Анджей Сапковский - История и фантастика
— Я знаю, что такой вопрос выставит меня не в лучшем свете, но я где-то вычитал, что вы занимаетесь мушиной рыбалкой. В чем тут дело? В качестве приманки вы используете муху? Думается, это было бы слишком легко…
— Муха — это приманка. Искусственная — то есть, упрощенно говоря, имитирующая насекомое. А это далеко не просто. Научиться так ловить невероятно трудно. Это занятие для элиты. Немногочисленной. Умеющей.
— Ага. Понятно. Иначе говоря, вы даруете жизнь пойманной рыбе. А как с другими существами?
— Я не исповедую буддийскую или какую-либо другую вегетарианскую веру, исходящую из принципа защиты жизни всех животных. К этой проблеме у меня вполне прагматичный подход. Я уже видывал экологов с вегетарианскими лозунгами на устах, которые втихаря уплетали рульки, а ботинки из телячьей кожи носили вполне открыто. Что они думают? Что с теленка содрали шкуру и ободранного снова пустили на лужок? А может, просто вырезали из него кусочек, который со временем отрастет? (Иронически.) Что за люди? Яйца им не помеха, икру они также едят очень даже охотно, как будто тот осетр ходил по пляжу и сам раздавал ее рыбакам, приговаривая: «Берите, парни, берите, мне уже ни к чему». (Смеются.) Ведь рыбу-то надо сперва прикончить, выпотрошить, а мясо выкинуть, потому что икра дороже и питательнее.
— Думаю, ваши многочисленные читатели представляют вас себе чуточку в виде ведьмака, одним ударом разделывающего индюков и кур. Так, может, то, что вы сейчас сказали, не соответствует вашим литературным интересам? Может быть, вы без особой радости признаетесь своим почитателям, что такое поведение вам не свойственно?
— Все не так. Искать в герое черты автора — огромная ошибка. Возможно, существуют творческие личности, которые не в силах освободиться от пут собственной биографии, и все, что они описывают, исходит из их личного опыта, то есть, например, несчастных жизненных историй, неудачных романов с женщинами. В моем случае все обстоит совершенно иначе. Вымысел — это абсолютный вымысел, опуская, разумеется, вопрос, о котором мы уже говорили, то есть пропускание создаваемого персонажа сквозь сито своей личности. Однако если кто-то пробует искать в саге о ведьмаке мой портрет, то я только сочувственно усмехаюсь: вот еще один наивный, верящий, что авторица, со смаком описывающая общение женщины с женщиной, наверняка сама лесбиянка, а тот, кто в подробностях пишет о пьяных дебошах, ежедневно упивается вусмерть. Все совсем не так, черт побери! Мое творчество содержит фантазию уже в самом названии, так что здесь трудно выискивать какую-либо корреляцию между романной фабулой и жизнью автора. Впрочем, я знаю, как нелегко освободиться от мышления такого рода. Кстати, у меня дома есть меч, он висит вон на той стене, а получил я его когда-то в подарок от одного фэна. Однако это вовсе не означает, что я каждое утро бегаю с этим мечом вокруг квартала, приканчивая походя двух-трех встречных — например, бездомных или шурующих по помойкам людей.
— Совершенно ясно, что уж настолько-то наивными ваших читателей не назовешь. Однако надо помнить, что даже двадцатилетние студенты полонистики порой с трудом отделяют личность автора от личности рассказчика или лирического героя. Существует определенное инстинктивное стремление к такой идентификации.
— Случается. Персонажем одного моего рассказа, написанного от первого лица, был кот. Это должно развеять все сомнения — ведь я явно не кот, хотя очень хотел бы им быть, потому что у кота шикарная жизнь.
— Стало быть, индюков Анджей Сапковский не убивает. Даже на праздники?
— А зачем? На то есть супермаркеты.
— И не делает этого из любви ко всем тварям небесным, а не из чисто практических соображений?
— Только и исключительно из практических. Ни метафизики, ни религиозных или моральных табу в этом нет ни на грош. Забивать свинью, когда магазины полны разделанного, развешанного и упакованного мяса, — полнейшая бессмыслица.
— А вот мой сосед любит ради удовольствия прикончить кролика…
— О нет, я далек от этого. Я б никогда не сделал ничего подобного. Никогда. Гарантирую, что, увидев хозяина, собирающегося забить индюка, я не стану его умолять: «Дайте мне топорик, дайте, я сам, сам!» Нет, упаси Боже! Однако порой мне случается попросить крестьянина забить для меня отобранного предварительно петуха. У нас, мушиных рыбаков, петушиные перья в цене. Однако сам я никогда б не взялся рубить петухам головы. Еще кровью измажешься, или палец себе отсечешь…
— Я все чаще замечаю, что нынешние мужчины, получающие живую рыбу в подарок, держат ее в ванне все праздники.
