Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне
– Спасибо, что пришел. И за деликатность спасибо. Что о моем замужестве расспрашивать не стал. Все-таки я в тебе не ошиблась. Да и нельзя постоянно… Я тебя чмокну. Просто так, по старой памяти. Среди зимы вдруг потеплело. Расквасило ледяные колдобины на тротуарах и залило лужами мостовые. Из чумазых туч полил тонкий, прозрачный дождь. Олег вышел из проходной института, переправился через улицу по ржавой жиже из снега и песка и вошел в кафе. Перед витриной стояла высокая девушка в легком, узком пальто и вязаной шапочке. Девушка села за один столик с Олегом. Размешала сахар в чашке и сказала: – На улице так сыро, и кофе у них холодный. Вон, опять дождь начался. – В дождь уезжать хорошо. – Олег хлебнул кофе из чашки, обжегся и подумал: «Ну, вот, послушался!». – И замуж в дождь тоже, говорят, хорошо выходить, – ответила девушка. – И хоронить, – ответил Олег. – В общем, для всякой дороги дождливая погода хороша. – Лучше замуж. – Девушка с треском открыла прозрачную коробочку с салатом. – Обещали, что завтра циклон придет. – Олег взял с бумажной тарелки бутерброд с сыром. – Ну, да! – Обещали, что завалит! – Чем? – Девушка сдвинула брови. – Обещали – снегом. Девушка посмотрела на Олега, ничего не сказала и ткнула пластмассовой вилочкой в салат. Что ж, в этой пасторали какие-то увядшие розы присутствуют, думал Олег. Сказать ей что-нибудь еще и дождаться, чтобы она ответила: «Оставьте меня в покое!». – Я здесь рядом работаю, – говорила девушка. – Хожу сюда поесть. – Так всегда хорошего кофе хочется. – И горячего! – заметил Олег. – Разумеется. – Девушка хлебнула из своей чашки и лизнула губы. Олег доел бутерброд и подумал: «Ну, что? На работу шлепать? Или остаться и запеть: „Капризная, упрямая, вы сотканы из роз“? – Хотите пирожок с капустой? – спросила девушка. А то я от жадности два взяла. Мне их не съесть. – В салфеточку заверните. На работу отнесете. – Дел столько, что даже чаю некогда попить. – Чем же вы так заняты? – Отгрузки разные. И одна путаница. Весь день на телефоне. – Она говорила все это с важным видом незаменимого работника. – В общем, дым у вас коромыслом. – А вы тоже здесь поблизости работаете? – Вон, напротив. – За тем забором? И чем вы там занимаетесь? – Геофизикой. – Да? – удивилась девушка. – А за это платят? – Мы сами находим. – В земле? – Разумеется. Там полно всяких микроэлементов. – А что из них можно сделать? – Все, что угодно! А вы экономикой занимаетесь? – Ну, наверное, можно и так сказать. – Девушка неизвестно чему обрадовалась. – Для современного человека экономика – это все равно, что для древнего – охота. – Ну, вы, видно, любите словеса расклеивать. – Её будто что-то огорчило. Олег сказал, что ему пора, распрощался и вышел на улицу. Вошёл в здание института и остановился у зеркала возле гардероба. Оглядел себя, поправив воротник дубленки, и подумал: «Н-да, молодость прошла. Получился вполне респектабельный господинчик с толстенькой физиономией. Радоваться нечему. А чем утешаться? Да вот хоть тем, что возраст дает возможность отличать реальность от иллюзий. Но, тем не менее, интересно, куда нынче принято девушек приглашать?» Олег поднимался по лестнице, а Леночка распахнула дверь и вышла на площадку: – Я в окно увидела, как вы из автобуса выходили. Здравствуйте! За эти несколько лет она пополнела, и черты лица стали грубее. Прическа у неё была прежней – длинная челка на лбу и пучок волос на затылке. – Видите, я вас сразу узнала, – говорила Леночка. – Хотя вы теперь совсем взрослый и солидный. – А вы бы меня узнали? – Без сомнений! С первого взгляда. Совсем вы такая же! – Правда! Вот, здорово! Никогда бы не подумала, что вы так скажете! Стол был накрыт в длинной комнате, загроможденной мебелью. Вдоль стены тесно стояли шкаф, тумбочка, комод, еще одна тумбочка. Дверь на балкон была распахнута. – Никого еще нет. Так что занимайте место. – Леночка показала на диван. – Ну, как вы? Он говорил ничего не значащие фразы о работе и делах, а она слушала с прежним наивным любопытством в глазах. Но главное состояло в