Михаил Меньшиков - ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ
Нет, г-да еврейчики и радикальные князьки, Гоголь - не ваш, решительно не ваш! Такая крупная добыча не по рукам вашим, как бы ни были они цепки.
28 апреля
ПРАВИТЕЛЬСТВО И ЕВРЕИ
I
23 июня
Правительство бесконечно затягивает все жизненные вопросы под предлогом, что они недостаточно "выяснены". Ради выяснения их нагромождаются комиссии, комитеты, совещания, советы, привлекаются всевозможные административные и судебные инстанции, собираются мнения печати, и когда всего этого оказывается мало, то пустейший из вопросов переносится на законодательное рассмотрение - сначала "высокой" нижней палаты, затем "высокой" верхней. И все-таки решение обыкновенно получается межумочное и бледное, возбуждающее общую неудовлетворенность. Не понимания вам недостает, господа, а характера. В убийственной степени всем вам недостает воли! Вот что хочется сказать современному изнеженному поколению того класса, который правит Россией. Это поколение попало, как метафизик басни, в яму, и вместо того, чтобы вылезать оттуда, русские государственные люди рассуждают, рассуждают, рассуждают без конца...
Простые русские люди, вышедшие из природы, как, например, те наши предки, что строили великое государство, действовали без того изнурительного и бесплодного процесса мысли, которым теперь тщетно хотят покрыть недостаток характера. Метафизик исследует природу веревки прежде, чем ухватиться за нее; для крестьянина же веревка, как всякий предмет, есть готовый вывод, реальная формула, которую остается применить. Обыкновенный человек начиная с младенчества знакомится с вещами и о нужных для практики свойствах их имеет вполне определенное понятие. Сочетание предметов подсказывает ему единственный возможный вывод. Действительность как она есть возбуждает в натуральном человеке волю, приводит в действие исполнительные органы, в число которых входит и ум. В человеке же ненатуральном, в метафизике, которого душа угнетена рассудочностью, воля, а с нею и все исполнительные органы парализованы. Вместо действия начинается мозговая жвачка. Государственные люди без конца пережевывают материал - и как огня боятся решения! Длинный хвост всевозможных инстанций придуман безотчетно для того, чтобы свалить решение на чьи-нибудь чужие плечи. Эта расслабленность воли вошла даже в язык. Уже не говорят: "Мое убеждение", "Моя воля", а робко заявляют: "Мое мнение". В этом рабском словечке чувствуется попятный жест: "мнение" так близко к "сомнению", оно отделено от него всего лишь тонкой чертой безразличия. Высказывая мнение, нынешние книжные люди обставляют его такими смягчениями и такими округлостями, что в конце концов различные мнения, как голыши в ручье, становятся совсем похожими друг на друга. Растлевающий дух компромисс, о котором писал Морлей [38] в своей крайне замечательной, хотя, к сожалению, забытой книге ("О компромиссе".), подтачивает нервные центры государственности. Если бы только государственностью современные народы жили, то они давно погибли бы - до такой степени общий организм отравляют безволие и бесплодие нынешней государственной метафизики.
В виде одного из бесчисленных примеров этой метафизики можно указать на еврейский вопрос в России. Казалось бы, что тут теоретизировать и возможны ли какие-нибудь колебания? Евреи не с луны упали и не со вчерашнего дня известны европейскому человечеству. У народов было достаточно времени составить вполне определенное понятие об этой расе. Народы и составили себе это понятие - поразительно тождественное во всех странах. Для крестьянина всех стран "жид" также бесспорен, как веревка: спор о "вервии", о равноправии евреев, начинается выше, среди книжного, метафизического класса. Евреи делают вид, что общее отвращение к ним христианского простонародья вытекает из религиозной мести: христиане, мол, не могут забыть истязаний, оплеваний, заушений и позорной казни, которым евреи когда-то предали христианского Бога. Но хотя поступок евреев с Христом не из таких, чтобы внушать к ним симпатию, - нужно помнить, что еще за тысячу лет до Христа и христианства среди народов самых различных вер евреи внушали к себе то же самое отвращение и тот же страх. Египетские фараоны, персидские цари, греческие и римские управители, согласно с опытом народов, смотрели на евреев как на племя паразитное, всегда преступное, всегда угрожавшее целости народной. Стало быть, христианские предубеждения тут ровно ни при чем. Не христиане, а язычники вели с евреями кровавую борьбу, пока не истребили самое гнездо еврейства. В христианскую эру не одни христиане всех исповеданий, но и магометане составили о евреях отвратительное мнение. История всех стран красноречиво говорит, чем подобное мнение поддерживалось. Оно поддерживалось и теперь держится ежедневным в течение тридцати веков наблюдением самого метода еврейской жизни. При всевозможных условиях еврей - ростовщик, фальсификатор, эксплуататор, нечестный фактор, сводник, совратитель и подстрекатель, человеческое существо низшего, аморального типа. Он ненавидит христианство не потому, что держится своей первобытной и грубой религии. Он органически чужд христианству, то есть по прирожденным нравственным, вернее - безнравственным инстинктам. Книжные метафизики этого не видят, а простонародье, в которое евреи вкраплены, на своей шкуре чувствует эти неизменяемые в веках еврейские недостатки. Так называемые гонения на евреев были вызваны не чем иным, как нестерпимым засильем еврейским и их хищничеством. Уже второе столетие всюду в Европе под влиянием метафизического законодательства нет и тени гонений, но паразитизм евреев именно теперь дошел до невероятной степени. При полном равноправии евреев в Америке полиции приходится свидетельствовать о двойной преступности этого племени, а страховым обществам - назначать для евреев двойные и тройные страховые взносы.
