие на работу колхозники обеспечивались два раза в день горячим питанием, обычно состоящим из супа, для густоты заправленным мукой. Достаточно тяжело было поддерживать силы работающему человеку, но всё же это позволяло ему существовать. Большой проблемой оставалось накормить и поддержать своих домочадцев, которым ничего не полагалось. Дети, старики и больные довольствовались тем, что работавшие оставляли им от своего скромного пайка.
Борясь с голодом, жители села испробовали все средства, чтобы спасти себя и свои семьи. Кто-то охотился на птиц: ворон, сорок, ласточек, воробьёв и даже соловьёв. Можно было увидеть измождённых людей, ищущих в прибрежных кустах птичьи гнёзда или ловящих в воде мелких рачков. Даже раковые панцири, хотя совсем несъедобные, шли в пищу: из них варили бульон. Доведённые до голода люди собирали коренья, а если повезёт — грибы и ягоды. Некоторые пытались поймать мелких лесных животных.
Голод заставлял людей есть всё, что угодно: даже испорченные и прогнившие продукты — картошку, свёклу и другие корнеплоды, которые в обычных условиях отказываются есть даже свиньи. Они даже питались сорняками, листьями и корой деревьев, насекомыми, лягушками и улитками. Никто не гнушался мясом умерших от болезней лошадей и коров. Часто такое мясо оказывалось уже прогнившим, и люди, наевшись его, умирали от отравления.
Глава 19
Нас не покидала уверенность, что мы стали заложниками какой-то убийственной игры. Каждая наша попытка избежать смерти сталкивалась с официальным противодействием, а нашему стремлению увернуться противостояли очередные контрмеры. Отвечая возмездием против нас, власти часто прибегали к неслыханным по своей жестокости и садизму действиям.
Я до сих пор ясно помню компанию по сдаче государству кожи собак и кошек. Весна была в полном разгаре, ночами в садах звучали трели соловьёв. Но в тот злопамятный год это не приносило обычной радости, поскольку люди были доведены до крайней степени истощения. К этому времени всё, что можно было употребить в пищу, оказалось съеденным. Остались лишь кошки да собаки. Однажды мы услышали недалеко от дома ружейный выстрел. Это звук сопровождался громким собачьим лаем, завыванием и скулением. Какие-то люди стреляли снова и смеялись. На фоне умирающего и притихшего села всё это звучало очень странно. Вдруг выстрел прогромыхал на нашем дворе, где-то за амбаром, вслед за ним жалобно заскулила собака. Мы сразу же узнали завывание нашей собаки Латки. Я выскочил из дома, и как только забежал за амбар, увидел мёртвую Латку, лежавшую на земле в луже крови. Три вооружённых ружьями человека стояли рядом, смотря на неё вниз, весело смеясь. Я не смог сдержаться и расплакался, кинувшись к своей убитой собаке. Но моё горе нисколько не тронуло убийц. Один из них оттолкнул меня в сторону, схватил нашу Латку за хвост и поволок её к дороге, где в запряжённой телеге уже были свалены тела других подстреленных кошек и собак. Затем втроём они взобрались на телегу и тронулись в путь. Чуть позже мы услышали отдалённые выстрелы и мучительные крики убиваемых животных.
Вскоре мы узнали причины этого неслыханного живодёрства. Наше село получило разнаряд по сдаче собачьей и кошачьей кожи. Выполнение задания поручалось сельским охотникам, хотя на селе после конфискации не осталось ни одного ружья. Встал вопрос, как справиться с заданием. Неожиданно нашлось решение: Тысячники! Они великодушно приступили к охоте на кошек и собак вместо нас, хотя их об этом никто и не просил. Таким образом, наше село стало местом охоты Тысячников. Прибыли все девять человек со своими ружьями, в дополнении к револьверам, которые они всегда носили с собой. Тысячники открыли охотничий сезон, не спрашивая нашего разрешения и даже не поставив нас в известность. Начав с восточной окраины села, они продвигались на запад, убивая на своём пути каждого пса и кошку, которые попадались им на глаза.
