Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Смагин Никита

Впрочем, Хомейни не было суждено «освободить» ни Израиль, ни даже Ирак. Война затянулась, приобрела позиционный характер, и в результате восьми лет кровавой бойни стороны остались «при своих» — границы не изменились. В 1988 году Тегеран и Багдад наконец осознали бессмысленность и бесперспективность войны и подписали мирный договор. По словам Хомейни, решение прекратить военные действия далось ему так тяжело, словно он «выпил чашу с ядом». Эта фраза создала важный прецедент для Ирана — иногда лучше «выпить чашу с ядом», то есть пойти на уступки по принципиальному вопросу, чем бессмысленно упорствовать.

Но идея освобождения Иерусалима через Кербелу никуда не делась — Рухолла Хомейни оставил ее в наследство Исламской республике. И пусть в 1980-е от этой задачи пришлось временно отказаться, она ушла, чтобы явиться вновь на следующем этапе истории Ирана. Образ врага

Израиль, со своей стороны, совсем не сразу признал в Исламской республике врага. С одной стороны, сохранялась память о шахском времени, когда прозападный Тегеран был чуть ли не единственным партнером еврейского государства на Ближнем Востоке. Поэтому вплоть до 1990-х сохранялась надежда наладить отношения.

С другой стороны, даже враждебный Иран, где на площадях толпы уже кричали «Смерть Израилю!», не воспринимался серьезной угрозой. Казалось, что пережившая революцию и долгую кровавую войну страна еще не скоро сможет хотя бы что-то противопоставить Израилю. Одним из следствий такого восприятия стала знаменитая история «Иран-контрас». С 1981 по 1986 США, вопреки продвигаемому ими же запрету на поставки оружия Тегерану, продавали Ирану боеприпасы, включая управляемые противотанковые ракеты TOW. Значительную часть этих поставок обеспечил Израиль, передавший вооружение Исламской республике из своих запасов.

В этой истории у всех сторон был свой интерес. Иран боролся за выживание в условиях почти полной изоляции, когда и Запад, и советский блок отказались поставлять стране оружие напрямую. Исламская республика в этой ситуации была готова принять помощь от кого угодно. Вашингтон надеялся, что Тегеран поможет ему освободить американских заложников, захваченных в Ливане. А Израиль помогал бороться с Саддамом, который на тот момент считался куда более серьезной угрозой еврейскому государству, нежели Иран. Впрочем, речь шла о незначительных объемах оружия, и на ход войны эти поставки не повлияли.

Отношение израильских политиков к Ирану начало меняться в 1990-х годах. Прежде всего, сменился региональный контекст. Саддама Хусейна подкосили две военные авантюры: нападение на Иран и попытка аннексии Кувейта в 1990 году, которая привела к ударам коалиции во главе с США по иракской территории. В 2003 году вторжение американцев в Ирак окончательно поставило крест на угрозе Саддама. А другие крупные арабские страны, такие как Иордания, Египет и Саудовская Аравия, стремились решать вопросы дипломатическим путем. Единственной страной в регионе с достаточным наступательным потенциалом, чтобы бросить вызов Израилю, оставался Иран. Начиная с 1992 года все израильские правительства заявляли об Исламской республике как о первостепенной угрозе безопасности государства.

Нельзя сказать, что эти обвинения были не состоятельны: Иран не терял времени даром и доказывал делом, что вполне может угрожать «сионистскому образованию». Ядерная и ракетные программы в сочетании с активной поддержкой антиизраильских организаций в Ливане («Хезболла») и Палестине («Исламский джихад» и ХАМАС) говорили сами за себя — особенно в глазах израильтян.