— А вот этого попрошу мне не при писывать.
— А я и не собирался. Просто меня интересует ваше мнение относительно современного типа мужчин. Они уже не справляются даже с основными хозяйственными обязанностями, не способны забить ни одно живое существо…
— И на здоровье. Не забывайте: убить индюка или курицу не такое простое дело. Для этого нужен действительно fest[103] мужик. Ну и умение. Однако признаюсь, я смотрю на современных мужчин, о которых вы говорите, с определенной дозой сострадания. Ну кто же разделает принесенную рыбаком рыбу, если не он сам? Женщина?
— Так чаще всего и происходит.
— Настоящий охотник никогда бы этого не допустил. Свежевание добычи — его привилегия и обязанность.
— Вы рассуждаете не как типичный яйцеголовый…
— Потому что я не из нашей эпохи. Меня воспитали в культе природы, с которой я с малолетства был запанибрата. Уже ребенком умел различать виды лягушек, ящериц и прочих гадов. Я знал, какие животные опасны и их лучше не трогать. Не могу представить себе, чтобы кто-то не смог обработать рыбу. Дайте мне осьминога, меч-рыбу или кальмара, даже полутораметрового, и я это сделаю. Даже жирафа или слона я смог бы освежевать, просто мне понадобилась бы лесенка повыше и стол, чтобы добраться ножом.
Вы правы в том, что все больше мужчин совершенно не годятся для такой работы. Однажды мы с коллегой попросили одного знакомого помочь нам освежевать оленя. Так его вывернуло наизнанку.
— Ибо таков мужчина нашего времени.
— Я часто слышу удивленные замечания: «Так ты на рыбалку ходишь? И не боишься? Кусты, клещи, комары, тротуаров нет, можно испортить ботинки! Ты ходишь в лес?! Ведь заблудишься же! Грибы собираешь? Отравишься! Разве не знаешь, что зонтичный гриб легко перепутать с весёлкой обыкновенной!» Слыша такое, я не знаю, смеяться или плакать, особенно если это говорит мужчина. Принять зонтичный гриб за мухомор так же легко, как корову за козу. Возможно, кто-то путает этих животных, но со мной такого не случается.
— А откуда, собственно, у вас столь тесные узы с прирадой? Вы же — дитя города, родились в Лодзи?
— Сколько я себя помню, каникулы я проводил вдали от цивилизации. Мой дед был охотником, лесным человеком. Он вел меня за руку и показывал — вот это еж, это осока, а вот это дуб, а вон то — навозный жук. Конечно, сейчас я упрощаю, но примерно так выглядело мое воспитание дедушкой. Причем это не были какие-то принудительные прогулки. Я никогда не думал: «О Господи, и когда же этот старый хрыч меня отпустит!» Меня страшно радовали наши походы. Я до сих пор считаю их самой лучшей формой проведения свободного времени, отдыха.
— Вы охотились с дедом?
— Нет, малышей на охоту не брали из чисто практических соображений — вставать надо было рано утром, но главное — им не разрешалось пользоваться огнестрельным оружием. К таким таинствам дети не допускались. А позже, когда я уже подрос, оказалось, что охота, которая у всей моей родни была в крови, неосуществима по экономическим причинам. Кроме того, охотничьи клубы были герметично замкнутыми, состояли в основном из военных пенсионеров, лесничих, гебистов. В определенный момент охоту даже начали связывать с коммунистической верхушкой. Я пришел к выводу, что не хочу оставаться в такой компании. Чтобы попасть в охотничьи круги, в заколдованный круг действующих и вышедших на пенсию офицеров Войска Польского и службы безопасности, требовались огромные усилия, всяческие ходы, прямо-таки раболепство. И мне пришлось бы проситься к таким людям? Это единственная причина, почему я не стал охотником.
Однако у нас с другом много знакомых охотников, у которых мы иногда просим или покупаем какое-нибудь застреленное животное. Мы любим полакомиться дичью, поэтому то, что выпросим, вешаем за ноги на перекладину и вытаскиваем ножи. Наши жены и другие женщины поглядывают на нас с опаской и восхищением. Моя жена не знает даже, как приготовить селедку. И уж наверняка понятия не имеет, что у такой рыбы внутри, потому что покупает готовое филе в баночках. Я уж не говорю о живом соме или угре, к которым она не подошла бы из страха.
