Иван Миронов - Родина имени Путина
— Зачем так? Я здесь «Кайен» видел.
— Все дорогие иномарки невыездные.
— Это как?
— В Москве отнятые или ворованные. Здесь их не пробивают, про Интерпол я вообще молчу. После грузино-абхазской войны они все для Запада военные преступники.
— Яот них не шибко отличаюсь.
— Думаю, поэтому тебе и не стоит возвращаться домой, — нахмурился Саша, щелкнув желваками.
— Здесь предлагаешь остаться?
— Почему нет?
— Когда затошнит от рая, податься уже будет некуда.
— Завтра я тебя с человеком познакомлю. Он тебе все расскажет, а дальше сам решай. Но шансы у тебя соскочить оправданным очень жидкие, ты это и без меня знаешь.
На следующий день мы поехали в Сухум — столицу республики абхазов. Город, и без того скупой на архитектурные изыски, был изуродован не столько войной, сколько мародерством — боевой доблестью среднестатистического горца. Выщербленные осколками и пулями стены и до бетона опустошенные квартиры делали привычные с детства хрущевки похожими на убогие пещерные соты, в которых местами теплилась жизнь за натянутым вместо окон целлофаном. Но в этом пещерном городе встречались и фешенебельные новостройки, и роскошные особняки, которые лишь подчеркивали общую разруху.
Припарковавшись на улице Имама Шамиля напротив пушистой аллеи, Саша сделал короткий звонок по отдельному телефону, и минут через двадцать перед нами встал потертый внедорожник, моргнул аварийками, приглашая следовать за ним, и, неторопливо урча дизелем, покатился в сторону гор. Выехав из города, мы вскоре очутились на проселке, петлявшем сквозь мандариновые заросли и хурмовые сады. Километра через три, проехав армянскую деревню, спустились к горному ручью, возле которого были врыты столики. Нас словно ждали. Тут же было подано вино, сыр, шашлык, соленья и зелень. Сашин знакомый выглядел лет на пятьдесят. Среднего роста, поджарый и крепкосложенный, с тяжелой тесаной ладонью мясника или каменщика. Спокойный в движениях, за которыми уверенно угадывалась недюжинная ударная мощь. Подлинное лицо, как и фигура, были скрыты ленивым спокойствием и мирной суетой, словно суровый булат — скромными ножнами. Взгляд — узкий в прищуре, сырой и глубокий, скользил рассеянно сквозь тебя размытым фокусом. В действительности возраст Петра Васильевича, именно так его звали, перевалил за шестьдесят, которые никак не натягивались на молодцеватый вид и лишь слегка задетую сединой голову. На грузиноабхазской войне он был заместителем командующего Восточным фронтом. Русский, которому абхазы были обязаны своей независимостью. Русский, ненавидимый грузинами за жестокую доблесть. Русский, победивший в чужой войне. От врагов он претерпел меньше, чем от тех, с кем жил и кого защищал. От грузин — всего лишь с десяток заштопанных дырок от пуль и осколков. От абхазов — любимая дочь, раздавленная пьяным танкистом в день победы, и тяжелая контузия, чуть не стоившая жизни.
О войне он рассказывал просто, о смерти еще проще, обманувший ее и теперь над ней подтрунивающий.
— Как я оказался на этой войне? — ухмыльнулся Петр Васильевич. — Как все оказываются, так и я оказался. Все просто до противного. Я тогда главным инженером на птицефабрике трудился. Иду с работы — танки стоят. Мы сначала думали, что не надолго. Мышцами поиграют и уйдут. Ошиблись. Они по трассе нас от моря отрезали. И мы оказались в горах. Паника началась, эвакуация, бегство. Русские пограничники требовали по десять граммов золота с каждого человека без всяких гарантий быть не выкинутым в море. А у меня жена и двое детей. Откуда столько золота?! Деваться некуда, решили остаться. Грузины между тем поставили танки на трассе и начали обстреливать наш русский поселок при птицефабрике. Прихожу домой, а там в потолке дырка и дочь раненая. Я к грузинам: «Вы что делаете? Меня же все знают!». Они в ответ: «Сейчас мы поселок ваш разбомбим, абхазы испугаются — чухнут. Потом выберешь лучший абхазский дом, мы тебе его отдадим».
Я решил остаться с абхазами. В горы отвез семью и пришел к ополченцам, на которых смотреть жалко было: крестьяне с двустволками. У меня автомат был учебный, я дырку в казенной части заварил, болтик вставил. Клинуло немножко, но стреляло. Сначала войны не было, грузинам нужна была трасса. Но слово по слову, и закрутилось. Ночью абхазы выйдут на дорогу, гоп-стоп сделают: машины поотнимают, грузин поубивают. А утром грузины — карательную операцию по ближним селам. Дальше больше. Абхазы стали дорогу блоками закрывать, копать рвы, и пошло, и поехало.
