Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2003)
Добрый день, моя киска. Посердись на меня немного, но будь совсем здорова. И будь уверена в одном — а именно, что из нас двоих один всегда и везде оказывается наиболее выбитым из колеи отсутствием другого, — и это опять-таки я, я, я. Обнимаю детей и целую твои милые руки. […]
Статья, о которой идет речь, это копия письма Карла Пфеффеля к Лоренси, которую он переслал сестре Эрнестине в письме от 17 ноября 1854 года с надеждой, что она сможет быть напечатана в России. То, что первый период войны Россией был проигран, стало очевидно уже многим. И поэтому Федор Иванович по этому поводу говорит, что нам придется пройти под Кавдинскими вилами. Furculae Caudinae, или Кавдинское ущелье, место близ городка Каудиума (около современного города Беневенто, Южная Италия), где во вторую самнитскую войну (321 год до н. э.) римские легионы, попав в засаду, потерпели поражение. Поэтому они вынуждены были подвергнуться унизительному обычаю прохождения под “ярмом” (воротами из копий).
По поводу грустных известий — вероятно, речь шла о болезни императрицы, которая вместе со всем Двором находилась в Гатчине. Вероятно, из-за этого и задерживался выезд Китти из Москвы в Петербург для определения и ее во фрейлины.
* * *
С.-Петербург, суббота, 21 мая 1855
…Меня потребовали завтра в час дня для принесения пресловутой присяги, которую я все откладывал до сих пор под разными предлогами. Ах, я готов приносить им всевозможные присяги, но если бы я мог одолжить им немного ума, это было бы гораздо для них полезнее. Все эти дни мы получали только плохие известия. Во-первых, известие о деле под Севастополем, где у нас выбыло из строя 2500 человек и которое все-таки окончилось поражением, так как мы были вынуждены покинуть на следующий день укрепления, которые отстояли накануне ценой такого кровопролития. Потом пришло известие о взятии Керчи, при входе в Азовское море, где оказалось всего семь батальонов для отражения неприятельского корпуса в 20 тысяч человек. Одним словом, несмотря на истинные чудеса храбрости, самопожертвования и т. д., нас постоянно оттесняют, и даже в будущем трудно предвидеть какой-нибудь счастливый оборот. Совсем напротив. По-видимому, то же недомыслие, которое наложило свою печать на наш политический образ действий, оказалось и в нашем военном управлении, да и не могло быть иначе. Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства. Следствия подобной системы не могли иметь предела или ограничения — ничто не было пощажено, все подверглось этому давлению, всё и все отупели. Теперь потребовалась бы огромная двигательная сила со стороны власти, чтобы исправить это положение дел, и, разумеется, до сих пор она никак не проявилась. Что касается здешних мест, то неприятельский флот вновь появился на горизонте, и паломничество любопытных в Ораниенбаум возобновилось пуще прежнего. На днях было довольно тревожное положение и даже прибыл государь, но все обошлось одним волнением. Я, однако, не удивлюсь, если в скором времени мы узнаем о какой-нибудь серьезной попытке неприятеля, хотя и не в ближайших окрестностях Петербурга, но на каком-либо важном пункте побережья. Несмотря на это, здесь пока тревожатся только за Севастополь.
22 мая Тютчев в новом камергерском мундире в числе других придворных и других высокопоставленных чиновников приносил присягу новому императору. Из Крыма пришло известие о потере нашими войсками Керчи, произошедшей 13 мая.
* * *
Петербург, 6 июня
Известия все плохие, и чувствуется по их глупейшим бюллетеням, что они совершенно растерялись. Мне кажется, что никогда с тех пор, что существует история, не было ничего подобного: империя, целый мир рушится и погибает под бременем глупости нескольких дураков. Я надеюсь, что нападение на Кронштадт, которое все считают неизбежным, выведет нас из этого угнетающего бездействия...
* * *
Петербург, 12 июня 55
Наконец получены хорошие известия из Севастополя, и так как я служу тебе, по крайней мере до нового распоряжения, телеграфным агентством, то я сообщу тебе новость, которую ты, вероятно, уже знаешь: 6/18 этого месяца был почти общий приступ, отбитый нами очень энергично на всех пунктах. Неприятель оставил в наших руках 600 пленных и 12000 человек убитыми и ранеными. И это поражение французов (так как все 40000 человек, нападавшие на нас, состояли из французских войск) случилось как раз в день годовщины битвы при Ватерлоо (18 июня). Спрашивается, как отнеслись англичане, присутствуя благодушно и в бездействии при этой бойне, к подобному празднованию годовщины Ватерлоо.
Здесь все всё время начеку. По всем сведениям, получаемым из-за границы, а также судя по маневрированиям неприятельских флотов, находящихся на расстоянии пушечного выстрела от Кронштадта, ожидают с минуты на минуту чего-нибудь серьезного. Я предполагаю провести на этой неделе два дня в Петергофе. Может быть, мне посчастливится быть свидетелем того, что разразится. Небольшие попытки нападений, которые они до сих пор производили у наших берегов, им совсем не удались. Везде они были отбиты с потерей ранеными или убитыми; большие суда были повреждены и канонерки потоплены. Говорят, что вторая эскадра находится в пути и присоединится к флоту, стоящему перед Кронштадтом. Однако все это никого не устрашает, и население совершенно спокойно.
