Дуглас Адамс - Лосось сомнений (сборник рассказов, писем, эссе,а так же сам роман)
Рекламодатели платят веб-журналу за возможность размещать свои ссылки на наиболее посещаемых страницах — и, смотришь, идея заработала. Она оказалась — мне это нередко приходится слышать от других, причем всякий раз брови удивленно ползут вверх, — на редкость плодотворной. И можно легко пожертвовать расхожим заблуждением, будто реклама всенепременно должна быть кричащей и навязчивой.
Это лишь одна из моделей, по которой устроены веб-журналы, и она предоставляет читателям полную свободу. Есть и другая, которая вскоре вступит в действие, как только станет возможным наводнить Интернет виртуальными деньгами. Идея такова — взимать с читателя за просмотр популярных веб-страниц символические суммы. Гораздо меньшие по сравнению с теми, которые вы тратите на покупку бумажных газет и журналов, — ведь вам больше не придется из своего кармана оплачивать рубку всех тех деревьев, которые затем были пущены на изготовление целлюлозы, оплачивать бензин для грузовиков, которые эти журналы и газеты развозят, плюс жалованье спецам из отдела маркетинга, которые любят превозносить себя за то, какие, мол, они умные. Читательские денежки теперь пойдут непосредственно автору статьи и еще немного издателю веб-журнала, а деревья пусть себе и дальше растут в лесу. Что до умников из отдела маркетинга, то им ничего не останется, как помалкивать в тряпочку, пропустив вперед тех, кто действительно того заслуживает.
«Но почему автору пойдут не все читательские деньги?» — слышу я, как вы (да и я сам) спрашиваете меня. Возможно, и все, если он согласен просто скинуть свои творения в веб-океан, в надежде, что кто-то проявит к ним интерес и выудит оттуда. Но, как и любой океан, веб-пространство то и дело завихряется течениями и водоворотами. Вот тут-то и нужен издатель, задача которого как раз и состоит в выуживании интересных материалов. Обнаружив, он помещает их в те потоки и течения, в которые чаще всего ныряют читатели в поисках нужной им информации, — собственно говоря, этим издатель занимается и сейчас. Разница в том, насколько быстро реагирует рынок, с какой скоростью будут возникать и распространяться эти течения и в какой степени контроль за ними переместится от тех, кто лишь создает видимость бурной деятельности, к тем, кто создает нечто действительно нужное.
И тогда можно будет спокойно избавиться от тонн мертвой древесины.
Британское издание журнала «Wired» № 1
1998 год
Путешествие во времени
Путешествие во времени? Я просто уверен, что существуют люди, которые регулярно переносятся назад из будущего, вечно вмешиваясь в наши повседневные дела. За подтверждением не надо далеко ходить. Я говорю вот о чем: всякий раз, пытаясь получить компенсацию по страховке, мы неожиданно обнаруживаем, что то, чего мы добиваемся, бесследнейшим образом исчезло из страхового полиса.
Предатель
Мне нередко задают вопрос, не чувствую ли я себя чем-то вроде предателя. Двадцать лет назад, в своей книге «Автостопом по Галактике» я загубил свою репутацию, отпуская шпильки в адрес науки и техники: чего стоили все эти скорбные роботы, вечно застревающие лифты, двери с дурацкими электронными интерфейсами (неужели их нельзя просто открыть рукой) и тому подобное. И вот теперь я превратился едва ли не в главного апологета технического прогресса, как, например, видно из серии радиопередач, подготовленных мной для «Радио 4» — «Автостопом в будущее».
Название, конечно, получилось не подарок, но иногда события выходят из-под нашего контроля и развиваются сами собой.
Есть две вещи:
Первое, не переборщили ли мы в наши дни с комедиями. В детстве я любил спрятаться под кровать со стареньким, купленным на распродаже радиоприемником, и с восторгом слушал тогдашние радиокомедии: «За гранью познания», «Хэнкок», «Морской жаворонок» или даже «Малыш Клисэро», — все, что казалось мне смешным. Это было подобно проливному дождю с радугой в пустыне. Затем пришел черед «Простите, я прочту это снова», а через несколько лет появился «Монти Питон» во всей своей красе.
Что больше всего поразило меня в «Питонах» — и мне все равно, если это попадет в «Уголок Умника», — так это то, что комедия была средством, с помощью которого очень умные люди выражали вещи, которые невозможно выразить никаким иным образом. В уэссексской глуши, в частной школе, где я учился, это было подобно глотку свежего воздуха. Интересно, что Питоны появились как раз тогда, когда другие кумиры молодежи — например, «битлы» — начали постепенно терять популярность. Это напоминало передачу эстафетной палочки. Кажется, Джордж Харрисон однажды сказал нечто подобное.