Посмотрел я, что могут крестьяне: оружия нет, с обрезом на танк не попрешь. Решил вскрыть склады Автостроя, который шахты у нас рубил. Разжились там двухсотграммовыми толовыми шашками. По деревням собирали газовые баллоны, выкручивали вентили, вместо них засовывали шашки, а взрыватели к проводам подсоединяли. Подсобило инженерное образование. Где-то 25–26 числа каждого месяца у грузин наступление — аккурат под выдачу зарплаты. Ну, мы к этим датам по дорогам и закапывали баллоны. Взрывали танки. Из двух подорванных собирали один. Так у нас появились танки и оружие. Потом за каждым селом закрепляли свой участок обороны, обязывали рыть окопы. Так образовался Восточный фронт. Делали набеги, убивали грузин, забирали оружие. Наладили связь с Гудаутой. К нам даже Шутов на «вертушке» прилетал. Это который бывший вице-мэр Питера, осужденный на пожизненный срок, — привозил нам автоматы, патроны. Но это уже в середине войны. Россия нас фактически предала. Тогдашний министр обороны Грачев сказал — дайте оружие и тем, и другим. Абхазам досталась лишь Гудаутская база, грузины заполучили весь Закавказкий военный округ. Они нас уничтожали: поставили систему «Град» на платформу, которая ездила по железной дороге и обрабатывала абхазские позиции. Вот это было действительно страшно.
От России добровольцы сюда шли. Кто-то искренне, кто-то в бега от ваших ментов, кто-то рыбу ловить в мутной воде. Сначала Басаев пришел со своей группой — 25 человек. Неплохо воевали. Шамиль сразу нам обозначил: «Мы сюда не абхазов пришли защищать, а тренироваться перед войной с русскими». Но отказываться от этой помощи я не мог. Воевать плечом к плечу с русскими, чтобы научиться убивать русских! Чеченец рождается с наганом. Когда ему исполняется два года, его кидают в овчарню — ползает между овец, вымя сосет. Они великолепно самоорганизованы, но не выносливы, как и все кавказцы. Наскочил — трах-бах, ограбил, убил. Но в позиционной войне чечены бесполезны. Ничего не соображают, бродят, как осенние мухи. Коран бухать не разрешает, зато не запрещает дурман. У них любовь к опиатам с грудным молоком прививается. Заплакал младенец, ау матери всегда маковая головка под рукой: раздавила, молочком по губам провела, ребенок затих, а она дальше своими делами занимается. Наркота мозги сушит. Еще и молятся — три раза в день. С одной стороны, оно дисциплинирует, с другой стороны, сами себя зомбируют. Басаев — обыкновенный чеченец, далеко не дурак. После первых боев построил свою группу, пристрелил двоих — от них водкой пахло. Остальных собрал и улетел в Гудауту. Оттуда Шамиль организовал наступление и освободил Гагру от грузин. Но этот союзник впоследствии слишком дорого обошелся абхазам. После войны какой-то негодяй в Москве заявил, что чеченские боевики получают оружие из Абхазии, и Россия на пять лет объявила нам блокаду. Мужчинам моложе 60 лет было запрещено переходить на российскую сторону. Женщины превратились во вьючных животных. Таскали на себе через границу мешки с мукой по 50 килограмм. Кого она после этого может родить? Вымирает народ. Каждый процесс имеет точку невозврата. Я где-то читал, что если у любого вида на планете уничтожить 2,5 процента генофонда, то он никогда не возродится. До войны абхазских мужчин насчитывалось где-то 80 тысяч, из которых 15 тысяч составлял генофонд. Из этих пятнадцати во время войны закопали три с половиной — почти четверть. У грузин потери составили пятнадцать тысяч, но это из четырех с половиной миллионов! Вот тебе и победа.
— Но все-таки победили!
