Александр Бушков - Крючок для пираньи
— Будут мешать жить? — небрежно спросил Кацуба.
— Могут о с л о ж н и т ь жизнь, — сказала Даша. — В конце-то концов, не вы самые крутые на этом свете. На свете вообще нет самых крутых…
— Слушайте, Даша, — сказал Кацуба серьезно. — Нас что, кто-то старательно поливает грязью?
Она молчала. Ни словечка не проронила до тех пор, пока Кацуба не остановил машину.
— Уж извините, дальше придется пешочком. Я тут присмотрел один гараж, бросать тачку возле гостиницы как-то непривычно для коренного шантарца…
Она сговорчиво вылезла, спросила:
— Я так понимаю, на корабль меня больше не пустят?
— Ну что вы, Дашенька, — ухмыльнулся Кацуба. — Присоединяйтесь завтра, всегда рады, а если еще юбочку покороче наденете, я вам цветов куплю… Подождете нас? До гостиницы проводим, а то еще обидит кто…
— Замучаются обижать, — сухо сказала она. — Значит, можно завтра с вами?
— Конечно.
— Всего наилучшего, — сказала она столь же сухо и, не оглядываясь, пошла прочь по темной улице.
— Ах, какая девка… — вздохнул Кацуба, глядя ей вслед. — Огонь, во всех смыслах… Интересно только, кто ей про нас пакости рассказывает? Ведь рассказывает кто-то, нюхом чую… Ладно, подожди тут пару минут, я сейчас…
Он поехал куда-то во двор. Мазур остался торчать под фонарем, словно незабвенная Лили Марлен из вермахтовской солдатской песенки. Ходил взад-вперед и от скуки приборматывал под нос:
Если я в окопе от пули не умру,
Если русский снайпер мне не сделает дыру,
Если я сам не сдамся в плен…
То будем вновь,
крутить любовь,
под фонарем,
с тобой вдвоем.
— …моя Лили Марлен… — подхватил бесшумно возникший из темноты Кацуба, запихивавший ключи в карман. — Пошли?
— Где Катя?
— Не дергайся, — сказал Кацуба. — Я твою Лили Марлен самолично отвез на базу. Как-никак колючка, часовые, запретная зона… Сначала дергалась, потом успокоилась, начала кое-что понимать. О тебе беспокоилась. Серьезно. Как бы его, говорит, не обидел кто. Сам, говорю, кого хошь обидит…
— Так ты ей сказал…
— Что я, идиот? — искренне изумился Кацуба. — Взял я с собой одного авантажного мэна в полной форме, он-то главную скрипку и играл, Джеймсом Бондом прикидывался, а мы с тобой для нее как были штатскими, так и остались. Все в ажуре, еще успеешь пообщаться… Ладно, как тебе последние события?
— А рыжая нам гнала туфту?
— Вот это вряд ли, — серьезно сказал Кацуба. — Многого от нее можно ждать, но улик никогда не фальсифицировала, не замечено за ней такого… Что там с твоим Дмитрием?
— Пуля в затылок, — сказал Мазур. — Как подполковник и говорил. Возможно, конечно, что стреляли из его собственного «Макарова», у него был в руке «Макар»… Только сдается мне, что сработали бесшумкой. Начни у него кто-то отнимать пистолет, я услышал бы, подошел-то совсем близко. Но там все было тихо, потом раздался выстрел, а он, должно быть, успел нажать на курок, держал пушку в руке…
— Не факт, что это его пушка, — подумав, заключил Кацуба. — Ты же при нем не видел пушки? Допрежь?
— Не видел.
— То-то.
— У меня сумасшедшая идея, — сказал Мазур. — Полное впечатление, будто нас кто-то оберегает. На свой лад. Тот, что натолкал в номера микрофонов. Не понравилось ему, что вокруг нас начали крутиться ребятки этого Димы, вот и отреагировал…
— А от Сережи нас тоже оберегали?
— Сережа в эту версию не вписывается, — признал Мазур. — Ну, я просто рассуждаю вслух, не мое дело — версии выдвигать, не особенно и учен…
— Что-то в этом есть, конечно, — сказал Кацуба. — Не понравилось кому-то, что наша информация начнет уходить на сторону… В виде версии — вполне приемлемо. Хуже другое — никаких концов, за которые можно мотать клубочек, я пока не вижу…
Когда они подошли совсем близко к величественному крыльцу гостиницы, навстречу по широким ступенькам проворно скатился Шишкодремов:
— Нептун приперся.
— Убитых нет? — спокойно спросил Кацуба.
— Ни убитых, ни агрессии. Заявился один-одинешенек и повел Светку в ресторан, в виде моральной компенсации. Я суетиться не стал — пусть себе воркуют под бездарный гром оркестра… Правильно?