Но сейчас каждый в своем роде комик, даже девушки, объявляющие прогноз погоды, или дикторы — ведущие передачу. У нас все вызывает смех. Мы теперь смеемся неумно, без внезапного шока, удивления или откровения, а просто безжалостно и бессмысленно. Нет больше ливней в пустыне, только грязь и моросящий дождик, иногда перемежаемый вспышками камер папарацци.
Творческое возбуждение проникло повсюду — в науку и технику: мы по-новому смотрим на вещи, по-новому понимаем вселенную, постоянно появляются новые откровения о том, как устроен мир, как мы думаем, как воспринимаем, как общаемся. Это и есть второе.
Тридцать лет назад мы давали старт рок-группам, теперь даем старт новым отраслям техники, и экспериментируем с новыми способами общения друг с другом, и играем с информацией, которой обмениваемся. И когда одна идея оказывается нежизнеспособной, сразу же появляется другая, еще лучше прежней, а за ней еще и еще. С такой же скоростью в шестидесятые годы рок-группы выпускали свои альбомы.
Всегда наступает момент, когда ты понимаешь, что разлюбил — не важно, человека ли, идею или любимое ранее дело. Даже если ты рассказываешь об этом только себе по прошествии лет: сущий пустяк, неверное слово, фальшивая нота — и ничто уже не будет прежним. Для меня это было высказывание телевизионного комика:
«Вы только посмотрите на этих ученых. Какие же они идиоты! Надеюсь, вы слышали про черные ящики, которые устанавливают на самолетах? Знаете, что по идее их невозможно разрушить? Обычно они не разбиваются. Так почему бы и самолеты не производить из того же материала?»
Публика держалась за животы, хохоча над глупостью ученых, не способных увидеть, казалось бы, очевидную вещь, а вот я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Был ли я чересчур педантичен, чтобы почувствовать бессмысленность этой шутки, — ведь черные ящики сделаны из титана, и если самолеты производить из титана, а не из алюминия, они будут слишком тяжелы и просто-напросто никогда не взлетят в небо.
Я начал размышлять над этой шуткой. А если бы так ляпнул Эрик Моркамб? Было бы тогда смешно? Думаю, не очень, но все зависело бы от публики, от того, поняла бы она, что Эрик туп как слоновья задница, — другими словами, им пришлось бы знать кое-что об относительной массе титана и алюминия. Переделать эту шутку, чтобы она не зависела от рассказчика и публики, настроенной против того, кто знает больше, чем они сами, невозможно (если вы думаете, что это навязчивый синдром, проверьте это на собственном опыте).
У меня мурашки по спине побежали и бегут до сих пор. Я почувствовал себя преданным комедией, подобно тому как черный рэп заставляет меня чувствовать себя преданным рок-музыкой. Я даже начинаю задумываться о том, сколько моих шуточек были, скажем так, невежественными.
Мой поворот в сторону науки случился году в 1985-м, когда я гулял по лесу на Мадагаскаре. Моим спутником в этой прогулке был зоолог Марк Карвардайн (с которым я впоследствии сотрудничал в написании книги «Больше вы их не увидите»), и я спросил его:
— Объясни-ка мне, что такого особенного в тропических лесах, раз мы должны так о них заботиться?
И он объяснил мне. Объяснение заняло около двух минут. Он рассказал о разнице между лесом умеренных широт и тропическим, и почему в последнем такое разнообразие видов, но в то же время он такой уязвимый. Какое-то время я молчал, и до меня начало доходить, что новое понимание в корне изменило мое видение мира. Словно я только что ухватился за ниточку, которая поможет распутать клубок запутанных связей и зависимостей вокруг нас. В течение нескольких последующих лет я с жадностью поглощал любую новую информацию об эволюционной науке и понял, что полученные в школе знания не подготовили меня ко всему тому, что попадалось мне на глаза. Что касается эволюции — если она не вывернула ваш мозг наизнанку, значит, вы так ничего и не поняли.
Затем, к собственному величайшему удивлению, я обнаружил, что это имеет немало точек соприкосновения с моим все возрастающим интересом к компьютерам. Этот энтузиазм не отличался глубиной — я просто очень люблю играть с разными штуковинами. Сходство заключается в наблюдении за тем, как сложные вещи являются результатом простых, повторенных бессчетное количество раз. Очень просто понять это на примере компьютера. Какие бы сложные вещи ни делались на компьютере — моделирование турбулентности ветра, экономические прогнозы или блик света в глазу воображаемого динозавра, — все эти вещи получаются из простых кодовых линий, которые начинаются с прибавления единицы к единице, проверки результата и затем снова то же самое. Способность видеть сложные вещи, вытекающие из вещей простых, — одно из величайших чудес нашего века, более великое, чем шагающий по Луне человек.
