Александр Архангельский - Базовые ценности: инструкции по применению
Архангельский Александр, интеллектуал: Не понимаю я этого. Как можно делать серьезный исторический выбор, не вникая во множество деталей, оттенков и полутонов?
Александр Архангельский, интеллигент: Да так и можно. Это романы нельзя писать без полутонов и подробностей, а в большой политике стратегия важнее тактики. И уж совсем худо, когда тактики начинают действовать самостоятельно, поскольку стратегов нет вообще. Они сразу становятся похожи на детей, которым родители по глупости дали в руки спички, а сами ушли погулять. Советский режим после смерти Сталина и досрочного ухода Хрущева неуклонно скатывался в пространство сплошной тактики; главной фигурой процесса стал первый наш полигтехнолог, родоначальник профессии Михал Андреич Суслов. В итоге страну подожгли и сами выбросились из окна. Я-то об этом не жалею, советское государство не было мне родиной, родиной всегда была Россия. А вот сейчас меня охватывает все больший ужас; во власти сплошь близорукие любители подробностей, прирожденные лавирующие тактики, ни одного стратега, ни одного мощного, самовлюбленного, равнодушного старика, который ничего не смыслит в надоях и гектарах, ставропольских водопроводах и соотношении зарплат и льгот, зато ясно видит своими подслеповатыми глазами: вот наша стратегия, вот их, вот следствия, вот причины, добро пожаловать в будущее…
ЛОЖА, ЛУЖА И ЛАЖА
Инструкция сорок шестая, на неделю 17–23 октября 2005 года, когда мы попрощались с А. Н. Яковлевым, президент похвалил силовиков за действия в Нальчике, но никто не понял, что же именно там произошло.
Александр Архангельский, интеллигент: Грустно, коллега. Еще один Яковлев умер. Сложные чувства вызывал у меня Александр Николаевич; многое из того, что перестроечная интеллигенция поднимала на щит, — прежде всего его доносную статью 1973 года в «Литературке» против «Нашего современника» и «Нового мира» — я считал ужасом и позором либеральной номенклатуры; и все-таки не уставал удивляться, как здоровое ядро ярославского мужика смогло сохраниться в партийной скорлупке, как Яковлев ухитрился пробиться сквозь собственные карьерные наросты, как внезапно на старости лет сбросил кожу и вновь стал живым политиком, как сумел почуять запах реальной истории и развернуть страну в будущее…
Архангельский Александр, интеллектуал: По поводу яковлевской статьи 1973 года не могу до конца согласиться; на самом деле Яковлев боролся не с журналами и писателями, а с той националистической тенденцией, которая начала формироваться внутри КПСС. Недаром после статьи его немедленно отправили подальше — послом в Канаду. Как тогда говорили, «посол в зопу»…
Александр Архангельский, интеллигент: Да-да, боролся с национал-социализмом в партии, а бил литераторов; помнится, в фильме «Семнадцать мгновений весны» есть эпизод — уголовники играют на золотой зуб пастора Шлага. Похоже, верно?
Архангельский Александр, интеллектуал: Может быть. Не хочу углубляться в этот эпизод, потому что за деревьями опять не увидим леса. Яковлеву сказочно повезло: он успел вернуться в политику, раскрыться, поменяться; помнить его и судить о нем будут не по статье 1973 года, а по реабилитации 4 млн невинных людей, по раскрытию тайны пакта Молотова — Риббентропа, по искреннему покаянию за черные дела красных, по той политике, которую он формировал, а Горбачев до поры до времени проводил: возвращение от советского к русскому без провалов в шовинизм. Хотя, отдадим должное вашим коллегам-литераторам, они ему как следует отомстили за давешнюю критику «Нашего современника»: отыграли пропагандистские образы перестройки, ее прорабов и архитекторов, объявили Яковлева главным масоном и врагом России…
Александр Архангельский, интеллигент: Ну не поняли люди, что быть врагом СССР и врагом России — не одно и то же. Да, развалу империи Яковлев отчасти способствовал, но не по злобе, а по здравому расчету: она уже сгнила на корню и коридор возможностей был предельно узкий — либо мирно ее разобрать, либо она свалится нам на головы и всех под собой похоронит. Но я о другом хочу вас спросить. С вашей — холодной и прагматической — точки зрения, не оказался ли и поздний выбор Яковлева столь же бесполезным и столь же опасным, как его ранние номенклатурные деяния? Да, реабилитация состоялась.