— Нельзя сказать, что победа была наша. Всем надоела эта война, и прежде всего России. Война захлебнулась. Абхазы окопались, грузины не хотели рисковать. В конце месяца грузины наступают, мы их немного повзрываем и снова в горах сидим. И длиться могло это бесконечно, если бы не Москва. 26 сентября 1993 г. в четыре часа утра с Кондорской базы подняли «сушки», а к шести от грузинских позиций остались лишь кучи кровавого металлолома. Началось наше наступление и бегство грузин. Они бежали только ночью. Бежали толпами. Но с пустыми руками никто уходить не собирался. В Сухуми грузины цепляли троллейбус за БТР, подъезжали к дому, все барахло из квартир грузили в троллейбус и тащили в Грузию. Уходили по старой дороге — в сторону Домбая. За бэтээры на тросы цепляли машины, нанизывали, как сосиски, машин по десять. Машины по дороге переворачиваются, горят, а они их дальше тащат. Пятьдесят тысяч грузин ушли за четыре дня. Знали, что это не их земля, не чувствовали себя хозяевами. За чужую землю не умирают. Мародерства было через край. Кто не воюет, тот мародерствует. Чужих или своих — все едино. В дома заходим, я ничего не вижу, а мародеры саранчой мгновенно по углам и тащат ложки, посуду, магнитофоны. Абхазы приходили в соседние села, говорили землякам: «Давай золото, выведем!» Получали золото и тут же расстреливали. Ко всему еще и голод добавился. Гуманитарную помощь грузины всю себе забирали. У меня товарищ вместе со своей собакой шесть месяцев питались одними мандаринами. Похудел килограммов на двадцать, смешной такой стал. Насиловали много. Однажды мы взяли одно село. Грузины убежали, оставили детей, женщин, стариков. Двести сорок человек поселили в абхазской школе. Каждый вечер съезжаются абхазы. Сначала баб насиловали, после детей, потом всех подряд. Баловство это довольно страшное и неприятное. Это у нас — у русских победил — значит, отстоял правду. У них этого нет. Победил — ограбил — отнял — увел. Обычная кавказская война. Ничего общего с борьбой за независимость. Реальное понимание национальной свободы у них отсутствует. Для них свобода — свобода грабежа и насилия. У русского квартиру отнять — это свобода. Грузина изнасиловать — тоже свобода. Абхазское — значит мое! После войны старая абхазка пришла в библиотеку и начала в мешок книги собирать. Ей говорят, ты чего, бабка, делаешь? А она в ответ с гневным возмущением: «А за что тогда мы воевали?!» Вот тебе и понимание победы. Ухватил — значит, победил, зверствовал — значит воевал. Помню случай. После одного из боев 26 марта выгнали мы грузин, а сорок человек взяли в плен. И у грузин оказались наши восемь живых и семь мертвых — русские ребята из Питера и Рязани. После боя пошли парламентеры. Обычно обмен происходит трупами и пленными. Но на этот раз договорились обмениваться не по количеству, а целиком: мертвых на мертвых, живых на живых. Грузины приехали на ГАЗ_53, крытый фургон, мясо возит. А сорок грузин на лафете трактор привез. Стояли один к одному, не дергались, знали, что скоро отпустят. Открываем кузов с нашими, а там все мертвые. Причем семь человек только-только освежеванные, еще кровь по трупам течет. Там женщина русская была, так ее на части разорвали, живот выпотрошили, груди отрезали. А Сашу Жука из Питера на кол посадили. Жуткая процедура: один держит, двое сажают. Чуть поддень и он сам садится. Посадили, а потом кинули в кузов с колом вместе. Толпа с абхазского села, словно рой, стала окутывать лафет с грузинами. Мертвых, так на мертвых, как условились! Я не хотел резни, по мне так лучше расстрелять. «Уезжай, живо!» — скомандовал я трактористу. И он рванул в поле. Ни один грузин не дернулся, все с ужасом наблюдали, как их молча догоняет толпа. Остановили трактор, обступили лафет. Стаскивали по одному и резали. Некоторые плакали, некоторые молчали. Сначала распарывали живот, потом резали горло. Методично и ритуально, словно на заклание каким-то своим лютым богам. Когда режут живых людей, неприятно. Всех растерзали, а потом так же молча разошлись по домам. Грузин резали местные жители. Кто воевал, тот не резал. Воин не станет убивать безоружного. У обывателя другая психология. Убить, чтобы доказать всем, что он тоже воевал. Неприятная картина: весеннее поле, кучи человеческого мяса, пар. Если труп закопать ниже двух метров, он всплывает: вздувается в земле, вода подходит и выдавливает его. Сначала над землей поднимаются руки, у них потом свиньи пальцы обгладывают, ладони сгрызают. Противное зрелище. Здесь потом так и получилось, хотя экскаватором закапывали. Я когда пленных брал, спрашивал, почему ГАЗ привез изуродованные трупы. Оказалось, по дороге к месту обмена выбежало грузинское село. Окружили машину, стали качать, открыли двери, разорвали, всем стало страшно — разбежались. Кстати, среди тех пленных грузин даже вор в законе под раздачу попал.