Тела несчастных животных были свалены на главном дворе колхоза. Но снять с них кожу оказалось делом непростым: мало кто умел это делать. Груду мёртвых животных сторожили два человека, лично назначенных товарищем Тысячником. Говорили, что его беспокоила мысль о возможности кражи тел животных голодными жителями села. Прошла неделя, но к работе по выделке кож так и не приступили. Сваленные в кучу убитые животные начали подвергаться разложению и от этой кучи потянуло тошнотворным запахом. Наконец, стало известно, что товарищ Тысячник отдал приказание и стал лично наблюдать за распределением тушек животных всем желающим! Всё трупы расхватали всего лишь за несколько часов. Как говориться в пословице: «Голод — не тётка». Оставался вопрос, с какой целью проводилась эта компания. Неужели государство действительно нуждалось в коже собак и кошек? Может быть. Но в тоже время наше местное начальство не торопилось снять кожу с убитых животных. Могло ли это быть частью главного плана по окончательному подчинению государству голодающих крестьян? То, что Тысячники явились к нам на село с ружьями, подтверждало заблаговременное планирование компании по уничтожению собак и кошек. Скорее всего выполняли чей то дьявольский приказ, имевший виду уничтожить кошек и собак, как последнего потенциального источника пропитания умирающих крестьян.
Однажды, в начале 1932 года, разнеслась ошеломляющая новость: «Они убивают соловьёв!». На Украине соловей считается национальным символом. Волшебные трели соловья всегда являлись неотъемлемой частью украинской деревни, с её буйными садами и белоснежными хатами. Каждая украинская семья считает своими соловьёв, живущих у них в саду. Раньше мы слушали соловьиные трели точно так, как городские жители слушали бы настоящий концерт. Никто, даже отчаянные сорванцы, ловящие других птиц, не осмеливался причинить боль соловьям. Народное поверье, живущее из поколения в поколение было то, что смерть соловья приносит несчастье в тот дом, где соловей умер или был убит.
Но голод безжалостен, и он заставляет проявлять безжалостность со стороны людей по отношению к другим божьим творениям, включая соловьёв. Пренебрегая легендой, несчастные голодные начали охотиться за соловьями наряду с другими птицами. Из их гнёзд забирались яйца и птенцы.
Как кошки и собаки, соловьи стали очередной жертвой Тысячников, хотя официально никакой компании по их истреблению не проводилось.
В часы рассвета или заката мы теперь слышали ружейные выстрелы вместо соловьиных трелей. В своей охоте за соловьями, как раньше при истреблении собак и кошек, Тысячники проявили последовательность и систематичность. На этот раз они начали с центра села. Они разбились на две группы: она двигалась на запад, а другая — на восток. Через несколько дней они добрались до нашей хаты, и я имел возможность наблюдать их действия. Они украдкой и бесшумно подбирались к дереву, на котором пел соловей, и поджидали удобного момента. Затем один из них вскидывал ружьё и стрелял. Они редко промахивались, потому что были умелыми стрелками. После каждого удачного выстрела счастливого охотника поздравляли его коллеги.
Мы наблюдали эту не имеющую смысла соловьиную охоту с чувством беспомощного негодования. Мы могли простить голодного, доведённого до умопомрачения жителя села за убийство любимых птиц в последней надежде на выживание. Но не было прощения тому, кто убивал соловьёв таким жестоким, хорошо организованным методом, с таким бессердечием, словно это было спортивное состязание со стрельбой по мишеням. Ища объяснение последним подвигам Тысячников, некоторые жители села думали, что таким образом эти городские жители мстили нам, сельским людям. Но возникал вопрос: за что мстить? Мы не считали себя виноватыми ни перед ними, ни перед правительством, которое они представляли. Как бы мы не старались, мы никогда не могли понять, что происходит.
