Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита
Поведение
Определившись со специализацией, молодому интеллектуалу нужно нащупать правильное поведение. Преуспеть на интеллектуальном рынке можно с идеями любого свойства: сказочно удачливые интеллектуалы есть как среди умеренных, так и среди радикалов. Поведение тоже может быть самым разнообразным – успеха добиваются как добродушные, так и рассерженные. Но если идеи не соответствуют нраву, преуспеть не получится. Нельзя быть мягким радикалом, как нельзя быть резким и сердитым, придерживаясь умеренных взглядов. Таких чудаков публика не жалует.
Основная задача радикалов уровня Ноама Хомски или Гордона Лидди состоит в том, чтобы, качуя по обшарпанным аудиториями, напоминать своим слушателям, что на самом-то деле они всю правду говорят, даже если мейнстрим-культура не уделяет им должного внимания. Радикал строит свою карьеру на предпосылке, что мир летит в тартарары, а коварная правящая элита оболванивает массы, заставляя придерживаться неверных суждений. Поэтому, чтобы преуспеть, радикал должен быть постоянно не в духе. Его аудитория ждет от него пылкости с оттенком паранойи, самых широких энциклопедических знаний (чтобы интеллектуал мог прозревать правду сквозь расставленные истеблишментом лживые сети) и готовности защищать свою непримиримую позицию.
Чтобы войти в касту героев, радикал должен демонстрировать свое презрение к моде. Это несложно – нужно всего лишь запастись коричневыми рубашками или огромными тяжеленными башмаками. Вещи, которые даже поклонники марки Brooks Brothers сочтут немодными, в среде радикальных книгочеев и потребителей радикальной мысли в порядке вещей. Кроме того, радикалам приходится постоянно искать среди всеми почитаемых фигур новые жертвы для нападок, чтобы все видели, что их презрение к моде во всех ее проявлениях не ослабевает, даже несмотря на сотрудничество с изданиями типа Vanity Fair.
По схожей причине не знающие нужды профессора вынуждены искать все более экстремальные темы – садомазохизм, гей-сообщества – для своих исследований. Художникам также приходится поднимать все более болезненные вопросы. Радикал, случайно заплывший в мейнстрим, моментально объявляется малодушным карьеристом, теряет контакт со своей аудиторией, а вместе с ним и гранты от различных фондов, и перспективы профессионального роста. Более того, радикальный интеллектуал должен не только говорить то, что нравится его сторонникам, он еще должен досаждать своим оппонентам словом или делом. Одним обхаживанием преданной аудитории крупного успеха не добьешься.
В свою очередь, если оппоненты станут поливать его грязью в ответ, то и аудитория, и покровители, и чиновники в разнообразных фондах – все как один встанут на его защиту. Он станет символом, человеком, покорившим сердца публики, которая будет готова раскошелиться, только чтобы приобрести его книги или сходить на его лекцию. Когда его представляют, публика аплодирует стоя, потому что в их представлении сама мысль о нем священна. (После выступления нередко случаются лишь вялые аплодисменты, поскольку в интеллектуальной битве публика выше ценит бойцовские качества, чем собственно интеллект.)
Чтобы обливание грязью было достоверным, радикальные интеллектуалы должны найти себе в пару общественного деятеля на противоположном конце политического спектра – Джерри Фолуэлл и Норман Лир, гей-активисты и деятели из организации Operation Rescue[43]. Поддерживая этот символический симбиоз, обе стороны получают возможность собирать средства и отражать атаки друг друга. Они из кожи вон лезут, чтобы разозлить своих оппонентов – ради этого они готовы засунуть распятие в банку с мочой или спланировать какую-нибудь подобную этой акцию. В результате две недели кряду они будут обмениваться обвинениями в прямом эфире различных ток-шоу, а армии их сторонников мобилизуются и сомкнут ряды. Каждая из сторон будет претендовать на более полное презрение к моде, а если один противник отвоюет центральное место в дискуссии, другой моментально объявит себя жертвой гонений.
Итак, если радикальный интеллектуал – это пылкий спорщик и вечно недовольный скептик, умеренный интеллектуал должен быть вежливым, мягким и неспешным. Аудитория умеренных – это в целом довольные жизнью потребители, которых раздражают комментаторы, от которых столько шуму и дисгармонии. Умеренной публике нужен вежливый обмен мнениями, а изощренность мысли впечатляет их сильнее, нежели бесшабашные риторические выпады. Им по душе доброжелательные интеллектуалы, от которых можно услышать такую, например, фразу: «Я готов солидаризироваться с замечаниями, сформулированными мистером Мойерсом в ходе его неожиданного высказывания». Умеренный интеллектуал, в свою очередь, настолько уверен в собственной важности, что ему вовсе не обязательно быть интересным. Поэтому и говорит он тихо и не спеша, как будто с высокой вершины. За это его почитают глубоким мыслителем, пусть даже никто не вспомнит ни единой высказанной им мысли.