Русский народ имеет дело с евреями с тех пор, как себя помнит, но еще до татар, при Изяславе I, население весьма культурного Киева бывало вынуждено к погромам - совершенно таким же, какие случаются теперь. Когда чаша терпения народного переполнялась, народ вдруг забывал свое христианство и гражданственность и начинал выметать евреев из своих городов. Какое презрение к себе заслужило это племя, показывают слова тогдашнего русского государя: "Нельзя о евреев пачкать меч". В века нашей натуральной и национальной государственности никакого еврейского вопроса не было, потому что не было и тени каких-либо сомнений в злокачественности этих иностранцев. Допуская разных иноверцев, магометан, язычников в свою страну, московские цари свято берегли вековое правило - не допускать евреев. Менее продажная, чем позднейшая наша администрация, московская власть не шла ни на какие подкупы. Той же политики держался Петр Великий, лишенный даже признаков религиозной нетерпимости. Объявив полную свободу веры, Петр твердо высказался, что считает "жидов" мошенниками и не может допустить их в Россию именно в качестве таковых. А Петр в бесчисленных своих поездках по западной и южной России, в борьбе с Карлом имел случай встречаться с евреями, и, как гениальный человек, он был не из тех, что черпают свои мнения из чужих мозгов. Той же твердой политики держалась дочь Петра Елизавета. На попытки подкупить власть выгодами еврейской торговли национальная наша государыня отвечала: "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли".
Еврейский вопрос явился у нас с упадком национальных инстинктов на высоте власти, с внедрением масонства, с возобладанием "освободительных" идей французской энциклопедической метафизики. Первой государыней, признавшей некоторые права евреев, была Екатерина II, урожденная нерусская. Удивительная по уму и твердо преданная заветам Петра, Екатерина была сбита с толку двумя обстоятельствами. Она была другом и корреспонденткой знаменитых болтунов, которые тогда создавали ей славу во Франции и во всем свете. Метафизика Вольтера и Руссо была титаническая благодаря их таланту. В самом отрицании она отличалась страстью, и талантливой государыне, умственно голодавшей в Петербурге, было трудно не подчиниться могучему обаянию великих резонеров. Идеи равенства, свободы, братства сделались в Европе модными задолго до революции, а всякая парижская мода считалась вдвойне обязательной в Петербурге. Второе обстоятельство, смутившее императрицу, было то, что с разделами Польши запретное еврейское племя сразу очутилось в черте России. Легко было не допускать вселения, но что делать с миллионами людей, оказавшимися подданными в силу завоевания? Екатерина не была подготовлена к решению такой задачи. Хотя здравый смысл говорил за то, что племя, недопустимое в восточной половине государства, не должно быть допущено и в западной половине, и хотя примеры массовой эмиграции из России были известны и в тот век (раскольники, казаки, крамцы), но в отношении евреев не приняли никаких мер. Стараясь задобрить население присоединенных областей, Екатерина объявила, "что когда еврейского закона люди вошли уже в состояние, равное с другими, то и надлежит при всяком случае наблюдать правило... что всяк по званию и состоянию своему долженствует пользоваться выгодами и правами без различия закона и народа" (26 февраля 1785 г.).