том, что они должны были заговорить об Ане. И Олег вспоминал, как они тогда смотрелись рядом, – спокойная Аня и разговорчивая Леночка. Пришли Жанна и Юра. Долго вполголоса что-то обсуждали в прихожей и только потом появились в комнате. Жанна стала блондинкой с косметикой вокруг глаз и выглядела очень серьезной. Юра обзавелся лысиной и заметно сутулился. – У тебя уютненько. – Жана оглядела комнату. – Балкон застеклила? Мы тоже недавно лоджию отремонтировали. Диван там поставили. Можно спать, когда жарко. Но мы не спим. У нас – дача. Сели за стол. Долго копошились, раскладывая по тарелкам салаты. Жанна говорила Юре: – Винегрета себе и мне положи. – Я хотела ватрушку испечь, как Аня. – Леночка оглядела сидящих за столом. – Но побоялась. Никогда не пекла. Молча выпили вино. Леночка повторила не раз сказанное: – Я с ней последняя разговаривала. Где-то около часа было. Позвонила и говорю: «Ну, как ты? Стреляют у вас кругом. Жуть какая!» Мне недавно приснилось: грохот, все бегут. И я ищу Аню, чтобы увести куда-нибудь в сторону. – Вы, Олег, ведь тоже звонили, – вспомнила Жанна. – Мы разговаривали, – ответил он. – Олег к ней пришел, а дверь открыта была. Я тебе рассказывала. – У меня одна приятельница… Вот тоже так… – Жанна недолго помолчала. – На набережной под такую канонаду попала! Еле выбралась. Юра разливал вино. Жанна внимательно следила за ним: – Поменьше! Чего ты так! – Было время – мы с Аней каждый день виделись, – говорила Леночка. – На вечера поэзии по всей Москве бегали. Это какой-то психоз был. В тетрадки что-то переписывали, записями менялись. Сейчас такие вечера редко устраивают. Я за последние годы ни разу не была. – Интереса нет никакого, – объяснил ей Юра. – А почему раньше был? – удивлялась Леночка. – Теперь других развлечений полно! – Жанна что-то высматривала на столе. – Куда люди только ни ездят! У них другие интересы. – Мы раньше на Байкал и в Карелию ездили. – Леночке хотелось возражать. – Изменилась идеология, а с ней и все остальное. – Жанна отвечала Леночке тоном старшего товарища. – Да, все изменилось, – согласился Юра. – Просто человек занят самовыживанием, и ему ни до чего другого. Ему чужой внутренний мир стал неинтересен. А поэзия как раз этим миром и занималась. – Леночка оглядела присутствующих. – Или я что-то не так говорю? – Скажи проще! – поправила ее Жанна. – У всех свои дела, и они ими заняты. – Раньше за колбасой бегали, а теперь – иди и покупай. – Юра стал разливать вино. – Чего ты так частишь! – Жанна взглянула на мужа недовольно, даже брезгливо. – А знаете, наверное, раньше поэзии доверяли, – сказал Олег. – Она как философия была. – Конечно, философия! – Юра опять согласился. – А потом девяносто третий… – Было очень хорошее стихотворение! – быстро заговорила Леночка. – Я его детям в школе читала. О лицах людей у костров перед Белым домом. – Во! Читаешь стихи! – Юра привстал, чтобы достать вилкой кусок сыра. – Но я глазам не поверила, когда увидела, кто заявление с одобрением расстрела подписал! – Леночка замолчала. – Ведь они раньше такие стихи писали! Даже один из наших с Аней самых любимых! И академик с ними! Он всегда про интеллигентность говорил. Жанне приходилось все делать сразу: приглядывать за мужем, есть салат и говорить с Леночкой. – Все, разумеется, проще, – объявила она жестким тоном. – Я уже объясняла. Всех подряд нельзя заставить заниматься тем, что они не хотят делать. Не надо людям ничего навязывать. Раньше выбирать было не из чего. Юра допил вино и закивал головой: – Это точно. Тогда разве такой выбор был! – Поэтому никто сейчас в тетрадку стихи не записывает! – Жанна говорила с раздражением. – А кто что подписал – это дело их выбора. В те времена стихи писали и печатали при цензуре. Вы про это не забывайте. – И мы их поэтому читали? – с удивлением спросила Леночка. – Конечно! И поэтому тоже! – Жанна серьезно посмотрела на нее. – Все было под цензурой! Разве вы не помните! Я недавно читала в газете. Какой-то математик писал. Даже там, у них цензура была! – В формулах, что ли? – хихикнул Юра. – Была! Была! – настаивала Жанна. – Представляете, как