Майя Кучерская - Наплевать на дьявола: пощечина общественному вкусу
[11]
– Только что в свет вышла ваша книга «Евангелие от Соловьева» (М.: Колибри, 2005)[12]. Расскажите, пожалуйста, как теле– и радиоведущий Владимир Соловьев стал писателем?
– Да он не стал писателем. Хотя вообще-то я писал всю жизнь, первые рассказы сочинил лет в 15–16, но никогда не считал нужным что-то публиковать. Человек же просто пишет, рассылает друзьям тексты по Интернету, они говорят «вау!» И в какой-то момент ты слышишь: «Так, хватит уже нам это рассылать, давай быстро публикуй».
– Значит, это друзья вас вывели в литературный свет?
– Конечно, в какой-то момент появляются люди и говорят: «Так, минуточку, молодой человек, у вас лицо продаваемое, а вы еще и текстики накропали? Ну-ка, ну-ка, давайте нам их сюда». И тут уже начинается бизнес. В основном для издателей, а не для меня. Книга с изображением любого телеведущего обязательно продастся определенным тиражом. Люди ведь вначале покупают обложку, а потом уже читают содержимое.
– Сколько времени ушло на эту книгу?
– Это небыстрая книжка, я писал ее в течение пяти лет. Начал еще до падения башен-близнецов, и придумал все очень давно, но писал урывками, писать-то мне некогда. Сейчас я уже знаю, как будет развиваться действие во второй книжке, которую я еще не закончил.
– Подождите, уже второй?
– Да, я ее сейчас пишу, она будет называться «Апокалипсис от Владимира». Это – продолжение с очень конкретным завершением.
– Книги с такими названиями трудно воспринимать совершенно серьезно. «Евангелие от Соловьева» – это роман-шутка, роман-игра?
– Скорее игра, вот как дети играют в машинки, солдатики, так и я играю с историческими персонажами в этой книге, с той реальностью, которая могла бы быть. Но вместе с тем я отношусь к книге очень серьезно.
– Книга выходит как раз между еврейским песахом и православной Пасхой – это тоже элемент игры?
– Это не ко мне. Я отдал книжку в издательство довольно давно. Если это и игра, то скорее Сережина (Сергей Пархоменко – главный редактор «КоЛибри». – М. К.). Но, наверное, так все и должно было получиться. Вообще в книге очень много лежащих на поверхности, но неочевидных смыслов. Например, почему возникает тема клонирования в связи с мессией? Потому что отцы Церкви считали, что антихрист придет в мир противоестественным способом. Почему о его приходе узнают по телевизору? Потому что весть об антихристе должна охватить весь мир практически единомоментно, как молния озаряет небосклон.
– Чувствуется хорошее знакомство с толкованиями апокалипсиса и «Тремя разговорами» вашего тезки. Кстати, насколько близкой вам показалась «Краткая повесть об антихристе», венчающая соловьевские «Три разговора»? Это один из ваших источников?
– Не совсем. Соловьев испытывает страх перед азиатской цивилизацией, перед Японией – у меня этого нет; у Соловьева антихриста обнаруживают по тому, что он не обрезан – но это смешно. Вряд ли такой пустяк остановил бы антихриста. К тому же Владимир Соловьев написал очень схематично, его в основном волновали события, меня больше интересует психология современного человека. Это страстное желание чуда и вместе с тем колоссальный постсоветсткий цинизм. Так что «Три разговора» для меня не источник, скорее здесь есть обязательство имени. Каждый Владимир Соловьев невольно обращается к теме конца мира.
– Вашего героя зовут Владимир Соловьев. Вы с ним и правда во многом похожи…
– Он, конечно, на меня совсем не похож. Мой герой за все время ни разу не видится с родителями, только один раз говорит по телефону с матерью. Он не встречается со своими детьми. А я очень семейный человек. Мой герой худеет, не прилагая никаких усилий. По большому счету он – человек слабовольный и слабохарактерный, который опустошен и жаждет воскрешения. Подсознательно он понимает всю неправильность того, что делает, но сила настолько привлекательна, что он легко идет за ней. Так что герой диаметрально противоположен мне.
– То есть вы волевой, сильный и отказываетесь от легких путей?
– Я просто другой. Да, я волевой, и я всегда очень четко понимаю, на чьей стороне нахожусь.
– На чьей?
– Я осознанно нахожусь на стороне добра.
– Хорошо, пусть вы другой, но вы наделили героя своим именем и чертами своей биографии: книжный Соловьев тоже телеведущий, тоже очень любит маму, детей.
