Витаутас Петкявичюс - Корабль дураков
На съезде не обошлось без фальсификаций. Ну как без них, если к чему–то приложил руку Ландсбергис? Они появлялись как–то сами собой, такая уж у него натура. Когда я писал книгу, пришлось много поработать, чтобы отыскать хоть что–то светлое в делах этого деятеля, но тщетно. Несколько раз я усомнился, не заподозрит ли меня читатель в патологической ненависти к этому человеку, но (слово писателя!) от самой первой подделки в студенческой зачетке до ужасной аферы с «Вильямсом» его спутниками были только интриги, корысть, мания величия и необыкновенная, просто библейская жажда власти. Нынче уже говорят более откровенно — параноидная.
Сопоставляя все имеющиеся факты, я раскусил и простейшую, с древнейших времен известную механику этих фальсификаций. Надо взять какой–нибудь незначительный, но подлинный факт и раздуть его до бесконечности. Этот факт где–нибудь описан и не вызывает сомнений, а все прочее — уже дело фантазии. При каждом удобном случае Ландсбергис хвастает, что он обыграл в шахматы чемпиона СССР Михаила Таля. Да, был такой случай, но Талю в то время было 11 лет, он только начинал свою спортивную карьеру в рижском Доме пионеров, а чемпионом стал намного позднее. О том, что этого мальчугана тогда обыграли еще некоторые каунасские шахматисты, ставшие впоследствии знаменитостями, «благородно» умалчивается. Подлинная школа Макиавелли: достоверность факта — это лишь пустой мешок, а чтобы он выглядел полным и свидетельствовал в твою пользу, его надо наполнить чем угодно — ложью, домыслами, неосуществимыми идеями, — все это будет подтверждать тот первый, хотя бы и очень незначительный, но подлинный фактик.
Так случилось и на съезде. Лишь только он начался, лишь только Марцинкявичюс привел нас к присяге патриотическими заклинаниями о любви к родине, как команда Ландсбергиса тут же вытолкнула Г. Сонгайлу зачитывать список кандидатов в будущий сейм «Саюдиса». Этот докторишка еще не приобрел навыков вранья, поэтому краснел, заикался, все перепутал и, наконец, покинул трибуну.
Надо было спасать положение. Взяв список, растерялся и я. Он был уже пронумерован, помечен и испещрен всякими замечаниями. Все это было сделано до выборов, на глазах тысяч людей, которые смотрели и не понимали, что происходит. Напротив фамилии Вайшвилы — приписка: «Уже выбран зелеными». А. Юозайтис, В. Чепайтис отмечены жирными плюсами и восклицательными знаками, а другие фамилии — еще более жирными знаками вопроса, хотя в правилах выборов комиссии было строго указано: никакой нумерации, никаких значков, никаких замечаний… Все кандидаты равны и должны быть записаны в алфавитном порядке.
Я вышел на сцену и под возгласы «Витаутас, Витаутас!» сказал:
— Никаких избранных заранее быть не может. Перед съездом мы все равны. Я зачитаю фамилии, а вы либо поддержите кандидатуры, либо потребуете вычеркнуть. Прошу обратить особое внимание местным организациям, выдвинувшим своих людей. Вы знаете их лучше.
Так мы быстро просмотрели весь список. Вычеркивать не потребовалось, но и после этого кто–то тайком дописал и напечатал Э. Зингериса и К. Уоку, которых в начальном списке при обсуждениине было.
Для меня появление Казимераса Уоки вообще остается не решенной до сих пор загадкой. В работе «Саюдиса» он не участвовал. В Каунасе учредил дискотеку с сомнительной репутацией. Когда посыпались жалобы родителей на то, что на ней совращают их детей, еще действовавшая власть прикрыла этот балаган, увеселительный центр. В знак протеста против такого «самоуправства» К. Уока привязал к камню брусчатки какой–то меморандум о своем творчестве ибросил его в окно квартиры начальника управления КГБ Г. Багдонаса. За это его арестовали. Было возбуждено уголовное дело, но судне состоялся. Две группы психиатров, изучив его действия, установили, что этот человек неподсуден. Его освободили.
Попав в сейм «Саюдиса», этот ковбой независимости стал проявлять себя с необычайной активностью. Он стал рупором Ландсбергиса, хотя его речи всегда балансировали между безумием и суперпатриотизмом. Когда Ландсбергис пробрался к власти, он неожиданно назначил Уоку государственным контролером. Даже когда правая рука Ландсбергиса, В. Чепайтис, усомнился в целесообразности такого назначения, «папашка» ему ответил:
— Так надо.
Этот факт, когда неподсудному человеку поручается контроль над преступностью в государственном руководстве, не имеет прецедентов ни в одной из стран. Каким образом, с помощью каких средств или законов мог он выполнять такую ответственную работу? Большего издевательства над нашей восстановленной государственностью не придумал бы и Чарли Чаплин, и созданный им диктатор Бензино Газолини.