о нашем времени будут когда-то говорить, – Олег тоже развеселился. – Будут говорить, что цензура была! – с раздражением повторила Жанна. – А люди, значит, какие были! – перебил ее Олег. – Формулами изъяснялись. И цензура какая! Чуть что – дифференциалы на интегралы меняла. – Жан! Ну, правда! – проговорила Леночка. – Зря твой математик это написал. – Почему он – мой? – Жанна нахмурилась. Раздался телефонный звонок. Леночка взяла трубку. По разговору стало понятно, что звонил Анин брат. Положила трубку, сказала: – Ему, оказывается, только сегодня передали, что мы собираемся. Очень жалеет, что не пришел. Вообще-то он трогательный такой. – Мачеха всегда вредничала, – буркнула Жанна. – И мальчишка тоже… – Аня брата очень любил. – Леночка посмотрела на Олега. – Мы его однажды взяли с собой, когда пошли на Стрельбищенский. Мы знали, что вы там живете. А дом не знали. Мальчик потом говорил: «Я с вами больше не пойду. Вы следите за кем-то». А еще – у Ани был отрез на белое платье. Ей бабушка перед смертью купила. Я к Ане каждый раз приставала, чтобы она мне этот отрез показала. А она на меня обижалась. Жанна объявила, что пора уходить. Юра хотел допить остатки вина. – Без этого никак нельзя? – зло проговорила Жанна. – Сегодня все-таки поминки. – А чего ты, вообще-то… – Юра недовольно посмотрел на нее. – Ну, не фыркай! Недовольна мною Жанна Федоровна последнее время. Все что-то не по ней. А чего, спрашивается? Работаю много. Деньги приношу. Теперь в нашем здании – оптовая фирма. Я в ней при должности. Раньше был проектировщиком, а теперь – приказчиком. Тоже нормально! Надо же было куда-то устраиваться. Когда все разворовали… Жанна прошла в прихожую. Выглянула в комнату, дожидаясь мужа, но промолчала. Олег подождал, пока они уйдут, и сказал Леночке: – Спасибо тебе. – Не надо, – ответила она. – А то я расплачусь. И правильно, что мы Аню в день рождения вспоминаем. Правда? На станции Олега и Борьку никто не встретил. Они прошли по площади у станции, спросили шофера «газика», не их ли он ждет. Парень сообразил, в чем дело, и ответил: – Вы на «почтовый ящик», что ли? Не, они больше не возят. Осенью последнюю машину на картоху променяли. До пристани попробовали добраться пешком. Минут через двадцать ходьбы Олег сказал, что такими темпами они на катер опоздают. Попробовали «голосовать». Остановился старенький хлебный фургон. Над озером, во всю его ширь пластались густые, темные облака. Дул сильный ветер, гнал к берегу белесую, пенистую волну. Бухточка левее пристани была плотно забита жухлым, зеленоватым льдом. У кромки воды болтались мелкие льдинки. У причала катера не было. Сели ждать на исчерченную гвоздями и ножичками некрашеную скамейку. – Я думал, в конце апреля здесь тепло, – сказал Олег. – Жалко, в поезде все бутерброды сожрали. Сейчас бы кофейку. И чего я термос не взял! Поленился искать. – Может, мы зря здесь расселись. Ждем, а катер не ходит давно. – Вон, видишь объявление? Олег посмотрел на столб у причала. На фанерном листе алой краской было написано: «Бесплатный проезд – детей младше 12 лет и пенсионеров». – И что? – не понял Олег. – Это объявление можно математически записать. – Зачем? – Ну, можно ведь, – настаивал Борька. – Наверное, – ответил Олег, поразмыслив. – В понятиях теории множеств можно. Но лучше пусть так висит. Или ты настаиваешь, чтобы обязательно формулой? – Смотри-ка, помнишь кое-что, – разочаровался Борька. – А я тут, намедни книжку по математике на сон грядущий листал. Посидели молча, закрываясь от ветра. Олег сказал: – У классика написано: «Как все недалекие люди она искренне верила, что ее время чем-то существенным отличается от иных времен». – Это ты на ночь читал? – Не, это я со школы запомнил. И все думаю, правильно сказано или нет? – Уж очень мудрено! – Борька пожал плечами. – Я любил это девчонкам цитировать. – Ну, зря! Обидеться могли. Хотя, если разобраться… Подлецы уж точно во все времена – одни и те же. Что – тогда, что – нынче. Как на подбор! Над оконечностью лесистого острова показалась мачта, поплыла вперед, еле заметно мотаясь на ветру. На открытой