Весь июнь и июль Тютчев, пользуясь отличной погодой, курсирует между Петербургом, Петергофом и Ораниенбаумом, что, впрочем, делает и почти вся петербургская знать.
* * *
Петербург, 14 июня 55
Вечером я был в Ораниенбауме, откуда можно видеть из беседки, расположенной на возвышенности у берега моря, с помощью телескопа, оба неприятельские флота, стоящие перед Кронштадтом.
Слегка передвигая трубу телескопа, можно разглядеть эти грозные сооружения; некоторые из них показались мне громадными даже на таком расстоянии, и кажется, будто они коварно что-то замышляют. А перед их линией высятся два форта — Павловский и Александровский, с пушками, спрятанными в амбразурах, что им не мешает иметь довольно-таки грозный вид. И эти две силы стоят друг перед другом, пока еще молчаливые и будто равнодушные, но готовые на все, ожидая только сигнала, который, как думают, не заставит себя долго ждать.
Говорят, что эскадры только ждут, чтобы начать нападение, прихода новой морской дивизии, экипажи которой набраны между поддонками приморского населения обоих государств и предназначены выдержать первый огонь и ослабить силу первого столкновения...
Какая предстоит отвратительная бойня!
Вчера, возвращаясь из Петербурга, я встретил на пароходе Столыпина, сообщившего подробности последнего дела, штурма, отбитого в Севастополе. Полагают, что неприятель потерял 15000 человек. Англичане тоже участвовали в сражении, они потеряли 36 офицеров. Было убито 3 генерала. Штурм состоялся по личному приказанию Луи Наполеона. Накануне он велел передать по телеграфу Пелиссье: “Повторяю, как приказание, данный вам мною совет”. — Дай Бог, чтобы он почаще отдавал подобные приказания!..
Встретившийся Тютчеву Аркадий Дмитриевич Столыпин (1821—1899) был участником Крымской кампании, за боевые отличия под Севастополем пожалован во флигель-адъютанты. Луи Наполеон (Наполеон III), как и его командующий, маршал Франции Жан-Жак Пелисье, вызывали у Тютчева презрительное отношение, впрочем, как и российские военачальники и чиновники из правительства, от которых зависел весь ход войны.
* * *
С.-Петербург, понедельник, 20 июня 1855
[…]Откуда ты взяла, что отправка “Allgemeine” стоит так дорого? Разве я тебе не писал, что весь абонемент на полгода обходится лишь в 1 р. серебром. Надеюсь, что вы успокоитесь на этом. Посылаю тебе сегодня еще три номера. Последний из этих номеров содержит первое телеграфическое известие об их поражении 6/18 сего месяца под Севастополем. Испытываешь истинное наслаждение, читая в их подлых газетах подробности этого разгрома, которые против их воли пробиваются наружу, сквозь все недоговаривание и вранье. На сей раз столько было пролито крови, что она просачивается сквозь их лукавство и, несмотря на все ухищрения редакции, ничего не удается скрыть. Но еще более поражаешься, наблюдая, как мы здесь поддерживаем их ложь и их утайки пошлым смирением наших бюллетеней и непостижимым старанием преуменьшить потери врага в наших донесениях. Так, например, в последнем бюллетене не решились сказать, что в этом деле они оставили в наших руках тысячу сто человек, из коих четыреста сдались без боя , точно так же, как не посмели сознаться, что по всем собранным сведениям неприятель потерял в общей сложности свыше пятнадцати тысяч человек. А когда этих идиотов спрашивают о причине всей этой сдержанности, они вам говорят, что это для того, чтобы не раздражать общественного мнения. Так, например, на днях бедный Мальцов вообразил, будто ему будет дозволено в какой-то невинной статье для “Journal de St.-Petersbourg” сказать, что англичане ведут пиратскую войну у наших берегов. Представь, канцлер заставил его вычеркнуть это выражение, как слишком оскорбительное. И вот какие люди управляют судьбами России во время одного из самых страшных потрясений, когда-либо возмущавших мир! Нет, право, если только не предположить, что Бог на небесах насмехается над человечеством, нельзя не предощутить близкого и неминуемого конца этой ужасной бессмыслицы, ужасной и шутовской вместе, этого заставляющего то смеяться, то скрежетать зубами противоречия между людьми и делом, между тем, что есть и что должно бы быть, — одним словом, невозможно не предощутить переворота, который, как метлой, сметет всю эту ветошь и все это бесчестие. Лет тридцать тому назад барон Штейн, человек наиболее ненавидевший это отродье, встретившись с нашим теперешним канцлером на каком-то конгрессе, писал про него в своих письмах: “Es ist der armseligste Wicht, den ich jemals gesehen habe*. Bce это во всех подробностях находится в биографии Штейна, недавно изданной в Германии.