Вскоре израильские политики поняли, что иранская угроза не только реальна, но и выгодна с точки зрения сплочения электората. Именно на этой волне начал подниматься главный долгожитель израильской политической сцены Биньямин Нетаньяху. Он не первым начал использовать страх перед Ираном в политических целях, но, с присущим ему талантом популиста, вывел это искусство на принципиально новый уровень. Нетаньяху начал убеждать аудиторию, что Иран не просто угрожает Израилю, но готовит новый Холокост[45]. Себя же политик пытается представить своеобразной мессианской фигурой — тем избранным, который сможет спасти еврейский народ. Говоря научным языком, Нетаньяху использовал иранскую угрозу, чтобы создать в Израиле атмосферу экзистенциальной паники. Ядерная программа Ирана — идеальный аргумент: посмотрите, они готовят оружие, чтобы нас уничтожить! Биби, как называют Нетаньяху в Израиле, вполне успешно играет на страхах соотечественников: никто дольше него не занимал кресло премьер-министра в истории Израиля, и немалая часть успеха обусловлена именно его антииранской риторикой.

Иранская угроза — важный фактор в израильской политике, причем не только внутри страны, но и на международной арене. Власти государства постоянно указывают, что Иран представляет серьезную угрозу не только для евреев, но и для всего мира. Этот аргумент помогает отбиваться от обвинений в нарушении прав человека в Израиле в отношении арабского населения: достаточно (по крайней мере, с точки зрения израильтян) заявить, что Иран и другие мусульманские государства со своим населением поступают гораздо хуже.

В результате Иран в Израиле воспринимают как угрозу и врага целиком и полностью — этот образ разделяют практически все слои общества. При этом для некоторых политиков Иран остается еще и очень удобным врагом, на борьбе с которым можно выстроить хорошую карьеру.

Апрель 2022 года

— А ты знаешь, что сегодня День Иерусалима? — спросил я у моего друга Валеры, как только мы приехали в Йезд, древний город, расположенный в самом центре страны. Валера недавно прилетел из России, и я устроил ему небольшую экскурсию по Ирану.

— А что это?

— День ненависти к Израилю. В центре будет шествие с флагами и лозунгами, будут орать: «Смерть Израилю!».

— Мы обязательно должны туда сходить, — заинтересовался он.

Вечером мы вышли из старого города, где стоял наш отель, и тут же встретили людей со знаменами — толпы текли к главной улице. По дороге в качестве прелюдии мы увидели небольшую «детскую» сцену — антисионизм для самых маленьких. На сцене красовался мулла в чалме и с микрофоном, его окружали девочки, покрытые черными чадрами, самой младшей — года четыре, не больше. Мулла подходил с микрофоном к каждой поочередно и говорил: «а теперь ты», на что девочка громко выкрикивала: «Смерть Израилю!» После этого остальные девочки кричали уже хором: «Смерть Америке! Смерть Израилю!». «Машалла![46] — приветствовал идеологически верные вопли мулла. — А теперь ты!», — и микрофон отправлялся к следующей девочке на сцене. После того, как все девочки прокричали лозунг, на сцене их сменила группа мальчиков, и все началось по новой.

Мы дошли до стартовой точки маршрута, шествие должно было вот-вот начаться. Рядом с толпой припарковали пикап, прямо из кузова всем желающим раздавали пластиковые транспаранты с надписью на персидском и английском: «Лозунг нашей нации: смерть Америке! Смерть Израилю!». Валера взял себе один такой транспарант, а группа из нескольких сотен человек как раз начала свой путь. Молодежи я почти не видел — практически исключительно мужчины и женщины сильно за сорок. Под ярким весенним солнцем мы шли по центральным улицам Йезда, мимо древних мечетей и совсем недавно выстроенных магазинов и ларьков. «Заводящие» из толпы выкрикивали антиизраильские лозунги, толпа им вторила. Валера как истинный тролль шел в толпе с выданным ему транспарантом и довольно улыбался. Конечно, для него такое шествие было трэшем, чем-то вроде увеселительного карнавала, он даже пытался повторять лозунги на персидском. Но меня такой подход немного беспокоил.

— Главное, чтобы нас не заметили местные СМИ. По тебе видно, что ты иностранец, они обычно у таких участников любят интервью брать. Так что можешь еще и звездой местного телевидения стать, — втолковывал я Валере.

Обошлось без интервью — через некоторое время моему другу шествие надоело, и как только толпа повернула на другую улицу, он сказал: «пошли отсюда, я хочу есть». Мы вернулись в историческую часть Йезда и зашли в модное кафе. Валера все еще тащил с собой транспарант. Взял на память, а выкидывать жалко.