воде стало видно – идет катер. Волны погнали ему наперерез две большие льдины. Катер замедлил ход, стал огибать их по большой дуге. На причал сошли человек десять. Выгрузили целую гору больших сумок и мешков. Начали таскать их на берег. – Интересная нынче экономика, – размышлял вслух Борька. – Как в фильмах про Гражданскую войну. Никто не работает, все с мешками туда-сюда мотаются. Ночью, по вагону, не переставая! Как стадо диких лошадей! – Ты всю ночь храпел. Они шарахались от нашего купе. А помнишь, как в тот раз за девушкой ухаживал? – И чего? – не понял Борька. – С верхней полки свалился! – И правда! А я всё думал, где это было. Вот, память! У перил стоял высокий парень в темно-синем бушлате и молча смотрел, как выгружают на пристань разную поклажу. Борька кивнул на него: – Шкипер у них нынче какого-то условно-досрочного вида. Как бы нас на мель не посадил. Парень заметил, что они собираются подняться по трапу и пробасил: – Не пойдем обратно! – Это как? – изумился Борька. – Мы в командировку приехали. – На последней солярке сюда дошли. И то – потому что им на поезд надо. – А нам? Нам не надо? – возмутился Борька. – Во, ё… – Парень повысил голос: – Как плыть-то, если пустые баки! Подошли две женщины с большими сумками. Узнали, что катер на остров не пойдет, и начали громко ругаться. Парень не отвечал. Крики утихли, и он буркнул: – К рыбакам идите. – Чего? Деньжищи такие платить! – закричала одна из женщин. – Зарплату шестой месяц не дают! Олег заметил, что за пристанью возится возле зеленой лодки человек в брезентовом плаще, и предложил: – Пошли, поговорим. Тут бесполезно. Мужчина в плаще кивнул в ответ на приветствие, спросил: – Куда плыть собрались? Узнал, что на остров и, не раздумывая, называл цену. Деньги были совсем маленькие, но Борька вскрикнул: – Ух, ты! За столько-то – и на байдарке можно сплавать! Впрочем, для хорошего человека… Ладно! Была ни была! Стали усаживаться в лодку. Борька спросил Олега: – Слушай, а у древних, как этот назывался, который на другой берег возил? – Харон он назывался, – ответил человек в плаще. – Ух, ты! Какой у вас тут народ кроссвордный! – вскрикнул Борька и полез ближе к носу лодки. – На том предприятии, куда вы собрались, я двадцать пять лет наладчиком отработал, – сказал человек в плаще. – На пенсии сейчас? – спросил Олег. – Вроде того… Сократили! Моторка шла против ветра, разбивая носом волны. Брызги гроздьями летели в лицо, и от них было не укрыться. За мысом на большой воде ветер задул сильнее. Волны стали бить в борт. На дне лодки собиралась вода. Они вычерпывали ее по очереди. На середине залива ветер загудел. От летящих в лицо брызг с трудом удавалось проморгаться. На берег они вышли мокрыми с ног до головы. Борька стоял на песке, оглядывал брюки и говорил: – Ну, ё… Ну, прокатил! – Какая погода, так и вышло, – ответил человек в плаще. – Только про себя и твердил: как бы не перевернуло на середине. Олег отдал ему деньги. Человек сунул их в карман, спросил: – Чего в Москве-то? Когда хоть чего-то изменится? – Хрена изменится! – ответил за него Борька. – Жирует Москва. Ей на всех наплевать. На КПП никого не было. Подергали за ручку двери, постучали в окошко. Никто не отозвался. – Не, так мы околеем, – сказал Борька. – У меня коньяк есть. – Олег показал на сумку. – Давай из горла! – скомандовал Борька. – Мне даже за шиворот натекло. Хорошо, что он нас не утопил. Сам, небось, думал: «А хрен с ними, с этими москвичами!» В следующий раз будем говорить, что мы из Курска. – Глотнул из бутылки, крякнул и сказал: – Не, это полумера. Нечего нам тут ждать! Навстречу им по дороге шла маленькая женщина. Остановилась и спросила: – Командировочные? Надо же, добрались! Как же это вы? – Вплавь! – Борька показал на мокрые брюки. – Тогда ко мне потом, – согласилась женщина. – Бегите, селитесь. На первом этаже кирпичного дома были выбиты стекла. На верхних этажах окна темнели. Занавесок не было нигде. Из окон дома напротив торчали серые трубы. Одна из них дымилась. – Ты видел? – спросил Борька. – Понимаешь чего-нибудь? – Может, авария была, – предположил