Вся деятельность этого бедолаги за две каденции Сейма отмечена тем, что он трижды объявлял голодовку и четыре раза обещал публичное самосожжение. Когда в Гедрайчяй он возле памятника солдатам, погибшим за независимость, поставил палатку и залег туда на голодовку «до победного конца», Ч. Юршенас поручил мне съездить туда и по–мужски поговорить с ним. Мы с женой очень торопились, так как нас пригласили на юбилей каунасской 4–й гимназии. Героя мы в палатке не обнаружили. Какой–то дедок с метлой просветил меня: — Блудит здесь какой–то придурок.
В гимназию я порядком опоздал и чуть не споткнулся от неожиданности: великий патриот сидел за праздничным столом и уплетал все, что подворачивалось под руку. Рядом с ним сидела моя бывшая классная руководительница Йовита Ченене. Мне стало очень жалко эту необыкновенно чистую и интеллигентную старушечку.
— Учительница, как Вы можете сидеть возле такого неряхи и самозванца?
— А что мне делать? Директор обязала не спускать с него глаз. Пристал, и никак не могу отделаться. Витаутас, отведи ты его куда нибудь в сторону…
Я ушел с празднества и тут же отправился домой. Если бы не такой большой праздник, честное пионерское, набил бы морду этому диснейлендскому клоуну. К счастью, меня удержала жена.
А в следующий раз, когда мы попросили его вон с ответственной должности, этот притворщик с трибуны Сейма объявил о самосожжении и даже назначил дату: не более и не менее, как в День коронации Миндаугаса вспыхнет костер его аутодафе. Мало того, ровно в двенадцать часов, в самый полдень… Когда член Сейма Альбертинас подошел к трибуне и положил перед ним коробок спичек, чтобы он не забыл их прихватить, этот герой поправился:
— Я сожгусь, если Альбертинас привезет к Сейму грузовик сухих дров.
у меня и сегодня не умещается в голове, при каком строе, в каком государстве могли происходить подобные комедии? В какую Европу, в какой Бим–бам–бумский союз могли мы прийти с такими руководителями? Поэтому хочу еще раз напомнить, что в совет сейма «Саюдиса»этого обормота записал сам его высокородие «мессия», поскольку ему, по правилам игры «Черного сценария», такого осла, контролирующего государственные дела, было очень удобно иметь под рукой, тем более что его рекомендовали те, которые первыми установили его неподсудность.
Эмануэлис Зингерис — человек иного склада. Прежде всего, это библейский брат Ландсбергиса. Интеллигентный, насколько это возможно для еврея. Оборотистый, осторожный, не сует носа куда не следует, никого не толкает и никуда не встревает, но прекрасно знает, сколько ему за это полагается. Согласно нынешней генетической теории, один из этих братьев уродился евреем большим, чем настоящий, другой — большим, чем настоящий, литовцем. Один блеет, оглаживает бородку, исходит соплями, другой — лицо гладкое, как у гермафродита, каждое свое слово тянет, будто бесконечную песенку; один черпает из казны, как из колодца, другой — ежечасно по щепоточке… И оба имеют… Ведь не обдиралы, как говаривал мой отецо торговце селедкой Барухе Менделисе; первый за несчастную чешуйку берет с католика по одному центу и процветает, а второй сдирал бы, если бы мог, по два, но через несколько дней непременно бы обанкротился. А оба вместе — идеальная пара.
Съездив через Израиль в Норвегию, Зингерис при поддержке соплеменников выпросил для Ландсбергиса премию. Норвежцам это ничего не стоило. Об этом они хвастались в норвежской масонской прессе. Когда мы вздумали обложить эту премию налогом, Зингерис доказал, что премия предназначена его библейскому брату по крови. Ну чем не барон Ротшильд? Когда тот миллионер ссужал королю Франции деньги, то постоянно хныкал, что он всего лишь бедный еврейский банкир, а когда грабил целый французский народ, то похвалялся, что он — барон голубых кровей. В нашем демократическом государстве нет ни королей, ни баронов. Плодятся только бараны, премьеры и президенты. По царским законам, действовавшим 300 лет, еврей вообще не мог быть дворянином. Только во время «поющей революции» среди них объявился один граф. Хотя Генеральная прокуратура такими данными не располагает, но расследование ведет. Она установила, что дворянство не запрещается, по крайней мере, такое, какое в Швеции за 50 крон купил Сигитас Геда. Не запрещается и голубая литовская кровь, разбавленная благотворительной синтетической «дурью» (метадоном) от Сороса. Затем следует подпись: Пятая пятница недели Петнича (фамилия генерального прокурора при власти консерваторов, жарг. — пятница), или государственный Канканщик Заморышевич Дубина. Затем следует медицинское заключение: нос Петничиочень велик, но юридически оправдан — должно же что–то выглядывать из кармана Ландсбергиса[13] .