— Совершенно, — сказал Кацуба. — Пусть воркуют. А ты, золото мое, срочно взмывай поутру на крыло, сам знаешь, что следует форсировать…
— Что стряслось?
— А ничего, — лениво сказал Кацуба. — Три жмура образовались, только-то и делов…
Глава тринадцатая
Чьи бездны горьки…
— Все, в общем, было довольно пристойно, — сказала Света, выпуская дым в приоткрытый иллюминатор. — Открываю дверь — стоит, громила, даже парочку цветов в грабке мусолит. Предложил в ресторан, я пошла. Попили, поплясали, поболтали. Потом, конечно, начал со страшной силой набиваться ко мне в номер, кофейку попить, но я категорически отказалась, с целью набития себе цены, так, позволила порасстегивать да полапать. Ушел не без горького разочарования, но обещал сегодня вечером опять в кабак сводить. Я, понятно, не отказалась.
— А впечатления от общения? — спросил Кацуба.
— Мысль у него растекалась по двум направлениям, — прилежно доложила Света. — Во-первых, чертовски интересовался, что мы из себя представляем, кто за нами стоит, чего от нас вообще ждать. Хочет поговорить с тобой, но предварительно старается меня расколоть — хоть и видел меня в деле, все равно с чисто мужской самоуверенностью считает самым слабым и болтливым звенышком в цепочке. Я его ювелирненько наводила на мысль, что вся наша теплая компания как раз те, за кого себя выдаем. Просто резкие мы все до предела, восточным единоборствам учены согласно столичной моде, а лишних неприятностей не хотим — потому и не стали в милицию бежать. Пушки, в принципе, готовы и вернуть, сесть за стол переговоров…
— Поверил? В то, что мы — штатский народ?
— Я бы сказала — почти. Не светоч интеллекта, знаешь ли, но и не дурак, этакий справный крестьянский мужик себе на уме. Но поскольку сидит здесь почти безвылазно, это не могло не наложить отпечатка на кругозор — провинция-с, что ни говори. Определенная сиволапость присутствует. Но это не глупость или недостаток житейской сметки, а следствие некоторой оторванности от цивилизации. Ум, вообще-то, острый. В очкастеньких ученых, отчего-то поголовно обучившихся боевым искусствам, верит плохо. Пытался меня выспрашивать, не выполняем ли мы чей-то заказ.
— Заказ на предмет чего?
— Вот и я то же самое моментально спросила. Тут он стал ужасно загадочным. Однако намекал: если у нас в самом деле есть выход на серьезных денежных людей, можем договориться. Впечатление… — она старательно поискала слова. — Впечатление такое, что он сидит на какой-то серьезной и выгодной проблеме, своими силами справиться не может и с тысячей предосторожностей пытается найти компаньонов. Ты взял самую выгодную линию поведения как оказалось. Оценил наш Нептун твое поведение — морды им легонько набил, пушки забрал, но издеваться не стал, а это, по мнению моего нового друга, свидетельствует не просто о силе, а еще и должной серьезности…
— Удивительно точно он меня определил, — осклабился Кацуба. — Я такой…
— И вдобавок — нюанс, — сказала Света. — Нас старательно пасли. Сели на хвост уже в ресторане, парочка несуетливых, опытных ребят. Ничего не берусь решать окончательно, но не удивлюсь, если окажется, что хвост за Нептуном приволокся.
— Так… А второй пункт?
— Ну, это гораздо примитивнее, — прищурилась Света. — У него ко мне неудержимый мужской интерес. Дефицит тут на красивых и ярких баб, сам понимаешь. Правда, не рассчитываю, что он, едва слезши с меня, тут же начнет растроганно выдавать свои роковые тайны…
— Но попробовать-то его подвести к этому состоянию можно?
Света уставилась на него со столь обольстительно-блядской улыбкой, что сидевший рядом Мазур, движимый той же неисповедимо мужской логикой, почувствовал в хаотической смеси и желание, и ревность, и неприязнь.
— Попробовать подвести можно всякого, герр штурмбаннфюрер, — промурлыкала она. — Как учат наши теоретики, и правильно учат, мужик после сорока начинает трахаться с особым ожесточением не ради приятности самого процесса, а оттого, что рвется самому себе доказать, какой он молодец… У тебя еще остались «таблеточки истины»?
— Я и флакон-то не распечатывал, — оживился Кацуба.
— Технически, конечно, накормить его «эликсиром истины» несложно, — деловито сказала Света. — Но тут начинаются нюансы и вариации. У меня в номере я его по вполне понятным причинам колоть не могу. На его хате — чревато. Таблеточки вызывают неудержимую тягу к откровенности, но всех прочих качеств не подавляют. Что, если он, разоткровенничавшись, пожалеет о своей несдержанности и решит меня срочно задавить? Я, конечно, отобьюся, но вся игра полетит насмарку…
