Ямато. Японский императорский дом - Шляхов Андрей Левонович

«Император обладал огромной гуманностью, он постоянно заботился о спокойствии народа, – говорится в «Первом [посмертном] жизнеописании императора Мэйдзи», составленном его придворными. – Когда происходили природные бедствия, не случалось и дня, чтобы он не отправлял посланника на центральную метеорологическую станцию по нескольку раз в день. Кроме того, во время сбора урожая его большая душа обращалась в сторону полевых работ и никогда ни на миг не отвлекалась от изучения аномальных явлений Неба и Земли. Когда свирепствовали дурные болезни, он неизменно являл глубины своего сердца и изволил говорить о том, что негоже жалеть денег на сострадательную помощь бедным и убогим, жертвам войны и раненым. Когда он слышал о том, что среди народа расцветают сострадание и доброта, его сердце переполнялось радостью.

Благодатным дождем проливалась добродетель императора на птиц и животных, на рыб и насекомых. Когда государю подносили карпов, перепелок или же угрей, он непременно осматривал их и неизменно глаголил: «Позаботьтесь о них». Его августейший пруд кишел карпами, в его августейшем саду обитало столько птах, что они вызывали раздражение. Ёсии Томосанэ, который служил прежде заместителем министра государева двора, как-то сказал государю: «Ваше величество изволят любоваться предназначенными для съедения карпами, слушают певчих птах и жалеют их, повелевая отпускать на волю, что свидетельствует о небесной доброте Вашего величества. Однако, если подойти к делу с другой стороны, смиренные дарители предназначают их в качестве свежих яств для вашего стола, и ваше сострадание превосходит их понимание, искренние чувства подданных не находят удовлетворения, они не в состоянии оценить широту души государя, к тому же сад и пруд переполнены живыми существами, что создает немыслимые трудности для обслуги». Государь улыбнулся: «Теперь я знаю, чего желают мои подданные – они хотят, чтобы все это попало на мой стол».

После этого случая, когда ему подносили живых существ, он неизменно повторял: «Примите это». Слугам же стало еще труднее, ибо они не могли понять, что им делать. Потом они как бы невзначай доложили: «Полученное от такого-то дома приготовлено и подано на стол». И тогда император промолвил: «Хорошо!» и изволил согласиться. Этот случай ясно показывает безграничное великодушие государя» [109].

Разумеется, о правителях, покинувших наш бренный мир, принято рассказывать только хорошее, но даже если отбросить в сторону излишнюю комплиментарность, то станет ясно, что власть не испортила (или не особо испортила) принца Муцухито. «Безграничное великодушие» – редкая черта для правителя.

Подобно большинству образованных людей, Муцухито на досуге занимался поэзией. «Единственной радостью императора всю его жизнь оставалось сложение стихов, – говорится в «Жизнеописании». – За день он мог сложить до двух-трех десятков стихотворений, а за свою жизнь он сочинил более восьмидесяти четырех тысяч стихотворений… По изяществу, прозрачности и глубине стихи императора находятся на недостижимой для обычных поэтов высоте.» Ниже приводятся несколько стихотворений, которые должны продемонстрировать это.

И впрямь прекрасные танка, разве не так?

О правителях, при которых свершались великие перемены, принято говорить, что судьба готовила их к высокой миссии и находить в них какие-то особые черты. Но великие перемены могут свершаться по разным причинам – и по воле самого правителя, и под влиянием со стороны. Император Муцухито не был инициатором событий, получивших название «реставрации Мэйдзи» или их ведущим участником, он был одним из главных действующих лиц, без которого невозможно было обойтись. Лучше всего здесь подходит сравнение с шахматным королем, фигурой слабой, но незаменимой.

3 февраля 1867 года наследный принц Муцухито взошел на престол. Ему тогда шел пятнадцатый год, и многие находили замену такого искушенного политика, как император Комэй, на неопытного юнца весьма благоприятной. Сёгун Ёсинобу получал возможность укрепить свою власть без оглядки на хризантемовый престол [110], а противники сёгуната надеялись на то, что императорский двор перестанет стремиться к компромиссам с сёгунской властью. Впрочем, наиболее проницательные историки усматривают в «заигрывании» императора Комэя с сёгуном Иэмоти только лишь стремление выиграть время для тщательной подготовки к свержению сёгуната. Происки иностранных держав тоже нельзя сбрасывать со счетов, ведь Комэй был ярым противником «открытия» страны (или, хотя бы, стремился выглядеть таковым). Ну а вообще-то обстоятельства смерти императора Комэя являются настолько заезженной темой, что им давно уже перестали уделять внимание и серьезные историки и авторы исторической беллетристики.

Экономический «прогресс»

Слово «прогресс» заключено в кавычки не случайно, а со смыслом. С одной стороны, «открытие» страны способствовало развитию японской экономики, а с другой – это развитие получилось однобоким. В первую очередь, новые веяния ударили по сельскому хозяйству, которое велось по старинке и было малопроизводительным. Требовались продуманные реформы, но этим некому было заниматься. Некому и некогда, поскольку политика на тот момент поглощала все внимание японского общества, а правительство, видевшее в крестьянах неистощимый источник доходов, поднимало налоги, вместо того чтобы помогать субсидиями. В результате такой политики крестьянские хозяйства массово разорялись.

В промышленной сфере дела также обстояли не лучшим образом. Западные державы получили новый рынок сбыта своих товаров, который практически не контролировался бакуфу. Импорт дешевых тканей и прочей продукции, выгодно отличавшейся по стоимости от местных аналогов, неблагоприятно сказывался на японской промышленности. Поступление импортных товаров можно было регулировать пошлинами, но японские чиновники плохо представляли, как работает этот инструмент, а торговая верхушка думала не о благе страны, а о своих интересах, о максимально возможном увеличении оборотов.

Экспорт тоже не приносил стране большой пользы, поскольку западные партнеры навязывали производителям низкие цены. И здесь основную выгоду получали торговцы. Пожалуй, в наше просвещенное время не нужно объяснять, чем заканчивают экономики, в которых продавать гораздо выгоднее, чем выращивать или производить?

В надолго изолированной Японии сложилось свое соотношение стоимости золота и серебра, сильно отличавшееся от мировых цен. Серебро в Японии стоило дороже, чем на мировом рынке, а золото – дешевле. Если ввозить в страну серебро и вывозить золото, то на один вложенный доллар можно было заработать шесть или семь долларов прибыли. Бакуфу не сразу сообразило, что из страны полноводной рекой утекает золото, а к тому времени, когда были приняты ограничительные меры, валютные спекулянты успели наладить хорошие отношения с чиновниками-контролерами, так что отток золота продолжался.