Олег. – Не здесь она, кажется, была. Под деревьями кое-где виднелся не растаявший, грязный снег. У подъездов домов валялись недопиленные бревна. Низкие заборчики у бывших цветников были поломаны. На площади у гостиницы стояли заколоченные будки. На одной было написано «Мороженое», на другой – «Пресса». К гостинице надо было пройти по настилу над осыпавшейся траншеей. Дверь оказалась незапертой. В холле никого не было. Пахнуло затхлым, непротопленным помещением. – Я, кажется, понял – тут надо действовать самостоятельно, – сказал Борька. Они прошли по коридору первого этажа, нашли незапертую комнату. У стен стояли две кровати, застеленные синими одеялами. Было холодно. Переоделись в сухое. Развесили одежду на стульях. – Хорошо, что спортивные брюки взял, – говорил Олег. – Мои ботинки тут не высохнут. – Борька вытаскивал вещи из сумки. – Буду теперь в тапочках ходить. Из коридора донеслось: – Эй, есть здесь кто? Они откликнулись. В дверь заглянула Люся: – Здрасьте! Мне с КПП позвонили. Говорят, что вымокли на озере. Я вам сейчас из столовой горячего супу принесу и чайник с кипятком. Константин Михайлович просил передать, что сам к вам зайдет. Он у нас теперь за директора остался. Она ушла. Борька закутался в одеяло и радостно сказал: – А ты как думал? Супчик, кипяток! Люся вернулась с помощницей – худенькой девушкой в белом поварском колпаке. Поставили на стол тарелки, налили ухи. – Ой, горячая! – восхищенно говорил Борька. – Надо же! Из местной рыбешки. – Всю зиму ее едим. – Люся села на стул у окна. – Как перестали нам зарплату платить, так мы на рыбу и перешли. Сейчас-то хорошо! А зимой – такое мучение было мужчинам под лед сети ставить. – А что случилось? Почему трубы из окон? – спросил Олег. – Мазут не закупили осенью. Предприятие открыло резервы, но топили чуть-чуть. Больше десяти градусов в квартирах не было. Стали буржуйки мастерить, дрова из леса таскать. Зарплату не платят. – А что говорят? – спросил Борька. – Сначала говорили, что деньги не перевели. Теперь вообще молчат. Половина народу уже разбежалась. Особенно в конце февраля плохо было. Пока лед на озере не сошел, все и побежали. По снегу. С детьми, с санками. А еще дни такие метельные стояли. Девчонка разливала чай в стаканы и говорила: – Мы с мамой младшего Витьку по очерёд до берега на руках тащили. А среднего еще до нового года в интернат отправили. – Детей зимой вывезли, – пояснила Люся. – Директор школы Лидия Ивановна молодец! Пришла на предприятие и такой скандал закатила! За неделю в школе четыре голодных обмороков было. После этого детей вывозить стали. Распихали по приютам. – Столовку тогда открыли, – сказала девочка. – Да, на всех стали готовить и старикам по поселку разносить. Люся и девочка забрали кастрюлю и ушли. Борька доел уху, поставил тарелку на стол: – После жратвы и коньяку плохо соображается, что все это значит. Ты чего молчишь? Если какому-нибудь вменяемому человеку все это пересказать? А? На площади перед проходной не было никого. Поднялись по ступенькам магазина со стеклянными витринами, подергали дверь. Она была заперта. Из проходной вышла пожилая женщина, посоветовала: – Продавщица вон в том подъезде живет. Позовите. Может, подойдет. Чего ей делать? В квартире их встретили недружелюбно. Высокий мужчина в застиранном свитере что-то пробурчал и ушел. Из комнаты выглянула полная женщина и посмотрела подозрительно: – Водки нету никакой! А сами-то откуда здесь взялись? – Хоть бы какие сапоги нам продали. Или ботинки, – попросил Борька. Женщина поверила не сразу. Помолчала и сказала, чтобы ждали у магазина. Пришла она быстро, сразу вслед за ними. Рылась под прилавком, доставала коробки и говорила: – Во, гляди, какой прежний дефицит! – Даже не знаю, чего отхватить, – засомневался Борька. – То ли дефицита, то ли – попросту и без затей – резиновые сапоги. Он выбрал короткие сапоги. Напоследок спросил: – Копченую рыбу нынче привозят? – Торгуют иной раз у причала, – ответила продавщица. – Некому ее стало покупать. Вышли на площадь. Борька оглядел новые сапоги и предложил: – Пошли на причал. Может рыба есть.