Выход на рынок
Если вы решили, что интеллектуал сначала выбирает специализацию и оттачивает манеры, а уже потом выходит на рынок мыслящей публики, то представление это ошибочно. Производство и маркетинг в данном случае развиваются параллельно, и процессы эти взаимозависимы. Нашей молодой интеллектуалке уже слегка за тридцать, но она по-прежнему большую часть времени проводит за рабочим столом. Чтобы попасть на ТВ или влиться в обойму лекторов, ей нужно побольше печататься, чтобы ее заметили и запомнили. Вначале ей кажется, что, если ей удастся опубликовать один по-настоящему заметный материал в авторитетном издании, – карьерный рост ей обеспечен. Но она ошибается. Когда одним прекрасным утром в продаже появится какой-нибудь Harper’s с ее первым большим эссе, ей будет казаться, что мир переменился. Но люди вокруг ничего такого не заметят и будут жить себе, как прежде, и относиться к ней так же, как вчера. Многие даже не обратят на статью внимания – а ведь она отдала ей несколько недель жизни, – а кто прочел, воспримут ее, как очередную блестку в бесконечном потоке медиаконфетти.
Тем не менее печататься надо. «Нью-Йорк таймс», Wall Street Journal, L.A. Times и другие газеты и журналы получают сотни тысяч материалов ежегодно, а регулярные публикации в этих изданиях – это способ напомнить миру и другим интеллектуалам о своем существовании. Итак, в течение первых нескольких часов после громкого события, типа оглашения судебного решения по вопросу гомосексуальных браков, наша интеллектуалка звонит правильному замредактора правильного отдела и сообщает, что телевизионные умники как обычно все переврали. Редакторы печатных изданий любят, когда им так говорят, это придает им уверенности, что Джеральдо Ривера и прочие телегерои не заберут остатки их хлеба.
Между прочим, она упомянет, что дружна с издателем (редактор, конечно, усомниться, но чем черт не шутит). Помятуя о том, что сам себя не похвалишь, она убедит редактора, что «этот материал выведет дискуссию на новый уровень». Она расскажет, как вплетет в повествование ссылку на какую-нибудь историю из поп-культуры, сравнив Верховный суд с героем недавнего лидера кинопроката. Редакторам нравится такая интеграция с другими ветвями масс-медиа, во-первых, потому, что это может стать темой для иллюстрации к материалу, во-вторых, в их среде популярно заблуждение, что ссылки на поп-культуру резко повышают индекс читаемости. Кроме того, это как раз тот жуткий замес высокого и низкого, к которому интеллектуалы из бобо с удовольствием прибегают, чтобы доказать всем, что они совсем не скучные и не зазнайки.
Редактор дает предварительную отмашку, время пошло: молодая интеллектуалка должна написать материал за четыре часа, то есть растечься мыслью по древу, как в ежемесячном глянце не получится. Тем не менее материал должен быть выстроен подобно Шартрскому собору. Слог должен быть крепким и основательным, но восприниматься легко, как готические кружева. Первые два параграфа – это фасад, блистательный и всеохватный. Следующие несколько – подход к главному алтарю, прямой путь к предсказуемому апогею, по ходу которого можно взглянуть и на замечательные боковые капеллы. В итоге последний абзац должен напоминать выход в трансепту, когда свет заливает вас со всех сторон. Кроме того, по наущению журналиста Майкла Кинсли, следует избегать точек с запятой, поскольку они могут восприниматься, как проявление манерности. Статью неплохо бы с умеренностью пересыпать автобиографическими данными, чтобы читатель захотел ознакомиться с абзацем «Об авторе». Если в статье упомянута знаменитость – например, какой-нибудь недавно почивший политик – автору необходимо вставить какую-нибудь незначительную подробность их последней встречи или чувства, которые она испытала, узнав о кончине.
Но чтобы привлечь максимум внимания, статья должна быть слегка абсурдной. Логически выстроенные статьи читают, понимают и забывают. А вот противоречивые или абсурдные эссе заставляют десятки других авторов возмутиться и написать ответ, тем самым десятикратно усиливая общественный резонанс. У профессора Йельского университета Пола Кеннеди за плечами была отменная, но далеко не звездная карьера, когда он написал книгу «Становление и крах великих держав», где предрекал Америке упадок. Он был неправ, в чем его поспешили уверить сотни комментаторов, чем прославили автора и сделали его книгу бестселлером. Фрэнсис Фукуяма написал эссе «Конец истории», и тем, кто прочитал только название, тоже казалось, что автор поторопился. Тысячи оппонентов написали ответные тексты, где утверждалось, что история продолжается, а Фукуяма стал мировой знаменитостью.