– Можно сказать, что в книге отчасти представлена лишь одна из моих жизней. Журналист ведь, как и актер, проживает миллион жизней, жизней своих собеседников. Мне было интересно поиграть с темной частью себя. У каждого из нас это есть – тебе вдруг страшно хочется отобрать у соседской девочки эту конфетку. Потом тебе за это стыдно. И часто память об этом состоянии, ощущение стыда важнее, чем вкус отобранной конфетки.
– У вас в романе умирает Папа Римский – получается, вы предсказали его смерть? Вы не вздрогнули, когда было объявлено, что Иоанн Павел II умер?
– Каждый человек может предсказать смерть любого другого человека. Передо мной действительно стояла сложная этическая проблема: я очень не хотел, чтобы книга вышла, а кто-то из реально живущих людей в ней умер. И хорошо, что теперь этой проблемы не существует.
– Вы случайно не мистик?
– Я проходил разные фазы в жизни, очень долго и серьезно занимался восточной философией, и эту мистическую традицию представляю себе неплохо. Как любой человек еврейской национальности, знаю, что такое Каббала, суфизм. Но, конечно, я не экзальтированный мистик. Я не разговариваю с потусторонним миром, не занимаюсь спиритизмом и с сомнением отношусь к людям, которые считают, что по ночам к Высоцкому являлся Робин Гуд и надиктовывал ему тексты песен.
– Тем удивительней, что вы написали роман на христианском материале. При этом трудно отделаться от ощущения, что христианство остается для автора чужим.
– Что значит чужим? Я очень много читал о христиан-ском учении, во-первых. Во-вторых, в основе того, о чем я пишу, лежит Таннах, Ветхий завет, который для меня более чем родной.
– Но в романе вы время от времени попинываете Церковь.
– Я попинываю не Церковь, а религиозные институты власти. Я стараюсь не обижать чувства верующих. И о Папе Римском пишу достаточно уважительно. Но не забывайте, речь ведется не от моего лица, а от лица героя Владимира Соловьева, который служит антихристу. Если бы он хорошо относился к Церкви, это было бы по меньшей мере странно. Мои собственные отношения с Церковью – серьезные и спокойные. Я дружу со многими выдающимися деятелями российского православия, как из официальной, так и из катакомбной церкви, хотя сам по своим убеждениям не являюсь христианином.
– В каком смысле?
– В категориях веры – нет. Есть ли у меня уважение к Христу и к вере? Более чем. Но когда мне говорят, что Он Сын Божий, мне очень сложно это понять. Мне гораздо ближе история сотворения мира, как она изложена в классических ветхозаветных текстах.
– Честно признаюсь, мне не хватает в вашем «Евангелии» страсти. Градус разговора о приходе антихриста, Суде, соблазне, этих действительно очень важных вещах, таков, что все время хочется спросить: «Вас правда все это так уж занимает? Или вы используете апокалиптические темы как материал, выигрышный и с рыночной точки зрения и для интеллектуальной игры?
– Как недавно кто-то из критиков написал, я «интеллектуально несостоятелен». Так что, видимо, ни на что интеллектуальное не способен… Если человек живет и думает, что в происходящем вокруг него кто-то виноват, его враги, друзья, – значит, он либо наивен, либо глуп. Все, что происходит с человеком, – это диалог человека с Богом.
– Простите, но когда человек воспринимает свою жизнь как разговор с Богом и думает о Страшном суде как о реальности, он меняет свой образ жизни. Будет ли такой человек заниматься политикой, например?..
– Почему? Каждый занимается тем, в чем состоит его предназначение.
– Ваше предназначение быть радиоведущим утреннего эфира на радио, телеведущим двух программ?..
– Да. Иначе я бы им не был. И люди бы меня не слышали. Если бы я хоть где-то соврал, если бы хоть в чем-то зазвучала фальшь, люди не стали бы меня слушать. Что бесит тех, кто меня ненавидит? То, что я абсолютно целен. Я пришел в журналистику из реального бизнеса и очень хорошо знаю, о чем я говорю с людьми, о чем я пишу. Я не из пробирки. Я вначале серьезно занимался наукой, преподавал в Америке экономику, занимался бизнесом, я всю жизнь тяжело пахал.
– В Вашей книге присутствует не только религиозно-мистический, но и политический пласт. На сцене появляются Волошин, Сурков, получившиеся у вас, прямо скажем, малосимпатичными — не боитесь ничьих обид?