Да, он лично за большевиков покаялся. Да, за демократию он боролся до последних дней. Но разве все это не пошло прахом, разве мы не сели в лужу, разве лужа не подернулась ряской? Разве не дезавуирует все яковлевские комиссии братиславское интервью нашего президента, где он называет пакт Молотова — Риббентропа чуть ли не техническим следствием Мюнхенского сговора? Разве нынешний отказ Генпрокуратуры доводить до конца расследование катынской трагедии не есть полный пересмотр выводов, которые именно Яковлев оглашал от имени государства? Разве мифология суверенной демократии не есть окончательный отказ от попыток учредить в России демократическую систему, на что А. Н. положил последние 20 лет своей жизни?
Архангельский Александр, интеллектуал: И да, и нет. Да — потому что именно те тенденции, против которых он восставал (на партийном, грубом, пошлом языке) в статье 1973 года, возобладали. Не в КПСС, а в постдемократической элите. Нет — потому что невозможно сделать вид, будто решений, которые он продавил, не было вовсе., И закрытие катынского дела поэтому — временное, и откат от свободы — не навсегда, и пакт Молотова — Риббентропа замолчать уже не удастся, и чекистское понимание суверенитета не утвердится слишком надолго. Лажа разоблачает сама себя — на фоне правды. Не было бы публичного признания этой правды, утвердить лажу в качестве истины оказалось бы куда легче.
Александр Архангельский, интеллигент: Что ж, он полностью победил?
Архангельский Александр, интеллектуал: Нет. Но мы не до конца проиграли.
ЕСЕНИН, БЕЛЫЙ, БЛОК И СМУТА
Инструкция сорок седьмая, на неделю 24–30 октября 2005 года, когда глава Конституционного суда т. Зорькин посетовал на отмену статьи о конфискации имущества, а культурные люди праздновали литературные юбилеи и смотрели телевизор.
Архангельский Александр, интеллектуал: Странная была неделя. Почти ничего не происходило, сплошные слова, слова, слова.
Александр Архангельский, интеллигент: Слова, уважаемый коллега, это тоже дела. Не знаю, чем занимались вы, новые российские интеллектуалы, а мы, старые русские интеллигенты, всю неделю отмечали юбилей великого русского писателя Андрея Белого и готовились к точно такому же юбилею Александра Блока, который случится через месяц. И убеждены, что это событие намного важнее и намного актуальнее, чем все политические баталии новейшего времени.
Архангельский Александр, интеллектуал: Не обессудьте, но скажу со всей большевицкой прямотой: все эти литературные юбилеи лишь повод произнести дежурные слова в маленьком музее или заработать денег на большом и пошлом сериале. Был бы Андрей Белый поизвестнее, пораскрученнее, сняли бы и про него, в его биографии сериального материала хоть отбавляй: любовные драмы, сексуальные истерики, двойные романы, борьба за жену друга, мистика, предательства и покаяния. Но ничего, не про Белого, так про его современников снимут. Как раз сегодня по ОРТ начинается сентиментальная революционная мелодрама «Есенин» с главным участковым, он же главный романтический бандит страны, Сергеем Безруковым в роли великого декадента, который успешно рядился в крестьянского певца избяной Руси. Есенинский юбилей, который вы в своем узком кругу отметили совсем недавно, принесет продюсерам, режиссерам и актерам неплохой доход. Рад за них, но мы-то здесь при чем? Политика тут каким образом примешана?
Александр Архангельский, интеллигент: Все бы вам политику примешивать. По мне, она разложилась до такой степени, что впору ее от всего химически отсекать, чтобы не заражала здоровые ткани. Здесь примешана не политика; здесь примешана большая история — и в этой примеси главный секрет актуальности. Так получилось, что мы в нынешнем году сплошняком празднуем полукруглые юбилеи ключевых поэтов русской смуты, настоящей смуты, не мифологизированных событий XVII века имени обманного праздника 4 Ноября, а достоверных событий века XX. Начало года: 115 лет Пастернаку. Ранняя осень: Есенин. Сейчас: Белый. Через месяц: Блок. Они пропустили эту смуту сквозь себя, они отравились ее угарным газом, и каждый в меру своих слабых сил пробовал найти противоядие. Нас все время приучают к мысли, что на горизонте опять маячат смутные времена. На это ощущение ассоциативно наталкивают бесконечные разговоры об оранжевых революциях, угрозе внешнего управления, необходимости преодоления гражданской войны, примирения белых и красных задним числом, да и сама затея с 4 Ноября как главным общенациональным торжеством…
